Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Мария, как и Эдит, бросила взгляд в его сторону, но в ее широко раскрытых, карих с золотыми блестками глазах сквозили беспокойство и осторожность. Гилберт снова улыбнулся, — он не знал, что тревожит Марию.

— Надеюсь, вы довольны, как идут дела на строительстве замка? — спросил он, вкладывая в свои слова столько патоки, сколько не осмелился бы положить в вечерний пирог домашний повар.

Боже праведный, что бы он делал с дюжиной рыцарей, обладающих такой же, как у нее, смелостью!

— Нет, — ответила она. — Хью очень разочарован.

— Но, само собой разумеется, все резко изменится, начиная с завтрашнего утра, — поддразнивал ее Гилберт, высмеивая ее жалкие потуги втянуть в это дело Хью. — Вам, надеюсь, удался разработанный вами план заставить прежнего владельца поместья обратиться к своим крестьянам с просьбой об оказании поддержки вашему брату?

— Как вы и говорили, план этот был обречен с самого начала на неудачу, резко бросила Мария.

— Как жаль, — притворно начал сокрушаться Гилберт, выражая тем самым ей свое сожаление, хотя ее откровенное признание несколько удивило и разочаровало его. Ему хотелось продолжить в том же духе, чтобы вызвать у нее еще большее замешательство, заставить ее признать собственное поражение.

И вдруг его осенило, что она вновь упредила его. Представила его язвительные замечания как выражение его искреннего соболезнования, сделала вид, что он одобрял разработанный ее куриными мозгами план или, по крайней мере, оказывал ему поддержку.

Она глядела на него в упор, а в ее глазах он читал вызов, приглашение еще немного поиздеваться над ее бесплодными усилиями с целью добиться поддержки местных крестьян; она, казалось, молча умоляла его бросить тень на ее решение даровать свободу Ротгару Лэндуолдскому. Как его раздражает ее совсем не женское поведение! Как успокаивает этот розовый туман, в который погружаются его мысли, как он снимает гнев, уносит прочь горькие обиды, как; он его умиротворяет, ласково успокаивает, как побуждает раскрыть до конца разрабатываемые им планы, раскрыть немедленно, сейчас. Вновь послышался взрыв смеха со стороны рыцарей, — его люди, преданные ему душой и телом, может, они сейчас себя чувствуют не совсем твердо на ногах, но они, не колеблясь, все станут на его сторону.

— Вам следует, — осторожно сказал он, — больше прислушиваться к моим советам.

— Я прислушиваюсь к ним ровно настолько, насколько они того заслуживают.

— Вы должны, — продолжал он, — привыкать запоминать то, что я говорю. Надеюсь, отныне вы будете более внимательно прислушиваться к моим приказам.

Она так стремительно встала, что табуретка опрокинулась и с грохотом упала на пол.

— В этом доме хозяин Хью.

— В таком случае пусть он отменит мои приказания и даст свои, — сказал Гилберт.

— Вам прекрасно известно, что пока он этого сделать не в состоянии…

— Я знаю, — сказал Гилберт, — что вы нарушили прямой приказ Вильгельма. Те люди, которые выступят против него с оружием в руках должны быть преданы казни. А вы отпустили Ротгара Лэндуолдского на волю…

— Я это сделала только потому…

— Избавьте меня от ваших оправданий, — возразил Гилберт, махнув рукой оруженосцу. — Джеффри, теперь я намерен выслушать твое донесение.

Молодой оруженосец с большой неохотой отошел от группы весельчаков.

— Я следовал за ним, как вы и приказали, сэр Гилберт.

— За кем? — наводил его на мысль Гилберт.

— За Ротгаром Лэндуолдским. — В голосе оруженосца чувствовалась озадаченность.

Гилберт, бросив быстрый взгляд на Марию, заметил, как она снова побледнела.

— Ну и что ты увидел?

— Вначале он посетил хижину Хелуит. — При этих словах Гилберт, подняв брови, посмотрел на Марию. Джеффри обратился к ней:

— Вы, миледи, вероятно, помните того мальчугана, который пристал к вам и бывшему владельцу поместья во дворе? Так вот хижину матери этого ребенка посетил Ротгар.

«Как интересно», — подумал Гилберт, заметив, как меняется на глазах лицо Марии, оно то вспыхивало, то бледнело.

— Ах, да, ведь эта Хелуит — одна из самых пригожих девушек Лэндуолда, не так ли? — опять наводил на мысль оруженосца Гилберт.

— Потом, после страстных объятий и душераздирающей сцены прощания, Ротгар направился в хижину дровосека, в которой тот, правда, давно не живет. Он, судя по всему, устроился там на ночь, так как разжег огонь и закрыл все окна.

— Ты направил этому негодяю Филиппу соответствующее донесение, как я тебя об этом просил, Джеффри?

— Конечно, сэр Гилберт, — с обидой в голосе ответил Джеффри.

Гилберт дал ему знак, чтобы он возвращался к своим бражникам.

— Завтра я отправлюсь верхом, чтобы посмотреть, что же это за хижина, сказал он, обращаясь к Марии. — Там, где есть чурбан для колки дров, — это весьма подходящее место, где можно срубить предательскую голову.

— Ну и какой цели это послужит? Вот они, эти звенящие нотки отчаяния, которые он так часто слышит в своем, но слишком редко в ее голосе.

— Видите ли, хотя вы и поступили глупо, отпустив сакса на свободу, я все же предупредил Филиппа, что у нас есть еще один шанс завладеть его головой. Я мог бы ее отправить Вильгельму и таким образом предотвратить все его промахи перед королем. — Он сделал вид, что обдумывает эту мысль. — Король может даже наградить того человека, который доставит ему голову врага, может, даже передаст ему бывшее его владение, — Лэндуолд принадлежит Хью!

— В таком случае, может, хозяин Лэндуолда, Хью, сам лично доставит голову Ротгара Вильгельму?

— Гилберт, — сказала Мария. — Не забывайте, что вы давали клятву на верность Хью. — Она в упор смотрела на него, смотрела, не шевелясь, словно окаменев, не скрывая своей самоуверенности. Ее упрямый взгляд говорил о ее намерении снова указать ему на его место, снова подчинить его Хью.

— Все может кончиться, Мария, — тихо сказал он. — Может, Вильгельм больше оценит верность, которую ему выражают сегодня, чем прежние заслуги. Но вам нечего бояться. У Хью все останется, как прежде, все, кроме титула. А вы, моя радость, — он резко привлек ее к себе, и она, спотыкаясь попыталась отшатнуться от него. — У моей жены будет все самое лучшее, что только может предложить Лэндуолд.

— Нет, — злобно прошептала она, от этого отказа кровь бросилась ему в лицо, застучала в ушах.

— Завтра, — проговорил он, — я привезу его голову сюда. При таких морозах она долго сохранится. А после Пасхи мы вместе с Филиппом отвезем ее в качестве подарка Вильгельму.

Глава 8