Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

В речи Д. Н. [Егоров] в значительной части повторил то, что говорил в своем докладе. Возражения Савина были весьма основательны, главные из них состояли в указаниях на отсутствие материала для такого исследования, какое предпринял Егоров, и на то, что только возможное и вероятное в книге объявляется доказанным и достоверным. Но А. Н. [Савин] плохо сумел эти возражения преподнести. Они вышли у него как-то мелочно-раздробленными и распыленными и поэтому не производили впечатления. Преудачно приведя в начале возражения стихи «Подвижник сильный не боится брани» и рассмеявшись по поводу своей удачи, Савин и дальнейшие свои возражения приправлял почему-то смешками, хотя ничего смешного в них не было; все время он говорил, обращаясь лицом к публике, а к диспутанту неуклюже повернувшись спиной. Одно время в момент оживления спора из-за какой-то линии на карте, А. Н. [Савин], встав во весь рост и повернувшись совсем уже к публике, обратился к ней со словами: «Господа, правда же, здесь ломаная линия, а не прямая?», – как будто зала могла быть судьею спора. И эти слова говорились с веселым смехом, и вообще достопочтенный историк весьма напоминал на этом диспуте танцующего верблюда.

К серьезному тону вернул диспут М. К. Любавский, говоривший после перерыва. Он указал, что книга названа неправильно колонизация Мекленбурга, ибо никакой колонизации в смысле передвижения народных масс в книге нет, и предложил озаглавить книгу: «Мекленбургское дворянство и его роль в колонизации». Затем М. К. [Любавский] спорил с Егоровым о «локаторской доле»75, видя в указанных в десятинном списке не доли локаторов, а ленные участки76. Наконец, указывал на преуменьшенное значение, с каким выставляется в книге немецкий элемент. М. К. [Любавский] подсчитал в Рацебургском списке77 немецкие личные и местные имена и нашел их значительный %. На этом и основывал свое возражение. Колонизация с колонизаторами без колонистов, неправильное понимание значения указанных в десятинном списке земельных участков, преуменьшение немецкого и преувеличение славянского элемента, наконец, какое-то идиллическое изображение тишины и спокойствия, богатства и довольства в Мекленбурге XIII в. – pax slavica [28] – таковы были возражения Матв. Кузьмича [Любавского], весьма обстоятельно им аргументированные. Надо сказать, что Д. Н. [Егоров] отлично защищался, ни одного возражения не оставил без контрвозражения, говорил даже, пожалуй, чересчур обстоятельно и тем сам был виновником продолжительности диспута. В начале 8-го часа начал возражения неизбежный на диспутах Брандт, на этот раз, впрочем, не столь глупый, как всегда. Он упомянул несколько имен, неправильно принятых Егоровым за славянские, с чем тот и согласился; в конце 8-го часа выступил Поржезинский. По обширному и продолжительному вступлению, которое он перед своими возражениями произнес, можно было ожидать ряда убийственных выстрелов по лингвистическим промахам в книге. Возражения Поржезинского были дельны, но не губительны. Произошел в начале 9-го часа инцидент. Курсистки в зале, на 3/4 уже опустевшей, начали усиленно чихать и кашлять, мешая Поржезинскому. Тот остановился и, озлясь, сказал: «Это безобразие, не дают говорить». Декан [А. А. Грушка] успокоил публику, ненаходчиво, но удачно сказав ей: «Сейчас кончится», – и тогда уже все спокойно дослушали Поржезинского. Должен был говорить еще Ясинский, но он бежал, не дождавшись конца. Чтение длинного Савинского отзыва заняло еще минут 15, и диспут кончился при громких аплодисментах ровно в половине девятого. Я отметил некоторые крылатые слова Д. Н. Егорова, показывающие порчу русского языка в устах ученых, например, «инфериорная масса» вместо – «низший слой населения»; «дорога хорошей обстроенности и большой протяженности», «засвидетельствованность» и т. д. Где ты, язык Тургенева?!

29 февраля. Понедельник. День не совсем обычный, бывающий лишь раз в 4 года. Возобновил писание Петра, а впереди еще академические семестровые сочинения, которые опять должны оторвать от этой работы. Вечером были у Холей. Стоит довольно морозная, ясная, очень приятная погода. Весна, очевидно, собирается прийти поздно. Итак, прощай месяц февраль!

1 марта. Вторник. В Государственной думе нашей все говорят, говорят и говорят. Вот уж подлинно вспомнишь гамлетовское: «слова, слова, слова»78. По бюджету Министерства внутренних дел записалось 30 ораторов, хотя и 3 могли бы исчерпать все дело. Сводятся партийные счеты, ругают министров. Среди этой грубой брани трудно даже уловить крупицу критики. Само собою ясно, что министр, подобрав эту крупицу, на ругань не должен обращать внимания. Явись на его место «министр общественного доверия», т. е. из блока, его так же грубо будут ругать крайние правые и крайние левые. У министра в парламенте должна быть особая психика – полное презрение к болтовне и говорунам. Прогрессист Савенко не остановился даже перед клеветой: ссылался на записку, составленную будто бы Маклаковым, Щегловитовым и бароном Таубе, записку, где они настаивают на необходимости прекратить войну. Они этот факт опровергают письмами79. Гнусная клевета! В пролитой в длинном, должно быть, заседании массе воды первенство в остроумии бесспорно надо отдать Маркову 2-му. Ораторы упрекали правительство в том, что оно идет позади народа. Марков 2-й ответил, что всегда управляющий находится позади: рулевой на корме лодки, кучер позади лошадей, а впереди бегут мальчишки, которые боятся, как бы кучер не вытянул их хлыстом.

Так как трамваями в Москве пользоваться почти невозможно, приходится очень много ходить пешком. От этой ходьбы за последние дни я почувствовал сегодня такую усталость, что остался вечером дома и не был на годовом заседании Археологического общества, где намеревался быть. Встретился на улице с Егоровым; он чувствует себя героем. Курсистки на лекции в понедельник после диспута устроили овацию, поднесли адрес и цветы.

Началась весна. Солнце. Тает.

2 марта. Среда. К нынешнему просеминарию у меня оказалось пять рефератов об Аракчееве – один другого больше, так что я успел за все утро прочесть из них только два. Работа Катаева содержит живую и яркую характеристику Аракчеева. После ее прочтения в просеминарии у меня был разговор со студентами об Аракчеевской премии за историю Александра I в 1825 г.80 Заходил в два книжных магазина, спрашивал книгу Лукомского о старинных памятниках русской архитектуры81, но ее там не оказалось, а между тем книга недавно вышла и сегодня о ней помещена рецензия в «Русских ведомостях». У нас обыкновенно что-нибудь из двух: или книга ищет читателя и никак не может его найти, или читатель ищет книгу и также не может разыскать. Вечером у меня собрание профессоров и приват-доцентов по русской истории для установления учебного плана на следующий учебный год: были Готье, Панов, Яковлев, Бахрушин, Любавский, а также С. Конст. Богоявленский и Веселовский. Одни поздно пришли, другие рано уходили, так что уютной и интересной компании не составилось.

3 марта. Четверг. Утро было занято составлением заявлений о курсе и практических занятиях на будущий академический год. Написав их, отнес к декану [А. А. Грушке]. С 4-часовым поездом выехал в Сергиев Посад, очень опасался, оставлен ли мне номер, в особенности когда из разговоров в вагоне узнал, как много пассажиров собираются остановиться в гостинице. Номер, однако, был предупредительно оставлен. Отогревшись от дороги и почитав несколько речь А. Н. Филиппова о Полном собрании законов, я провел вечер у С. И. Смирнова в обществе Туницкого и И. В. Попова. Много разговоров о предстоящем Совете 7-го марта по поводу диссертации А. И. Покровского. Говорили также и на политические темы, и я подвергался нападкам за высказанное мною положение о том, что Государственный совет теперь с достоинством законодательствует, а Дума опять превращается в митинг с грязными перебранками партий.

4 марта. Пятница. Экзамен в Академии по русской истории. Было человек 50, отвечали в общем очень хорошо, кроме некоего Бонч-Бруевича, получившего «2». Ассистентами у меня были о. Д. Рождественский и В. П. Виноградов. Вернулся домой в 7-м часу. Вечер дома.

5 марта. Суббота. Утром в Университете на лекции. Перед лекцией беседа с проф. Ив. Ив. Ивановым о внутренних наших делах. Вечер на очень оживленном заседании Исторического общества с докладом А. Н. Филиппова о переселении прибалтийских крестьян во внутренние губернии. Было членов человек 25–28, присутствовала и моя оставленная молодежь82. Прения были очень оживленные. Я их открыл несколькими вопросами к докладчику, и дело загорелось. Выступали потом Ясинский, Матвей Кузьмич [Любавский], Линдеман, Егоров и Готье. Я думаю, что вечер должен был понравиться нашим впервые бывшим в обществе молодым людям.

У Вердена немцы, видимо, принуждены прекратить свою попытку. У всех отлегло от сердца, хотя все же может быть еще надо ждать новых ударов. А наши государственные кухарки в Думе продолжают свою бесконечную перебранку по поводу сметы министерства внутренних дел, не говоря при этом ни слова о самой смете, но выливая друг на друга целые ведра самых грязных помоев. Это есть борьба за власть, ведомая политиканами «блока». Существующая власть оплевывается, называется не иначе как преступной, смешивается с грязью. И это во время войны, когда нужно поддерживать ту власть, какая есть, лишь бы она была сильна и деятельна. Грустно за политический смысл наших представителей. А уже в особенности пошлы все эти слова «об обновлении», тысячу тысяч раз повторяемые без всякого реального содержания.