ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 ) - Пантелеймон Кулиш

обыкновенным и в московских ив польских украйнах воровством, перекочевывая из

притона в притон, и все имели ту общую черту, что легко переходили из оседлого быта

в кочевой, из кочевого в оседлый, меняя роль благонадежных людей на разбойно-

хищническую, а из разбойников и хищников делаясь опять людьми благонадежными.

Оседлое население пограничного московского края, вместе с воеводским

управлением своим, иной раз трепетало перед этим анархическим классом, страшным

именно потому, что его „не по чем было сыскивать"; но, задабривая одних и стращая

других Козаков, удерживало зыбкую в своих правилах орду от крупных и мелких

посягательств на имущество классов торговых и промышленных.

Лишь только вольнонаемная шляхта, заодно с запорожскими добычниками, пришла

в московские владения, все люди, которых не по чем было сыскивать, заговорили

громко в украинных городах и посадах о царевиче Димитрии. Воеводы, с

малочисленными своими стрельцами, и заставные головы, с разъезжими козаками,

струсили. Обширный пограничный край в короткое время признал самозванца

законным наследником царского престола, а Бориса Годунова похитителем и лиходеем.

В течение осени и зимы успехи самозванца в так называемой Севернице еще

колебались. Къ

.

113

весне молва о дивном спасении зарезанного будто бы в Угличе царевича облетела

Россию. Недовольная своим правительством чернь обрадовалась возможности

переменить одно царствование на другое. Под грозой повсеместного мятежа, дворяне и

самое духовенство не смели стать против толпы искателей легкой поживы. Москва,

приученная к предательству двуличной политикой самого Годунова, готова была

выдать его названному царевичу. Но царь Борис внезапно умер. Выдали клевретам

самозванца только 16-ти летнего сына Борисова.

На престоле высоко заслуженных перед потомством собирателей Русской Земли сел

темный бродяга, и приступил было уже к преобразованию самобытной России в духе

западных держав, из которых лучшею, в его глазах, была Польша. Его крутые и

непоследовательные приемы в замене старых порядков новыми, его презрение к

русским обычаям, крайнее пристрастие к иноземщине вообще, а к польщизне в

особенности, и наглое самохвальство перед сановитыми москвичами — помогли

боярской партии подорвать в обществе служилых и торговых людей веру, что в Москве

царствует государь законный. Князь Василий Шуйский соединил в одну мятежную

толпу и тех, которые были вооружены против самозванца лично, и тех, которых

раздражало нахальство окружавшей его толпы Поляков. Самозванец погиб со

множеством знатной и низшей шляхты.

На опозоренное царское седалище Москвичи возвели Василия Шуйского. Но

разбойная масса, поживившаяся из-за спины своего Димитрия богатою добычею,

распустила слух о его спасении и завела с людьми порядка и мирного труда широкую

войну. Россия, столь недавно еще сплотившаяся в одно целое искусным, хотя подчас и

жестоким, самодержавием государей своих, разделилась теперь на ся. Одна половина

народа стояла за царя Василия; другая провозглашала спасавшагося якобы от

бунтовщиков царя Димитрия.

Душею партии, отстаивавшей самозванца даже и после его смерти, была добычная

шляхта в союзе с донскими и днепровскими козаками. Эти воры, как прозвал их

Московский народ, нашли в Белоруссии подходящего человека для сочиненной ими

роли, и ввели его в поколебленное смутами государство с новыми охотниками до

„козацкого хлеба*. Разбойный элемент польско-русского общества соединился с

разбойным элементом общества москворусского, развивая свою хищную деятельность

на счет классов экономических. Ратные люди царя Василия стояли слабо против

втораго

15

114

.

Лжедимитрия, изменяли потерявшемуся правительству и увеличивали массу людей,

разорявших Россию во имя измышленного царя. Москва была обложена со всех сторон

добычииками; её пути сообщения с дальними областями прерваны, и казалось

возможным, что новый бродяга заставит ее признать себя царем, как и первый

Лжедимитрий.

Но успехи своевольных представителей польскорусской воинственности

подохотили к войне с Москвой и тех панов, которые до сих пор смотрели исчужа на

предприятие своих менее разборчивых собратий. Избиение множества Поляков,

которые гостили, или служили у первого Лжедимитрия, дало благовидный предлог к

нарушению мира, заключенпого Сигизмундом III еще с царем Борисом. Польское

войско, под предводительством самого короля, идет к Смоленску, осаждает этот

пограничный в то время город, сливается в одно с добычными купами шляхты и

Козаков; второй самозванец погибает в своем бегстве; солоппцкий победитель,

коронный гетман Жовковекий, ведет к Москве лучшие польские хоругви, разбивает у

Клушина царскую рать; Москва, обессиленная смутами, признает своим царем

королевича Владислава; Жовковский занимает столицу во имя нового царя, и уводит из

неё братьев Шуйских пленными, под оскорбительным для нации названием „русских

царей“.

Но Сигизмунд желал царствовать в Москве лично, и не пустил па царство

малолетнего сына своего. Отсюда возгорелась но вая война, получившая у

современников выразительное прозвище Московское Разоренье. Северная Русь

обратилась в широкое поприще грабежа и ра;збоев со стороны людей, представлявших

воинственный и добычпый элемент в населении Руси Южной. Здесь была вся Литва и

вся Галичина в лице своих окатоличившихся, оеретичив тихся и оставшихся в

предковскоМ православии воинов. Взятые вместе, эти страны составляли громадное

большинство населения Речи Посполитий Польской вообще, а в личном составе

ходивших на Москву войск Русины различных исповеданий фигурировали почти

исключительно. Таким образом Южная Русь разоряла Северпую; Русь, подчипеипая

королго-католику, уничтожала Русь, созданную из удельпо-вечевого хаоса

православными государями, — и в этом заключался наибольший успех римской

политики.

Но в том же самом узле событий таилась комбинация, обратившая в ничто планы

римского паны на счет России и погубившая Польшу.

.

115

Москва отвергла желание Сигпзйунда царствовать вместо его сына, Владислава.

Сигизмунд хотел принудить ее к повиновению вооруженною силою. Его войско,

занимавшее столицу во имя королевича, очутилось в ней запертым, и в 1612 году,

подвергшись, в осадном сиденье, неслыханным ужасам голода, сдалось нако~ нец

ополчению царя Михаила Феодоровича, избранного из древнего рода бояр Романовых.

Польша оказалась бессильною продолжать последовательно воину с надломленным его

царством. Москва оправилась и поднялась из упадка очистительным действием своих

бедствий. Когда, через шесть лет, королевич Владислав, уже взрослый, привел в

Россию новое шляхетское и козацкое войско, домогаясь московского престола, его

притязания оказались мечтательпышь Было заключено 14-летнее, так названное

Деулинское перемирие. Москва поступилась Польше Смоленском и частью

Северщшиы, ио сохранила права своего русского царя неприкосновенными.

Вслед за этим начинается с её стороны нечто подобное той политике, посредством

которой пыталась воспрсобладать над нею Польша: ѵеи za wet, как говорят Поляки.

Но у Москвы политика была собственная, не навязанная со стороны и не имевшая в

виду иных целей, кроме своих народных и государственных. Предметом этой политики

было восстановлеиие в Южной Руси православия, теснимого со времен Лгайла

католичеством, уничтожаемого со времен Сигизмунда Августа протестантством,

подавленного при Сигизмунде III церковною униею.

Дело было трудное. Архиереев православных уже не было в Малороссии кроме

ничтожного, презираемого и самими папистами львовского епископа, Иеремии

Тисаровского. Несогласившиеся на унию перемерли, и кафедры их были замещены

ставленниками римского папы, униятами. По смерти „святопамятнаго“ князя Василия,

все вотчинные и поместные имения дома Острожских, простиравшиеся но реку Рось на

правой стороне Днепра и по реку Альту на левой, очутились в распоряжении

католиков, что повлияло, в пользу папы, и на тех православных панов, которые были

связаны с этим домом родством, или вассальством.

Из тузов польско-русского можиовладства, равных князю Василию, один только

князь Иеремия Вишневецкий оставался в православии, но, будучи