2012. Загадка майя - Жорди Сьерра-и-Фабра

Они продолжили поиски, двигаясь теперь под гору.

Глаза старухи ощупывали землю зорким взглядом, от которого не укрылся бы, наверное, и муравей на расстоянии выстрела.

28

На приготовление снадобья ушло более двух часов. Джоа наблюдала, как бабушка отмеряла, резала, толкла, варила и парила, соразмеряла отдельные части и смешивала их. Головки побегов пейота лежали в стороне. Джоа уже знала, что должна будет съесть их. А снадобье — это варево, приобретавшее все более и более отталкивающие вид и запах — предназначено для усиления действия пейота.

В недолгий путь можно отправиться после малой дозы — достаточно одной-двух головок пейота. Для более длительного странствия требуется от трех до шести. А начиная с семи головок — это уже хождение продолжительностью не менее десяти часов.

На столе лежало семь головок.

Бабушка говорила о трех днях.

Наверное, можно успеть спуститься в саму преисподнюю.

Когда варево подоспело, Уаянкаве перелила его в кувшин. Жижа неопределенного бурого цвета, Джоа даже почувствовала рвотный позыв. Оставалось главное: совершить жертвоприношение. Бабушка вышла из хижины и вернулась, держа в руках курицу. Не произнося ни слова, вручила ее внучке.

Джоа должна была ее умертвить.

Глядя на капли дымящейся крови, вновь переборола в себе тошноту. Подобие улыбки, промелькнувшее на лице бабушки, ее не удивило. Обе продолжали хранить молчание, пока Уаянкаве ощипывала перья и колдовала над курицей, стряпала кушанья из кукурузной муки, фасоли и риса. И не жалела воды, лила ее ручьями.

Когда вся снедь была приготовлена, начало вечереть.

— До полной темноты остается час, — заметила бабушка.

— Это будет сегодня ночью?

— Да. Важно не пропустить правильное время. Самое подходящее — когда вечер превращается в ночь.

Джоа приступила к трапезе и уже скоро в изнеможении отвалилась от стола.

— Я больше не могу… — взмолилась она.

— Ешь еще.

— Ну, бабушка…

— Ешь! — Ее тон не допускал возражений.

— Это чтобы я была сильной?

— Все это ты исторгнешь из себя, — в голосе старухи зазвучали торжественные нотки. — Чем больше ты съешь, тем чище станешь, освободившись от этой еды, ибо с ней ты изгонишь из себя демонов. А после ты должна съесть побеги пейота и то, что я приготовила для усиления их действия. Лучше это делать на пустой желудок. Это совсем не то, что в твоем мире называют «трипповать». Это — серьезное дело, Акоуа. Это великое перемещение.

— А ты где будешь?

— Рядом, но не с тобой. Это путь одинокого странника.

— Это будет длиться три дня?

— Вероятно. Если ты не выйдешь из этого состояния, я тебе помогу, не беспокойся.

— От этого никто не умирал?

— Нет.

— А почему это опасно?

— Чего не знают, того не боятся. Когда вернешься, узнаешь. Возможно, это тебе поможет. А может — навредит. Это может просветить, а может подавить. Все зависит от тебя, от того, как ты будешь смотреть, чувствовать, истолковывать и воспринимать.

Наконец на тарелках ничего не осталось. Джоа распирало от съеденного. Она даже испугалась, как бы ее не вывернуло раньше положенного времени. Бабушка встала из-за стола и нанесла ей на лицо символическую раскраску. Потом покружилась в ритуальной пляске, делая пассы украшенными перьями палочками — мувиери. Кому-то происходящее могло бы показаться смешным, но только не Джоа — ее мать была дочерью уичолов, хоть и приемной.

Когда крепко веришь во что-то и вера эта проистекает из глубин минувших веков, смеяться — кощунственно.

Настало время, и бабушка взяла ее за руку.

— Пора, Акоуа.

Они взяли кувшин, пейот, циновку, одеяло, полотенце и свечу и вышли из хижины.

Джоа ни о чем не спрашивала. Она и так знала, куда они идут. На Лунной горе были пещеры, которые в давние эпохи служили жильем их предкам. Хотя и не очень глубокие, эти пещеры были замечательны тем, что их гладкие стены одинаково хорошо защищали и от холода, и от жары. Кроме того, там имелись источники родниковой воды. Все это создавало внутри особый микроклимат. Идеальное место для того, чтобы оставить ее там одну.

Добрались они туда с последними лучами дневного света, за считанные минуты до наступления ночной тьмы. Вошли в пещеру, которую бабушка выбрала, по-видимому, заранее. Но далеко углубляться не стали — остановились метрах в десяти от входа. Здесь не было ни холодно, ни жарко. Уаянкаве зажгла свечу и расстелила на полу циновку — на ней разместила кувшин и пейоты. Подле положила свернутое одеяло и полотенце, опустилась на колени. Джоа — рядом. С губ Уаянкаве монотонно полились слова шаманского заклинания. В завершение она нагнулась в поклоне вперед и коснулась циновки руками, которые во время ритуала держала простертыми над кувшином.

Затем встала и позвала за собой Джоа к одному из родничков, бившему из стены пещеры.

— Разденься.

Вопросы были ни к чему. Она послушно сняла с себя одежду, и бабушка, черпая руками ледяную воду, омыла ей голову, грудь, живот, бедра, спину… Джоа дрожала от холода, но терпела. Бабушка сама не спеша вытерла ее, промокая полотенцем и слегка растирая кожу, в которую постепенно возвращалось тепло. На лице Уаянкаве застыло выражение глубокой серьезности. Джоа оделась, и вместе они вернулись туда, где лежала циновка.

Момент истины.

— Сядь и сосредоточься. Думай о том, что ты хочешь увидеть и узнать. Думай о своей матери. Открой ей свой разум, свое сердце и свой дух. Чем спокойнее ты будешь себя чувствовать, тем лучше перенесешь то, что тебе предстоит. В течение трех часов тебя должно вырвать, и ты освободишься от всего съеденного за ужином…

— А вдруг не вырвет?

— Вырвет! — молвила Уаянкаве, явно рассердившись, что ее перебили. — Ровно через три часа после моего ухода, когда ты уже очистишься, съешь, обязательно — пережевывая, пейоты и запей содержимым кувшина. Потом ляг на циновку, вытянись и закрой глаза. Ты почувствуешь, что переходишь в иную сферу, это переход в два приема: по небесному мосту до грозовых облаков, а оттуда — к порогу космоса. Ты попадешь в мир мыслей, побываешь за пределами земли, совершишь путешествие в прошлое и проникнешься его жизнью. Обретай знание и мудрость. Не воюй. Чувствуй и сопереживай.

Она закончила напутствие, и теперь они смотрели друг на друга. Отблески слабого света свечи плясали на их лицах, своде и стенах пещеры.

Бабушка поцеловала ее в лоб, поднялась и ушла прочь, не проронив более ни слова.

29

Эти три часа тянулись бесконечно долго.