В годы большевисткого подполья - Петр Михайлович Никифоров

Получив нашу резолюцию в виде прокламации, мы были на седьмом небе от радости. Шутка ли: пойдет теперь она, матушка, гулять по всем полкам и экипажам!..

* * *

Гвардейский экипаж бастовал. Матросы отказались нести дворцовые караулы, читали революционные газеты и журналы, по вечерам митинговали.

Под давлением бастующих рабочих и петербургского гарнизона царское правительство отменило военно-полевые суды. Кронштадтцев предали обычному военному суду.

Сотни моряков прошли перед военно-морским судом. Оставшиеся в живых активные руководители первого кронштадтского восстания были осуждены на бессрочную каторгу или двадцать лет каторжных работ.

Но вернемся к описываемым мною дням революции 1905 года. Она еще продолжала развиваться. Ленин в передовой статье «Чашки весов колеблются», напечатанной в газете «Новая жизнь», писал: «Война новой, свободной России против старой, кре-постнически-самодержавной, идет по всей линии. Самодержавие уже не в силах победить революции, революция еще не в силах победить царизма. Старый порядок разбит, но он еще не уничтожен, и новый, свободный строй существует непризнанный, наполовину таясь, сплошь да рядом преследуемый опричниками самодержавного строя».

«Чашки весов» колебались. Правительство царя не могло расправиться с матросами так, как бы ему хотелось. Восстания моряков на Черном море и в Тихоокеанском флоте продолжали развертываться с нарастающей силой. Улицы столицы были все еще полны революционно настроенным народом. Полиция и жандармы попрятались по темным углам.

На улицах говорили, что царскому строю конец, что дело идет к республике. Но у нас в экипаже уже чувствовались, правда еще мало заметные, изменения. Стал появляться фельдфебель.

Однажды на вечернюю поверку явился наш ротный командир, штабс-капитан. До этого он не приходил более трех недель, а теперь петухом налетел на выстроившуюся роту и сипловатым голосом прокричал свое обычное «Здорово!».

— Здравия желаем, — ответили мы нестройно.

— Срамите ее величества Гвардейский экипаж! С забастовщиками связались! Под суд вас, сукиных сынов, упеку!.. Спе-ци-а-ли-с-ты! — протянул он презрительно. (Матросы машинных рот, в отличие от строевых, назывались «специалистами».)

Ротный, не докончив своей злобной речи, убежал, оставив фельдфебеля заканчивать поверку.

Однажды ко мне пришел сибиряк Знаменский из Преображенского полка. Он хотя участия в нашей политической работе и не принимал, но иногда «по землячеству» ко мне заглядывал. На этот раз он пришел информировать меня о положении в полках.

— Ребята не рискуют прийти к тебе, вот и послали меня. Велели передать, что первый батальон отказался занять Троицкий мост, когда по нему шла демонстрация. Отказалась выступить и часть Московского полка: заперлась в своих казармах. В гренадерском полку дежурный офицер, командир первой роты, застрелил солдата, который заявил, что гренадеры выступать против рабочих не будут. Солдаты тут же убили этого офицера. Полк окружен казаками. Ходят слухи, что начальство собирается разоружить первый батальон преображенцев.

— А как себя держат преображенцы? — спросил я.

— Спокойно. Пусть, говорят, разоружают…

— Арестов не было?

— Не было. Но офицеры постоянно дежурят по всем ротам. Посторонних никого не пускают. Наши велели передать, чтобы ты пока не приходил к нам, да и других своих предупредил бы… Ну, кажется, все. Тебя что, не выпускают?

— Нет. Я уже давно под надзором. Раньше удавалось вырываться, а теперь — нет. Сообщи товарищам, что информацию передам, кому нужно. А тебе спасибо!

— Ну, я что же… Хоть этим помогу… — проговорил он смущенно. — Прощай!

Информация Знаменского была важной. Я немедленно переслал ее с нашим связным товарищу Николаю.

Матросы Гвардейского экипажа все свободные вечера проводили на улицах столицы. Приносили много интересных новостей.

— Народ заполнил всю Офицерскую улицу. Там идет заседание Совета. В Совет хотел пробраться шпик, но его узнали, подняли на кулаки, только ноги в воздухе мелькали. Члены Совета по очереди выступали с балкона. Говорят, что правительство хочет обмануть народ, что Витте обещает сохранить свободы, но требует прекратить демонстрации. По всем крупным городам России уже организованы Советы рабочих депутатов… Говорят, что в Севастополе восстание матросов. Восстал крейсер «Очаков»…

Вечером мы провели по ротам экипажа митинги. Прочитали выдержки из статьи Ленина «Войско и революция».

Слова «пусть армия сольется с вооруженным народом» вызвали воодушевление матросов.

— Правильно! — говорили они. — Врозь не выступать, только вместе с народом.

Мне трудно было усидеть в экипаже. Стал думать, как бы выбраться за ворота казармы. Обратился к сочувствовавшему мне квартирмейстеру.

— Ничего, браток, не выйдет, — ответил он. — Хватятся тебя: под суд и меня отдадут. Одно посоветую. В пекарню тебе надо. Будешь от глаз начальства подальше.

— А ты думаешь, пустят?

— Будешь проситься — не пустят. А если я предложу сплавить тебя туда — фельдфебель с удовольствием согласится. Там ведь все штрафные.

Работа в пекарне была тяжелой. Ее называли каторгой. Добровольно туда никто не шел. Пришлось согласиться с предложением квартирмейстера.

Через два дня меня «сослали» в пекарню. «Шкура» сопроводил меня такими «теплыми» словами:

— Ну, забирай свои монатки — и марш в пекарню. Поломай там хребет!.. Только роту пакостишь…

Я забрал свои вещи и вслед за дежурным отправился в пекарню.

Пекарей проверяли только во время вечерней поверки. Ни ночью, ни днем никто, кроме каптенармусов, к нам не заглядывал. Познакомившись с пекарями, я стал на свою кочегарскую вахту. Кочегаров в пекарне было двое. Дежурили, как и на судах, два раза в сутки, по шесть часов. Мой сменщик, кочегар, был человек уже пожилой. Год тому назад он окончил семилетний срок службы, но за пощечину боцману «Полярной звезды» получил два года дисциплинарного батальона. Его отправили отбывать срок в пекарню. Присмотревшись к нему, я спросил, как они устраиваются с отпусками.

— А ты старшего спроси: он тебе устроит. Трешку за это дело надо ему дать.

Делалось это просто: писарь за некоторую мзду давал отпускные карточки с печатями, а пекари уже сами заполняли их. Таким пропуском снабдили и меня. Теперь я изредка имел возможность после поверки выходить из экипажа.

Два раза я участвовал в совещаниях военной организации ПК партии. Обсуждался вопрос об итогах борьбы солдат в защиту кронштадтцев. Подчеркивалось, что движение в войсках еще в значительной мере стихийно. Необходимо переходить к планомерным, организованным формам борьбы. Не следует допускать разрозненных вспышек. Надо обратить усиленное внимание на политико-воспитательную работу. Кронштадтскому восстанию была дана такая оценка: хотя оно и подготовлялось, все же в нем преобладали элементы стихийности…

После того как я перешел в пекарню и установил регулярную связь с военной организацией ПК, приток нелегальной литературы в экипаж усилился. Наряду с политической литературой появилось много художественных и сатирических журналов.

В пекарне у меня