Покоренная поцелуем - Донна Валентина

Валентина Донна

Покоренная поцелуем

Пролог

Ноги его дрожали мелкой дробью, пробегавшие по икрам слабые судороги говорили о том, что сегодня он отмахал немало. Но он упрямо, подчиняясь силе воли, продвигался вперед, выставляя сначала правую, затем левую ногу.

Волосы у него слиплись от пота, от тела шел пар, несмотря на холодный и влажный воздух, — настолько он был изнурен. Его истертая до нитки одежда, которую ему ни разу не меняли за время пребывания на принудительных работах, не предохраняла от неожиданностей стихии.

Услыхав клекот ястреба, он остановился, наблюдая, как тот хищник витал кругами. Вдруг он камнем бросился вниз.

— Я бы многое отдал за зоркость твоего зрения, приятель, — прошептал он.

Идея поговорить с птицей во весь голос показалась ему забавной.

Ястреб продолжал кружить у него над головой в легком ленивом полете, и с высоты, он, конечно, мог бросить взгляд на Лэндуолд. «Скажи, приятель, хотелось ему крикнуть, — скажи, мой дом превращен в дымящиеся руины? Неужели все крестьянские дома разрушены? А люди умирают с голоду?»

Ястреб продолжал бесшумно парить в воздухе и вдруг, заметив внизу беспечную жертву, ринулся вниз, словно покрытый перьями снаряд. На губах пешехода заиграла ироничная улыбка. У него не было никаких сомнений в том, что в этой схватке победа окажется на стороне ястреба, что он закогтит, захватит дичь и поступит так, как поступили норманнские завоеватели, когда с неба на головы англичан посыпались их диковинные, более прицельные стрелы, которыми они намеревались их сломить.

Когда их мужественная, отчаянная оборона была прорвана, все те, которые, как и он сам, сплотились вокруг обреченного на поражение короля Гарольда, лишились своих титулов, земель, а многие и самой жизни. Этих можно назвать счастливчиками. Те, кому повезло меньше, и они остались в живых, были отправлены назад в свои владения, — только теперь они уже не были их хозяевами, — они стали слугами новых норманнских лордов. Обреченных на гибель, закованных в кандалы, их заставляли работать, как рабов, их всячески унижали, чтобы поскорее приблизить их смерть. Тех, кто осмеливался бежать, превращали в живые мишени, — их пронзали мечами во время бесконечных боевых учений норманнских рыцарей.

И все же ему удалось бежать. Предприняв еще одно усилие над собой, он сделал несколько шагов вперед, вспоминая без особого чувства гордости, но и без угрызений совести ту ночь, когда ему удалось выбраться из кучи мертвых тел, проклиная затяжную зиму, которая никак не желала уступать дорогу весне. Из-за холодов он вначале хотел изменить свой план. Он дрожал и зуб на зуб не попадал, пар шел изо рта, но ему все же удалось притвориться мертвым, а стоявшие в то время сильные морозы стали для него спасением.

Его промерзшее насквозь тело, его задубевшие от долгой неподвижности руки и ноги не вызвали ни малейшего подозрения у тех, кому на следующее утро поручено было подбросить мертвых в навозную яму.

Ночью, когда голодные волки начали рыскать возле горы трупов, ему с большим трудом удалось выползти из-под мертвецов, отталкивая от себя их цепкие одеревеневшие руки и ноги. Шатаясь, он направился к лесу, молясь о том, чтобы подгоняемые голодом волки заметали лапами его следы на снегу.

Если, паче чаяния, захватившие его в плен норманны, роясь в куче трупов, не обнаружат его тело, то они, конечно, первым делом явятся в Лэндуолд. Он знал об этом. Всем своим существом он осознал, что теперь у него нет дома, средств к существованию, что теперь он уже не хозяин своей судьбы.

И все же он был не в силах остановиться, отказаться от медленного мучительного продвижения вперед по направлению к Лэндуолду, — ведь и лосось бессилен оказать сопротивление влекущему его вверх бурному течению реки с наступлением весны. Сплошная безнадежность. Несомненно, впереди его ожидает смерть. Он отлично это понимал, и все же был не в состоянии не повиноваться страстному, увлекающему его вперед порыву, не подчиниться причиняющей боль необходимости продолжать свой путь.

Приближался конец его изнурительному путешествию. Еще день-два, от силы три, и он наконец увидит свои земли, примыкающие к Лэндуолду. Медленным взглядом он обвел невысокий холм, расположенный в нескольких милях к западу. Если повезет, то можно оказаться на его вершине до захода солнца. Погибший в битве при Гастингсе, его брат Эдвин, уверял, что оттуда, с вершины, весь Лэндуолд виден как на ладони. Ему всегда хотелось убедиться в правоте его слов, но все было некогда.

Как поступить? Потратить полдня на переход к вершине холма, чтобы увидеть оттуда Лэндуолд во всей красе, или продолжать свой путь вперед, не сворачивая никуда, чтобы самому, собственными глазами за два или три дня увидеть масштабы захвата норманнами того, что принадлежало ему по праву рождения. Если пойти к холму, то, значит, на целый день задержать окончательное прибытие в Лэндуолд.

Может, Эдвин просто хвастал, поддразнивал его, заставлял зря потратить время, чтобы убедиться в его не правоте. Доводы в пользу отказа от такой затеи роились у него в голове даже тогда, когда он невольно свернул с пути и направился к холму. Когда он подошел к его подножию, то пошел дождь со снегом. Он увидел кружева следов оленя под деревьями и в подлеске. Шагнув на тропинку, он вдруг почувствовал, как его всего охватило жгучее желание увидеть, и эта потребность преодолела усталость, заставила его идти далее к своей цели.

Шипы колючего шиповника цеплялись за его изорванную тунику, но он, не обращая на это внимания, упрямо поднимался на холм. С трудом дыша, он закинул голову, закрыл на несколько секунд глаза. Он боялся их открыть. Ведь Эдвард мог и обмануть, и отсюда не видно вообще никакого Лэндуолда, но он мог сказать и правду, — в таком случае перед ним предстанет обуглившееся, выгоревшее почти до тла поместье Лэндуолд, и он увидит картину, которую уже неоднократно видел на пути сюда. Собрав все мужество и твердо решив не поддаваться эмоциям, он продолжал взбираться на холм.

Да, Эдвин ему не лгал.

Усадьбу Лэндуолд было так хорошо видно, что, казалось, не существовало вовсе миль, отделявших ее от вершины холма. Облако дыма висело над его крытой соломой крышей, постепенно расширяясь, оно захватывало расположенные впритык друг к дружке, словно грозди, дома его селян. Чуть выше, на лугу, паслись овцы. Праздные, обнаженные в это время года поля являли собой весьма интересную картину, которую трудно заметить снизу. Большой квадратный участок, расположенный дальше к востоку, — там находились аккуратные торговые ряды гончара Бритта. А вон там, рядом с домом, был садик, разбитый его матушкой.