Чуть позже зажглись фонари - Мария Степановна Бушуева

Но семилетняя Ариша очень тосковала о Читте, и я решила все-таки взять котенка. Который бы не кусал Димона! Мы увидели у метро рыженького котенка в картонной коробке у старушки и принесли домой. Я люблю рыжих кошек.

Котенок был так слаб, что, когда сидел, качался. На лбу у него виднелось какое-то белое пятно. Аришке он не понравился – не походил на ее любимую Читту. Она даже не стала с ним играть, проходила мимо, глянув краем глаза, как я кормлю его, и все. А он все слабел и слабел.

– Да он больной, – сказала мне Юлька по телефону, – смотри, заразит Аришу, она же еще тоже котенок. Есть смертельно опасные инфекции! Или у него лишай, который уже не вылечишь.

Я испугалась. Кормила и выхаживала, но в детскую котенка не пускала. Однажды, когда я укладывала Аришу, он пришел и жалобно запищал под дверью, и я побоялась его впустить, подумав, что он сразу заберется к ребенку в постель… Мне было так жалко его – маленького, никому не нужного, плачущего под дверью детской. И сейчас я думаю: лучше бы я тогда рискнула и впустила его – это был бы урок доброты. Но страх за своего ребенка был во мне сильнее всего – даже умной и сердечной педагогики.

Котенок дня через два умер, мы скрыли это от Аришки, сказав, что Димон отвез его к доктору.

Но Аришка скучала и скучала по Читте, вспоминая ее каждый день.

– Читта вернется? – спрашивала она.

И я повела ее в зоомагазин «38 попугаев», тогда там еще продавали котят. И один, с черной мордочкой, так выразительно из клетки посмотрел на Аришку, что она воскликнула: «Ма, вот этого котенка берем! Он как Читтин сыночек».

Кот и сейчас живет у нас.

Это умный, наглый, трусливый, эгоистичный субъект, который, если что не по нему, сразу портит ножку стола, диван или обои…

Димона он не царапал, наоборот, когда тот брал его на руки, из подобострастия лизал его скулу.

– В деревню, что ли, его к себе забрать, – как-то сказал Димон, – красивый такой вырос, породистый!

Но мы с Аришкой ему кота не отдали.

* * *

Я уже говорила, что слово «забрать» или, что точнее, «отнять» служило для Димона одним из стимулов в его отношениях с женщинами – и очень существенных стимулов! – во время всего его бега по жизни. Распространялось это и на личные связи как природно-первобытная модель отношений между полами.

Девушка или женщина в общем мало что значила для Димона – пока у него не было соперника. Но стоило тому обозначиться рядом с подругой, начиналась дуэль оленей.

А иногда – просто кража.

Казаки ведь не брезговали и таким способом приобретения красивой калмычки или телеутки, пока им это не запретила российская тогдашняя власть.

Интересный факт, косвенно относящийся к Димону: и у Белкисов в роду имелась какая-то прапрабабушка-калмычка, ее выдали замуж за Белкиса, ссыльного из Белоруссии. Было это где-то в окрестностях Каинска, который называли «сибирским Иерусалимом». В том же Каинске в XIX веке торговал богатейший виноторговец, купец первой гильдии Венедикт Ерофеев… А другой Венедикт Ерофеев (уверена, что его дальний родственник) написал гениальную винопоэму и, как всем известно, был алкоголиком…

Но – о Димоновых страстях.

У женщины, которую Димон намеревался отнять, должен был оказаться рядом не просто претендент на постель, а именно судьбинный мужчина – жених. Или даже муж. То есть «намеревался отнять» звучит для этой повторяющейся Димоновой пьесы слишком рационально. Ведь это был не логический план, а драйв. Обнаруженный соперник, как хлопок сигнального пистолета, заставлял Димона мчаться, догонять и захватывать. Первую жену он лениво пас, пока она не сообщила ему, что выходит замуж за молодого учителя из ее же школы: она преподавала русский язык и литературу. Тут Димон сразу предпринял марш-бросок и женился.

Обретя стабильную семейную жизнь с регулярными обедами и супружеской постелью, через некоторое время он начинал скучать и все больше ездить. Я уже говорила, что в начале девяностых он пытался организовать свою торговлю, но неудачно: овощи, которые он скупал по дешевке у сельчан, сгнили на родительской даче, сваленные возле баньки, которую Димон сложил сам и очень этим гордился, хотя она была кривой и столь маленькой и низкой, что нагревающийся котел обжигал кожу и стоять в баньке можно было только согнувшись и так же согнувшись полагалось мыться…

После овощей настала у Димона эпоха тюля. И снова провал. Тюль, который он скупил, мешками лежал у него в материнской квартире.

– Я приходил, как коробейник, с ним в институты, девушки выбегали, смотрели, трогали тонкую ткань, глаза их светились. А купить ничего не могли: зарплаты ведь не платили месяцами! И накопленные отцом деньги в одночасье стали копейками.

Шли лихие и тяжелые девяностые годы.

В 1995-м родилась Аришка.

Именно тогда Димон произнес:

– Сними с меня программу неудачника! Ты сможешь!

* * *

Вторую жену, фигуристку Илону, отнимал Димон у ее любовника, тележурналиста, который и сейчас мелькает на экране. Но Димон был совестливый – такой ильф-петровский голубой воришка, и потому и здесь, в его вечном остроугольном треугольнике, должно было содержаться его, Димоново, оправдание. Он не мог ведь, как «пионер всем ребятам пример», взять да отнять жевательную резинку, жвачка должна была оказаться «вредной для здоровья» – и Димон тогда конфисковал бы ее как спасатель. А если серьезно, обычно дело обстояло так: внедряясь в чужой роман и ухудшая его – как любой третий элемент двузначной системы, Димон начинал «спасать» женскую половину системы от мужской. Первую жену он вырывал из рук легкомысленного учителя, который совратил молодую коллегу, но как-то медлил с женитьбой. То, что он стал медлить после внедрения в отношения Димона, самим Димоном из виду упускалось. Учителя таким образом как соперника он победил.

Таким же путем он победил тележурналиста.

Но здесь ситуация была чуть иной: журналист оказался женат, Илона (бывшая фигуристка) рыдала и просила развода, журналист уже пообещал ей жениться, но тянул – ему как раз хотелось сохранить троичную систему, поскольку так ему было удобнее. Илона рыдала и рыдала. Димон спас ее от коварного телевизионщика и от ее страданий: он женился на ней. Потом он попытался оторвать от Илониной квартиры комнату – но это ему не удалось. Правда, рассказывая мне об Илоне, Димон всегда добавлял, что помог ей написать диссертацию и даже сам отвозил к старому профессору, ее руководителю, на «запорожце» прямо домой.

– Жена его, старушка, была на даче. – Димон куксился, и его длинный кончик носа подрагивал печально, мне сразу виделся Маленький Мук. – Можно сказать, я Илоной жертвовал ради ее же будущего…

Вскоре Илона сама бросила Димона: ей надоело его безденежье (он жил на ее зарплату, правда, питался очень экономно). Надоели его вечные отлучки: то он уезжал в Коктебель летать на дельтаплане, то в тайгу… Дельтаплан он купил подержанный, но тоже на деньги супруги.

Я стала третьей женой Димона.

Меня он отнимал у молодого начинающего бизнесмена.

Каждый побежденный для Димона означал не только победу над конкретным человеком мужского пола, но и победу над тем, что для него тот или иной соперник символизировал, что он на него проецировал.

На моего жениха (а дело шло к свадьбе) Димон проецировал образ коренного москвича – и,