«Додж» по имени Аризона - Андрей Уланов

Только успел дверь захлопнуть и ногой в стену упереться – бу-ух, – чуть не улетел вместе с дверью! Ничего себе, думаю, это ж не девчонка, а прямо бетонобойный. Таким молодецким пинком дот из земли выворотить можно.

– Ма-алахов! – Бух. – Я не знаю, что я с тобой сделаю! – бух.

– Вот когда придумаешь, – кричу, – тогда и приходи.

– Тварь! – Бух. – Орочья отрыжка! Темнобес!

– Как-как? – кричу. – Это уже что-то новое. Мракобесом меня еще никто не именовал.

– Дерьмо.

Дерьмом она меня уже потише назвала. Ну, думаю, вроде успокоилась. Убрал ногу, прислушался – ничего, только приоткрыл чуть дверь – а она в эту щель ка-ак влетела!

Черт, это уже даже не рыжий вихрь был, а рыжий тяжелый танк! На полном ходу!

Спасло нас обоих только то, что лестница в башне хоть крутая, но довольно узкая. Поэтому я сначала спиной об стенку приложился и только потом – о ступеньки. Съехали мы на полпролета вниз и замерли в неустойчивом равновесии – я сверху, Кара где-то подо мной, темно, как у… танке, одна рука в следующую ступеньку упирается, вторая во что-то мягкое, ноги вообще неизвестно где, но сильно похоже на то, что над головой, и болит все, что только может, плюс то, что вообще болеть не имеет права за отсутствием в нем нервов.

– Сергей?

– Что?

– Ты жив?

– Нет, убит. Погиб смертью героя. После чего пропал без вести.

Рыжая подо мной тихонько прыснула.

– Малахов.

– Ну?

– Ты не мог бы убрать руку с… с меня? И вообще, не мог бы ты убраться с меня весь?

– Если я это сделаю, – шепчу, – то мы оба покатимся дальше вниз. А до низа, между прочим, еще далеко.

– Что? – фыркает Кара. – Так и будем лежать?

– Есть идеи получше? – спрашиваю. – Нет? Тогда молчи.

А сам лихорадочно соображаю. Положение у нас действительно, как говорил лейтенант Светлов, пикантное, как соус. И, главное, ничего нельзя сделать, потому что ничего не видно. Нулевая видимость.

Черт, думаю, а почему, собственно? Был же факел, когда я вбежал. Прямо передо мной висел.

Вот то-то и оно, соображаю, что передо мной. Похоже, мы его во время полета дружно снесли, а он, зараза, возьми, да и погасни. И что теперь прикажете делать, а, товарищ… Кто-нибудь? Ждать, пока глаза к темноте привыкнут?

– Малахов.

– Ну?

– Ты возьмешь меня с собой?

– К черту на рога я тебя возьму, – бормочу, – с превеликим удовольствием. В одну сторону. Или к Бабе-яге в гости, в порядке ленд-лиза. Она мне – скатерть самобранку и меч-кладенец, а я ей – тебя.

– Если ты думаешь, что я что-то поняла…

– Все ты поняла, – говорю. – Все, что надо.

– Сергей…

– Да возьму я тебя с собой, возьму! Куда денусь! Уж не знаю, кого мне за такой подарок благодарить…

– Богов.

– …богов ваших или товарища Сталина, прости господи…

– Сергей.

– Что еще?!

– Закрой глаза.

– Ты сама-то поняла, чего сказала? – спрашиваю. – Тут же и так ни черта не видно.

– Все равно закрой.

Черт, думаю, неужели она меня на мой же трюк собирается подловить? С этой – станется. А, была не была. Авось да не коленом.

– Закрыл.

– Подожди.

Чувствую – завозилось что-то подо мной, потом по щеке вроде рукой провели – я весь сжался, ну, думаю, сейчас ка-ак врежет – и на миг к губам прикоснулось. Что-то… малиново-вишнево-клубнично-сахариново… Черт, да нету у меня такого слова, чтобы это описать! – и словно током ударило.

Я аж подскочил от неожиданности, а Кара внизу тихонько так хихикнула и – р-раз – выскользнула из-под меня. А я, оставшись без опоры, проехал вперед и с размаху лицом об край ступеньки хряпнулся. Зубы удержались, но губы раскровенил напрочь.

Ох и горек же, думаю, однако, вкус этого… ну, как его… плода запретного.

Ладно. Доковылял я кое-как вниз по лестнице, выполз на свет божий, посмотрел на гимнастерку – м-да… И ведь только что, считай, надел! Сдается мне, они эти ступеньки со времен постройки замка не подметали, пока я их не протер.

Огляделся – рыжей не видно, смылась куда-то – отряхнулся, как смог, и пошел в замковую столовку завтракать.

Сел за стол, сижу, жду. Кроме меня, в столовке больше никого не наблюдается – то ли спят еще все, то ли уже разбрелись кто куда – черт его знает, часов-то нет.

Ну, я пару минут посидел, подождал и начал слегка злиться. Встал из-за стола, подошел к двери, что на кухню, – а она запрета. И звуков из-за нее, что характерно, никаких не доносится.

Вообще-то я человек культурный, хотя иногда это и не очень заметно. Поэтому я для начала по той двери вежливо так постучал.

Жаль только, что вежливость эту мою никто не оценил. Пришлось по ней сапогом добавить. Тот же эффект – ноль да семечки.

Вот тут я уже начал злиться, уже не слегка и не чуть-чуть. Да что ж это, думаю, в самом деле такое, а? В собственном замке поесть нормально нельзя. Ладно, думаю, держитесь, гады, сейчас я этим поварам устрою выездную сессию полевого трибунала. Пусть потом Аулею жалуются, если будет чем.

Вышел из столовки, пошел прямой вход на кухню искать. Прихожу – заперто.

Интересные, думаю, дела тут творятся. Кухня, похоже, дезертировала в полном составе, да и вообще народу что-то не видно. Только часовые на башнях да один гаврик у полуторки томится. Снаряды, кстати, с нее местные так и не разгрузили, побоялись, наверно, и, в общем, правильно сделали, что побоялись. А кроме часовых, никого не видно и не слышно. Хотя нет, что-то слышно – пение какое-то хоровое доносится. Тоже мне, нашли время для репетиций, хор Пятницкого.

Часовой у снарядов при виде меня приосанился, руку зачем-то на меч положил. Кираса на нем, правда, сто лет как не чищена, да и вообще – внешний вид хромает на все четыре гусеницы. Те еще ППС, сразу видно – про устав караульной службы люди слыхом не слыхивали. Эх, нет ведь чтобы вместо Трофима с «максимом» сюда хороший кадровый старшина свалился!

– Благословен день, господин серант!

– И тебе доброе утро, – говорю. – Только вот на будущее запомни – не господин, а товарищ, и не сервант, а старший сержант. Ферш… тьфу, ясно?

Часовой лоб наморщил, подумал чуток, а потом радостно так гаркнул на весь двор:

– Будет исполнено, господин старший сежрант!

– Сержант. Кстати, – спрашиваю, – а где вообще все? Повара, например? Они что, переучет содержимого погребов проводят? На случай осады?

– Но господин старший сежрант, – удивленно так заявляет часовой, – сегодня ведь День божьего Благодарения. Все собрались в замковом храме на благодарственную молитву. А кухня сегодня будет заперта весь день, потому что – тут он чего-то в воздухе перед грудью нарисовал – не подобает, вознося хвалу богам, отвлекаться на мирские заботы.

– Так что же это, – спрашиваю, – выходит? Постный день сегодня?

– Не постный, господин старший сежрант, – отвечает часовой, – а День божьего Благодарения!

– Да не сежрант я, а сержант. Сер-жант! Запомнил?

– Попробую запомнить, – озадаченно так говорит часовой, – господин старший сержант!

– Ладно, – говорю. – Тебя-то самого звать как?

– Лодку.

– Лодку, а дальше?

– Лодку, сын Ностова, господин старший сержант.

Хорошее имечко! Есть чему позавидовать.

– А скажи-ка мне, – спрашиваю, – Лодку Ностович, долго еще будут молитву возносить? Потому как мне очень хочется с господином Арчетом на богословские темы потолковать.

– А господин старший ратник не в храме, – заявляет часовой. – Он в караулке, на левой башне.

Я от этих слов чуть не подпрыгнул.

– Так какого же… – спрашиваю, – ты, борода, до сих пор молчал?!

– Но, господин старший сержант, – удивился часовой, – вы ведь и не спрашивали.

Вообще-то, думаю, верно. В голову как-то не пришло. Ладно. Поднялся я на башню, захожу в караулку, и чтоб вы думали – господин старший ратник Арчет сидит себе в гордом одиночестве и преспокойно завтракает. Да еще как завтракает. Как говорил рядовой Петренко, коренной одессит из Херсона: «Шоб я так кажный день обедал, как он завтракает».

– Вообще-то, – говорю, – сегодня есть – грешно.

– Знаю, – отвечает Арчет, а сам тем временем куриную – или какой другой местной птицы, я уж не знаю – ножку обгрызает. – Заходи, садись. Мне сегодня есть можно, а грех этот отец Иллирий отпустит.

– А еще, – говорю, – не знаю, как ваш, а наш бог советовал в таких случаях делиться. Тем более что я в вашей теософии не разбираюсь, а живот мой – тем более.

– Так бери, – говорит Арчет, – и ешь. Чего говорить-то?

В общем, соединенными усилиями мы эту снедь истребили, как армию Паулюса. Кто был не мертв, тот был у нас в плену. Очень даже неплохо подзаправились.

– Да уж, – говорю. – Неплохой праздник этот ваш День Благоговения.

– Благодарения, – поправляет Арчет. – День божьего Благодарения.

– Интересно, – спрашиваю, – а за что это вы так своих богов благодарите?

Арчет на меня искоса так посмотрел.

– А тебе Карален разве еще не рассказывала?