Отель на краю ночи - Евгения Грановская

Мягкие губы Егора скользнули по шее Анны. Она поежилась и тихо проговорила:

– От такого предложения трудно отказаться. Но если ты будешь распускать руки, я отхлещу тебя по щекам.

Когда Егор отдернул пластиковую шторку, Анна стояла под струями горячей воды. Он переступил через край ванны и встал рядом с ней, так просто и естественно, словно делал это всю жизнь.

– Я подумал, что тебе может понадобиться моя помощь, – сказал он и поцеловал ее.

Анна откинула со лба Егора мокрые волосы и оглядела его. Его тело было почти совершенно. Смуглое, мускулистое, с поджарым, крепким животом – тело тренированного мужчины, воина. Он тоже смотрел на нее взглядом, в котором соединились восхищение, желание и любопытство. И этот взгляд, такой беззастенчивый, такой мужской, возбуждал больше поцелуев и объятий.

– Ты же говорил, что тебя ни разу не ранили, – сказала она и коснулась пальцем белесой полоски на его животе. – Тогда откуда этот шрам?

– Это у меня с детства, – с улыбкой ответил он.

Анна тоже улыбнулась.

– Наверное, ты вступился за девушку, и страшный хулиган ударил тебя ножом?

Егор покачал головой.

– Нет. Я воровал яблоки в чужом саду, а когда хозяин погнался за мной – упал с забора и расцарапал живот гвоздем. Ты разочарована?

– Ужасно!

Они поцеловались. Затем Егор медленно, продолжая покрывать поцелуями ее тело, опустился на колени. Анна издала короткий стон и выгнула спину. Им обоим было за тридцать, и страсть, охватившая их, была не пылким чувством юных любовников, которое жарким пламенем обжигает сердца и сулит телам немало грандиозных открытий, а страстью взрослых людей, испытавших в жизни все, умеющих управлять своими чувствами и не боящихся разочарований.

Каждый из них сознавал, чего хочет, знал, что его ждет, и наслаждался каждой секундой прелюдии, находя такое же удовольствие в предвкушении, как и в самом акте. Анна запустила пальцы в волосы Егора, прижала его лицо к своему мокрому животу. Затем закрыла глаза. По телу ее пробежала судорога, голова запрокинулась, из приоткрытого рта вырвался стон.

Потом он поднялся, поцеловал ее в губы и сказал просто и спокойно:

– Я хочу тебя.

Сердце Анны учащенно забилось. Она уже забыла, как действуют эти слова.

– Я хочу тебя, – повторил он.

– Да, – выдохнула Анна. Ее кожа затрепетала от прикосновения его языка. У Анны еще хватило сил проговорить: – Не слишком ли быстро все происходит?

Затем ее подхватило теплое течение. Тело потеряло привычную тяжесть и слегка приподнялось… Анна снова застонала и закусила губу, когда Егор наконец вошел в нее.

Глава 3

Аум-тум

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Деревянная нога старухи гулко стучала об пол. Она шла через дом, чуть прихрамывая, тяжело опираясь на узловатую палку с резиновым наконечником, которую сжимала в морщинистой руке.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

В доме, добротном деревенском пятистенке, стоял предрассветный полумрак. Небо за окном чуть посветлело, но солнце еще не взошло. Пашка Крушилин лежал в постели, подтянув одеяло до самого подбородка, и с ужасом смотрел на дверь. На дощатую, выкрашенную белой краской дверь, из-за которой доносился ритмичный стук.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Пашке было шесть лет, и через год он собирался пойти в школу. Он знал, что уже взрослый, а взрослые ничего не должны бояться. Но как, если ты проснулся среди ночи, а вокруг тебя – темнота и где-то там, за дверью, – страшная мертвая старуха, которая неумолимо, шаг за шагом приближается к двери комнаты.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Старая ведьма шла медленно, не торопясь. Она не спешила, поскольку знала, что Пашке некуда бежать. Ее изрытая морщинами кожа напоминала старую, трухлявую, пожелтевшую бумагу.

Время от времени старуха приподнимала голову и втягивала ноздрями воздух, чтобы удостовериться, что идет в нужном направлении. Ее верхняя, покрытая черными грубыми волосками губа приподнималась, как у рассерженного пса, и из горла вырывалось глуховатое рычание. Передних зубов у старухи не было. Но четыре крепких клыка торчали из зловонного рта, как кривые гвозди, вбитые в кусок высохшей, сморщенной деревяшки.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Деревянная нога продолжала мерно стучать об пол, и стук этот по мере приближения старухи становился все громче и громче.

Пашка почувствовал, как вспотел под одеялом. Но, несмотря на это, ему было холодно. Страшно холодно. Он не понимал, откуда знает про старуху, но был уверен, что она там, за дверью. Он никогда раньше не видел ее жуткого мертвенно-бледного лица, но воображение рисовало ему это лицо во всех подробностях.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Внезапно стук прекратился. Пашка понял, что старуха остановилась перед дверью комнаты и теперь нашаривает дверную ручку. Он даже уловил едва слышный шорох – шорох, который производили узловатые пальцы старухи, касаясь дощатой поверхности двери.

Дверная ручка медленно поползла вниз.

– Нет… – заплакал Пашка, судорожно сжимая пальцами край одеяла. – Нет… Пожалуйста…

Замок сухо щелкнул, и дверь с отвратительным скрипом приоткрылась. Черный силуэт старухи застыл на фоне больших, источающих мертвый свинцовый свет окон.

Старуха перекинула деревянную ногу через порог и заковыляла к постели Пашки.

Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…

Пашка вжался в постель.

– Пожалуйста… – прошептал он сквозь слезы. – Пожалуйста, не надо…

Старуха остановилась возле кровати, наклонилась и оскалила желтые клыки, обдав лицо Пашки зловонным, гнилостным дыханием.

– Я пришла… – проговорила она скрипучим голосом и протянула к лицу Пашки костлявые пальцы, увенчанные кривыми когтями.

Пашка с головой накрылся одеялом и завопил от ужаса. Когда он вновь откинул с лица одеяло, свет в комнате был включен, а перед кроватью стояла мать.

– Что случилось? – спросила она встревоженно. – Почему ты кричал?

– Ведьма идет за мной, – дрогнувшим от ужаса голосом пробормотал Пашка.

Мать присела на край кровати и погладила его по волосам.

– Это всего лишь сон, – мягко сказала она. – Ведьм не бывает.

– Но я слышал шаги.

Мать улыбнулась.

– Это стучало твое сердце. Ты прижался головой к подушке и слышал стук собственного сердца.

«Верно», – подумал Пашка.

На всякий случай он опустил голову на подушку и прижал ухо к прохладной ткани наволочки. «Дум-тум… Дум-тум… Дум-тум…» – услышал он.

– Пап, ты чего?

Крушилин открыл глаза, сощурился от яркого света и посмотрел на сына, стоявшего возле кровати.

– А? – хрипло проговорил он. – Данька… Ты чего здесь?