Чуть позже зажглись фонари - Мария Степановна Бушуева

Например, Димон страшно боялся летать на самолетах и ненавидел больше всего взлет и посадку. Но стоило мне представить, что он спокойно спускается по трапу, и сказать ему об этом, как он успокаивался. Это правда. Но сама я, несмотря на вполне закономерное беспокойство перед полетом, как раз очень люблю момент, когда самолет набирает скорость и вдруг отрывается от земли. Это одно из самых сильных удовольствий для меня. А вот поездов я не люблю: после двух суток в поезде асфальт на дорогах под моими ногами и пол в квартире едет еще неделю.

И внимания к себе не люблю тоже. Мне больше интересен другой человек.

А Димону всегда был интересен только он сам. Это его личное признание. Но я под ним могу подписаться, как свидетель.

И рядом с Люсей он, конечно, себе очень нравился. Как выразилась Аришка: такой вот папик с тугим кошельком, в дорогом прикиде из центрального бутика, на крутой тачке, с купленной телкой.

– Пошло.

– Для тебя, ма, да, для толпы – привлекательно. Стаи таких Люсь носятся по Интернету, выискивая толстые кошельки. Ты отстала от жизни. И одеваешься… как…

– Как?

– Как-то (я поняла, что Аришка хочет выразиться помягче), ну… мне не нравится.

* * *

А в общем, признаемся, друзья, что ничего удивительного в том, что стареющий петух носится по двору за только что оперившейся курочкой, не было и нет. Возможно, он догонит ее, совершит то, ради чего потратил свои последние силы и пыл петушиной души, и упадет замертво. Мир души глубок и бесконечен, а мир проявленный часто пошл и примитивен. Так везде и во всем: сколько таких жен Илон отвозят сами мужья по вечерам к руководителю-профессору, когда его супруга на даче, ради будущего статуса жены? Сколько актрис и поэтессок по первому зову режиссера, издателя или крупного покровителя бегут к нему в отель?

И я считаю, что как раз Люсю не за что осуждать. Она лучше этих Илон всех мастей. И я сказала Юле: Люся ни при чем, понимаешь? Да, ей нравится быть в кругу парней, ей нравится, что на нее обращают внимание, когда она входит в ресторан вместе с респектабельным немолодым господином, но у меня есть оправдание ее связи: она старалась охмурить Димона не ради этих звездных минут на ковровых дорожках ресторана или ночного клуба, а ради своей большой семьи, ведь именно ее родители превратили свою дочь в сладкую наживку для богатого старика – Димон был старше Геннадия! – именно родителям она и хотела помочь. И еще своим двум сестрам: тринадцатилетней Оле и двухлетней Ксюше. Хотя с Олей Люся постоянно ссорилась. А вот Ксюшку обожала и даже сама купала в деревенском корыте, поскольку в доме, где поселилась, приехав из Казахстана, семья, не было горячей воды и ванной комнаты. Потом Димон купил и подарил для Ксюши просторную ванночку. Ксюшку приводил отец к Люсе, иногда оставляя ее в доме Димона на целый день, – Димону это не очень нравилось, он как-то пожаловался в своем сетевом дневнике, что девочка мешает ему работать и что для нее нужно отдельно готовить… Впрочем, ради звездных минут с Люсей он готов был терпеть и это.

* * *

Но внезапно, сразу после нашего приезда в деревню к Димону, когда моя дочь сорвала объявление о продаже кроликов с дверей магазина, в Голубицах начались трагедии – точно невидимый режиссер задернул сцену темным мрачным пологом.

Все началось с того, что земная девушка Люся, даже не знающая слова «мистика», поскольку все непонятные и чуждые ей слова она не пропускала в свое ограниченное сознание, как не пускают во двор, огороженный высоким забором, чужих, стала слышать по ночам в доме шаги. И эти шаги уходили в сад, где чернели стволы столетних яблонь. Люся, конечно, решила, что в дом по ночам забирается вор. В деревне поговаривали, что в двух километрах от Голубиц, на берегу Оки, в крутом песчаном склоне вырыты пещеры и в этих пещерах обитают московские бомжи, перебирающиеся туда на все лето с городских вокзалов и свалок.

Вот такого бомжа Люся и ожидала увидеть, когда, схватив поварешку, кинулась вслед за уходящими шагами и – нагнала их. Шаги прекратились. Кто-то остановился прямо возле Люси. Но никого она не увидела. Кто-то постоял, потом, вздохнув, пошел от Люси к двери в сад, дверь открылась, скрипнув, и тут же захлопнулась. А Люся с диким истошным воплем кинулась в дом, к Димону.

Понимаю Люську, это, наверное, жуткое чувство – когда стоишь напротив невидимого человека, записал на следующий день он в «Живом журнале», но непонятно, почему она, испытав ночью страх, стала бояться не призрака, а меня? Зря ей рассказал о бывшем хозяине, который погиб, сбитый поездом. Это не для ее слабых мозгов. Она даже не дает теперь себя поцеловать… Надо ее свозить на море…

И Димон повез Люсю в Египет.

Но до этого недалеко от Голубиц погибли сначала два гастарбайтера (те самые, что показывали нам с Аришкой клетки с кроликами), их нашли убитыми возле железнодорожного полотна, а потом, почти на том же месте, погибла сестра Люси Оля. Как написал в «Живом журнале» со слов Геннадия Димон, девочка случайно оказалась в промежутке между двух несущихся товарных поездов и умерла от стресса: у нее от рождения было слабое сердце…

– Не верю я в эту версию, – прочитав, задумчиво проговорила моя Юля, – помнишь, Димон как-то сообщил, что Люся вся в шрамах, потому что отец, когда она была подростком, жестоко стегал ее ремнем, она рано стала заглядываться на парней, и он ее учил так уму-разуму. Ну и семейку выбрал твой благоверный! Но я о другом. Здесь, чувствую, что-то аналогичное: Геннадий, наверное, решил наказать вторую девчонку, она от него побежала, у нее действительно от рождения было слабое сердце, и…

Люся горевала по-настоящему. А Димон все подробно описывал. Но, что странно, в его сетевых дневниковых рассказах не просматривалось сочувствия. Описал он вскоре гибель бедной Оли и в художественном произведении, то есть в рассказе, который даже сумел опубликовать в печатном сборнике. Кончалась история так: герой стоит с Люсей (ее имя сохранено) у могилки сестры. Люся плачет, герой ее утешает.

То есть, как сказал бы неискушенный читатель, «всё как в жизни». Кроме одной детали: погибшую девочку в рассказе Димон назвал не Олей, а моим именем.

* * *

Они отсутствовали две недели.

И все дни Димон, как психологический эксгибиционист, сообщал в своем «Живом журнале» народу, как выглядит Люся на пляже, как реагируют на нее мужики, а немцы вообще падают от ее красоты, сетовал, что ему сложно было после всех необъяснимых и трагических событий победить ее страх и вернуть ее на путь их любви…

То есть, хотя Димон про то, что он едет не один, разумеется, мне не сообщил, мы с моей Юлей и так всё знали. Мы даже знали, что у Люси на очаровательном животике (как писал Димон) появились две складки, уж не беременна ли она?

Жуть, сказала Юлька. Еще и родит.

– Исключено. Он проверялся, когда Аришке было три года, хотели второго ребенка, но ему вынесли вердикт, что он уже не сможет стать отцом.

– То есть его сперматозавры