Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

— Нехорошо, — сказал джигит. — Своё имя скрывает только тот, кто боится назвать его.

Эта реплика задела самолюбие Черкез-ишана и он с вызовом ответил:

— Мне таиться нечего! Я Черкез-ишан!

Джигиты растерянно переглянулись и все шестеро, бормоча: «Прости нас, ишан-ага!.. Не знали мы, ишан-ага!.. По неведению согрешили, ишан-ага!», бросились запрягать жеребца в двуколку.

Довольный произведённым эффектом, которого он, честно говоря, и сам не ожидал, Черкез-ишан уселся в двуколку, разобрал вожжи. Трогая коня, сказал джигитам:

— Послушайте доброго совета: верните людям их лошадей, не позорьте себя.

— Как вернуть? — сказал один из джигитов вслед Черкез-ишану. — Бекмурад-бай сказал, что если, хотим быть его джигитами, должны сами достать себе коней. Сказал: насильно отбирайте, если добром меняться не захотят. Мы и выполняем его приказ. А ему такое Ораз-сердар приказал.

Услышав имя Бекмурад-бая, Елхан весь подобрался, как готовящийся к прыжку барс…

— Слушайте меня! — сказал он джигитам. — Вам дали винтовки и дрянных кляч, а вы думаете, что ка свадебный той идёте. Завтра вас погонят под пули, и тогда вы узнаете, что это совсем не то что песок, которым на свадьбе гостей обсыпают, да будет поздно! Послушайте мой совет. Идите к Бекмурад-баю и скажите ему: вот твои клячи, вот твои винтовки, а мы пойдём домой…

Джигиты, раздосадованные потерей самого лучшего коня, вразнобой закричали:

— Хватит с нас советчиков!

— Свои советы при себе оставь!

— Он боится, что из-за нас ему в Чарджоу мало добра достанется!

— Не бойся — мы с тобой поделимся!

— Ладно! — решившись, бросил Елхан. — Человеческого языка не понимаете — поймёте другой язык!

Он поскакал к изгибу арыка, соскочил с коня, отбежал шагов на двадцать в сторону и лёг. Первая пуля тонко и жалобно пропела в горячем воздухе. Поняв, что шутки кончились, джигиты кулями повалились на землю, заклацали затворами. Дайхане побежали от них прочь, оглядываясь и пригибаясь.

Перестрелка длилась долго. Трое джигитов были уже ранены. Елхана пули пока миловали.

Со стороны близлежащего аула показался скачущий всадник в белом тельпеке. Он осадил коня возле дайхан, которые, сгрудившись, как стадо оставшихся без вожака овец, наблюдали за перестрелкой, и отрывисто бросил:

— Что-за шум? Кто стреляет?

От толпы отделился старик-дайханин, схватил всадника за полу халата.

— Голубушка Сульгун-хан… милая Сульгун-джан… поспеши на помощь нашему джигиту! Люди Бекмурад-бая коней у нас отобрала, а он вступился. Теперь они его убить хотят… Голубушка Сульгун-хан, да помогут тебе аллах и все пророки, окажи содействие нашему джигиту, вступись за него!

Старик заплакал. Сульгун-хан подняла над головой винтовку, держа её горизонтально — знак прекращения огня, и поскакала к месту перестрелки. Выстрелы затихли. Сульгун-хан направила коня туда, где залёг Елхан. Он поднялся ей навстречу, всматриваясь. Вдвоём: она — в седле, он — ведя серого в поводу — они приблизились к джигитам, всё ещё лежащим на земле.

— Встаньте все! — властно приказала Сульгун-хан.

Джигиты покорно встали, отряхиваясь, трое раненых остались сидеть. Сульгун-хан смотрела с откровенным презрением и молчала. Подошли дайхане, остановились поодаль.

— Шестеро против одного! — по широкому лицу Сульгун-хан пробежала тень, похожая на усмешку. — И вы думаете, что вели себя мужественно? Вы оказались малодушными трусами! Драться надо на равных, а вы — шестеро на одного. Эх вы, герои!.. Чьи вы?

Джигиты помялись.

— Бекмурад-бая, — сказал наконец один.

— Вернитесь к Бекмурад-баю и сдайте ему своё оружие! Воины из вас не получились. Если не знаете моего имени, передайте Бекмурад-баю, что это сказала Сульгун-хан! Больше он вас ни о чём спрашивать не станет… А лошадей дайханам верните! Эй, люди, разбирайте своих лошадей!..

Джигиты подчинились без разговоров и, забрав своих раненых, ушли. Дайхане горячо благодарили Сульгун-хан, не обращая внимания на Елхана. Она принимала благодарности как должное, не дрогнув ни единым мускулом каменно неподвижного лица.

Елхан и Сульгун-хаи поехали вместе.

— Я тебя где-то видела, — ничего не выражающим голосом сказала Сульгун-хаи.

— Возможно, — согласился Елхан.

— Это было в доме Мереда-арчииа?

— У тебя хорошая память, Сульгун-хаи.

— Да, — равнодушно кивнула Сульгун-хаи, — хорошая. Тебя зовут Берды и ты умеешь пулей выбивать из руки серебряный рубль. Почему сегодня в тех плохо стрелял?

— Что же, по-твоему, я их, дураков, убивать должен был, что ли? — возмутился Берды. — Нарочно целился так, чтобы только ранить, а не убить!

Сульгун-хан промолчала. Берды почудилось, что она улыбается, но это, вероятно, ему только почудилось.

— Девушка жива? — спросила Сульгун-хан. — Забрал ты её у Бекмурад-бая?

— Не смог забрать! — с горечью ответил Берды.

— До сих пор у них?

— Говорят, что нету. Сбежала, говорят. Кто знает, может и в самом деле так, а может и убили втихомолку.

— Убили, сволочи, — ровным голосом сказала Сульгун-хан. — Предлагала тебе помощь прошлый раз — отказался.

— Да ведь знаешь, как говорится: «Знал бы, что конь падёт, сменил бы его на мешок соли». Думали мы одно, а получилось по-другому. Тут ещё война началась, совсем всё перепуталось.

— Бекмурад-бай свой отряд собирает, слыхал? Один гулять будешь — быстро на железный вертел попадёшь.

— Кому воробьи страшны, тот проса не сеет.

— Ну смотри. Бекмурад-бай противник серьёзный… Тут мне сворачивать надо, в гостях я. Может, поедешь со мной? Чаю попьёшь, отдохнёшь немного…

— Я бы с радостью, да и так задержался, а дорога не близкая.

— Как знаешь. Счастливо тебе.

— И тебе тоже, Сульгун-хан! Помощь твою не забуду — спасибо!

И снова разошлись вторично скрестившиеся дороги Берды и Сульгун-хан.

До своего аула Черкез-ишан добрался без дальнейших происшествий. Мысли его, на какое-то время отвлечённые встречей с Берды и стычкой с джигитами Бекмурад-бая, снова вернулись к Узук, к проблеме получения свидетельства о её разводе. Он очень хотел быть честным перед Узук, он ухватился бы за любую возможность, чтобы выполнить своё обещание, но, сколько ни думал, ничего путного в голову не приходило.

В конце концов, отчаявшись что-либо придумать, он дал себе твёрдое слово при первом же удобном случае сделать всё, как надо, и написал свидетельство о разводе сам, скрепив его печатью ишана Сеидахмеда. Вернувшись в свою комнату, он ещё раз перечитал свидетельство, аккуратно сложил его и сунул в карман. Голос совести назойливо нашёптывал о непорядочности сделанного, однако Черкез-ишан успокаивал себя, что этот обман — явление временное, вынужденное.

Младшая жена принесла чай. Она по-своему любила мужа, несмотря на его беспутность и равнодушие к ней, и участливо спросила, что он такой невесёлый. Черкез-ишан бесцеремонно выставил её за дверь. В другое время он, вероятно, обошёлся бы с нею поласковее, но сейчас все его мысли были заняты Узук. Он чувствовал себя настоящим влюблённым, когда любое, самое безобидное общение с другой женщиной, не говоря уже о чём-либо большем, представляется изменой предмету любви.

На обратном пути в город он всё время погонял жеребца, не зная, что его ожидает серьёзная неприятность. Она таилась в его собственном дворе и бросилась под ноги коня визжащим, шипящим и рычащим клубком, который, наткнувшись на неожиданное препятствие, распался на взъерошенного кота, мгновенно взлетевшего на дувал, и не менее взъерошенную собаку. Испуганный жеребец всхрапнул, шарахнулся в сторону, треща оглоблями, двуколка перевернулась. Вылетев из неё, Черкез-ишан упал на неловко подвёрнутую ногу.

Узук, стоявшая у окна и думавшая о своей незадачливой судьбе, стала невольной свидетельницей случившегося. Сначала она улыбнулась, видя беспомощные попытки Черкез-ишана подняться. Сообразив, что он сильно расшибся, бросилась во двор.

С её помощью, морщась от острой боли при каждом шаге и изо всех сил стараясь не застонать, Черкез-ишан добрался до дивана. По его просьбе Узук согрела воды, — он считал, что в ноге произошло растяжение связок, и припарки помогут снять боль. Глядя на припадающую походку Узук, он пошутил:

— Вот видите, аллах даже здесь даёт нам с вами испытать одно и то же — и у вас нога поранена и у меня. Это — определённо знак свыше, указывающий на нашу родственность!

Узук было совсем не весело, но из вежливости она улыбнулась.

Слабые зубы ищут еду помягче

Была тихая, напоенная бодрящей прохладой, июльская ночь. На полевом стане чабана Сары вокруг небольшого костра сидели Дурды, Аллак, Меле и Торлы. Они пили чай и перебрасывались репликами не слишком дружелюбного характера. Заводилой в споре был Торлы, тот самый Торлы, который спас в своё время из мургабской стремнины Узук, а потом мужественно вместе, с ней встретил ночных убийц. Сейчас Торлы был явно чем-то недоволен, а его товарищи с ним не соглашались.