Неприступная красавица - Диана Фарр

— Синтия, негодница!

— Ну, ну, — укоризненно сказал мистер Эллсуорт, посмеиваясь. — Это же всего-навсего игра.

— Да, конечно, но почему ей так поразительно везет? — Дерек с явным отвращением взглянул на свои карты. — Мне ни за что не избавиться от всей этой мелочи.

Синтия позволила себе чуть улыбнуться.

— Это всего лишь игра, мистер Уиттакер.

— Которую я, как обычно, обречен проиграть. Это был последний удар, который вы мне нанесли, или у вас есть в запасе еще, леди Синтия?

Синтия посмотрела на лежащие на столе карты и внимательно сравнила их с теми, что были у нее на руках. Дерек был слишком близко, и ей было трудно сосредоточиться на игре. Она решила, что лучше рискнуть, чем продумывать все до конца. Все взгляды были устремлены на нее, а сегодня такое пристальное внимание было ей невыносимо.

— Пожалуй, что последний, — ответила она, имитируя спокойствие, которого она отнюдь не ощущала.

Игра перешла к Дереку. Он притворился, что тихо ругается себе под нос, с комичным видом перетасовывая карты, словно они каким-то волшебным образом могли превратиться в другие, если их перекладывать то в одном, то в другом порядке. Время шло. Он дважды выбирал карту из тех, что веером держал в руке, и в нерешительности помахивал ею над столом, будто собираясь ее сбросить. Но оба раза он засовывал выбранную карту обратно, качая головой и яростно бормоча нечто невнятное. Ханна начала наконец посмеиваться, а мистер Эллсуорт рискнул вполне дружелюбно запротестовать:

— Послушайте, дорогой друг, либо играйте, либо берите еще карту. Одно из двух.

Синтия не позволила себе смеяться. Она не смела расслабиться. Маска полной невозмутимости словно приклеилась к ее лицу, хотя она наблюдала за Дереком из-под полуопущенных ресниц. Ее сердце бешено колотилось. Она смогла провести вечер рядом с Дереком — при этом под столом их колени были на расстоянии нескольких дюймов друг от друга только потому, что Ханне и мистеру Эллсуорту нужны были для игры еще два партнера. В тот вечер она всячески избегала взгляда матери и намеренно пыталась создать впечатление, что поощряет именно мистера Эллсуорта. Но сердцем она чувствовала, что ее недавно обретенное понимание того, что она может найти в себе силы и смелость взбунтоваться против матери, все росло. Более того, стремление противостоять родителям и следовать велению своего сердца с каждым часом все больше крепло.

Однако она должна подавить опасные импульсы в самом зародыше, сказала она себе. Только по этой причине — и не по какой-нибудь недозволенной — она согласилась встретиться сегодня ночью с мистером Уиттакером. Исключительно для того, чтобы раз и навсегда расставить все по местам. Она все ему объяснит, и он ее поймет. Но даже если и не поймет, то она попытается растолковать ему, что придется оставить ее в покое. Ради него самого и ради нее, в сотый раз напомнила она себе. Отвергнув его окончательно и бесповоротно, она сослужит ему хорошую службу. Надежда слишком обманчива. Если она не сбудется, то принесет ему еще большую боль. Она избавит его от боли, не оставив ему никакой надежды. Да, именно так она и поступит!

Один раз она уже все это проделала. Ужасно, что ей придется сделать это снова. Первого случая — на балу в посольстве три года тому назад — было достаточно. В ту ночь она проплакала до самого рассвета. Но она пообещала себе, что сегодня ночью она плакать не будет. Она ни о чем не будет сожалеть.

Фарфоровые часы на каминной полке пробили десять.

Дерек, казалось, не обратил на это никакого внимания, и она была ему за это благодарна. Каждый бой часов был напоминанием того, что их ночное свидание неумолимо приближается, и от этого Синтию бросало в жар. Что это было — страх или возбуждение? Что держало ее в таком напряжении весь вечер?

Верно, и то и другое, решила она, но не могла понять, какое из этих чувств было сильнее.

Хотя имело ли это значение? Оба эти чувства были неуместны. И нечего ей ни бояться, ни волноваться. У них с мистером Уиттакером сегодня ночью произойдет обсуждение — и ничего больше. Она ему кое-что разъяснит, спокойно, но твердо, и уйдет.

Но почему ей все время приходится напоминать себе о своем решении? Это было похоже на то, что в душе она не решила все окончательно. Да, так оно и есть.

Синтия вдруг поймала себя на том, что судорожно сжимает в руке карты. Она заставила себя спокойно вздохнуть и расслабила руку. Бояться совершенно нечего, сказала она своему отчаянно бьющемуся сердцу. И волноваться тоже не о чем. Но неуправляемые чувства кипели, бушевали, гремели, шипели и жужжали у нее в груди. От предчувствия того, что должно было произойти, кружилась голова и подкатывала тошнота, как будто у нее поднялась температура. Слава Богу, все скоро кончится. Через час и сорок пять минут…

Нет, уже через час и тридцать минут.

Время свидания неумолимо приближалось, и сосредоточиться на картах было все труднее.

Насколько она могла понять, Дерек вел себя совершенно нормально, словно предстоящая встреча его вовсе не касалась. Она надеялась, что у нее такой же невозмутимый вид.

Поскольку она вообще никогда не была слишком болтлива, возможно, никто и не заметит, что се мысли далеки от игры.

Леди Баллимер, если бы у нес была возможность наблюдать за дочерью, конечно, заметила бы, что с ней что-то происходит, но карточная игра помогла Синтии уйти из поля зрения матери. К тому же она специально выбрала такое место за карточным столом, чтобы сидеть спиной ко всем остальным, находящимся в гостиной.

Воспользовавшись тем, что была очередь Ханны делать ход, Синтия украдкой взглянула на Дерека. Всякий раз, когда она на него смотрела, ее обдавало жаром. В глазах Синтии он был воплощением мужественности. Синий камзол из тончайшего сукна и безупречно белая рубашка. Ничего показного, нарочитого. Никаких крайностей. Простой, отлично сшитый лондонским портным камзол, выгодно подчеркивающий высокую, хорошо сложенную фигуру. Темные волнистые волосы, идеальный профиль… мужественно очерченный подбородок… скулы… форма рук — сильных и чистых — все в нем вызывало у Синтии головокружительное чувство вожделения.

Но главное в нем все же не красота, подумала она с замиранием сердца. Было в нем нечто гораздо большее, чем просто правильные черты лица и великолепная фигура. В нем чувствовались сила и уверенность, а властность смягчалась умением посмеяться над собой. Он, несомненно, был лидером, но казалось, что он не осознает, что его всесокрушающая энергия является чем-то необычным. Его скромность была такой же подкупающей, как его сила. И самое важное, самое главное, что привлекало се в нем, были доброта и тепло, исходившие от его темных глаз.