Воин Яровита - Василий Сахаров

Всего воинов среди киевлян было сто шестьдесят человек, молодёжь не старше двадцати пяти лет, хотя и бывалые вояки, которые не пришлись ко двору Всеволода Ольговича, тоже имелись. Кстати, именно они возглавляли сводный отряд и поддерживали среди наёмников-переселенцев жёсткую дисциплину. А самым авторитетным среди них считался сотник Илья Горобец, матёрый сорокалетний воин, который и в степи повоевал, и в Причерноморье на лодье ходил, и в Польше с ляхами рубился. Вот только имелась у Ильи одна особенность, которая мешала его карьерному росту. Он был чересчур честен и служил не князю, а Киеву, то есть всегда воевал за родной город, а не за того, кто сидел на великокняжеском столе. Черниговским боярам, которые появились в стольном граде на Днепре вместе с Ольговичами, это почему-то не понравилось, и Горобец свою должность потерял. После чего он стал подумывать о переезде в Суздаль к Юрию Долгорукому. Однако тут подвернулся мой вариант. А поскольку семьи у него не было, жена с детками от чахотки померли, пока сотник воевал, он отправился в Новгород. Тем более что бывший сотник мог рассчитывать на офицерскую должность, а это уже не гривна в месяц, а три плюс льготы.

Вторая категория – это ремесленники. Преимущественно опять-таки неженатые молодые подмастерья. Каменщики, стекольщики, кузнецы, углежоги и медники, которые искали лучшей доли. Ремесленникам, как и воинам, предлагали твёрдую оплату труда, половину гривны серебром за тридцать дней работы, инструмент, одежду и харч. Было их сто сорок семь человек. И хотя половину можно спокойно отбраковать, я ни от кого не отказывался. Не при себе людей оставлю, так на Руян отправлю, а там мастерство хлопчиков проверят более плотно, после чего приставят к делу. Может, не по специальности, но работу найдут.

В общем, Гудой Сокол сделал, что обещал. Я обошёл людей и на выбор поговорил с наиболее авторитетными лидерами. Сразу же подтвердил, что платить буду серебром и заранее оговоренную сумму, а за мастерство, новое изобретение, подвиг или командную должность накину отдельно. Попутно велись переговоры об оплате услуг Гудоя и его семьи, а также об аренде расшив для транспортировки переселенцев. Всё прошло без нервов и по-деловому, хотя со старым Соколом пришлось поспорить. Но это и понятно, дело касается денег, а значит, необходимо поторговаться. Считали, рядили, прикидывали, и в итоге, ближе к вечеру, кое-что получилось.

Семья ладожских Соколов свои обязательства выполнила полностью, а помимо всего прочего предоставляет мне месячный запас продовольствия на всех переселенцев-наёмников и две большие расшивы с экипажами, которые перевезут их через Венедское море. С момента моего появления в Рюриковом городище киевляне переходят под моё начало, продовольствие ладожане пришлют в ближайшее время, а расшивы появятся через седмицу. За оказанные услуги я передаю купцу Гудою две тысячи листов бумаги, и он остаётся должен мне ещё семьдесят новгородских гривен, которые будут израсходованы на следующую партию переселенцев. Кажется, размен не очень честный. Бумага, с которой бы в двадцать первом веке даже в туалет не пошли бы, окупила переселение и корабли. Однако всё можно посчитать. Лист эксклюзивной бумаги в Новгороде стоит пять резан по оптовой цене, так её продавали приказчики Радима Менко, и так же её продаю я. В гривне пятьдесят резан, так что итог подбить очень легко. Две тысячи листов – это двести гривен. Со временем конечно же цена на бумагу упадёт, и очень сильно, а пока всё так.

Вопрос по доставке людей сначала на Руян, а затем в Зеландию был решён. Пришёл черёд определиться со следующей партией наёмников, и я попросил Гудоя опять собирать воинов и найти корабелов. А помимо того мне нужны полсотни крепких крестьянских семей (пятьсот – семьсот человек), которым следовало обещать землю, жильё, предоставление семян и инвентаря, подъёмные в размере гривна на каждого взрослого мужика, дойную корову на двух детишек, а также освобождение от налогового бремени на пять лет. Купец сказал, что ради таких условий крестьян можно собрать ещё до отбытия нашего посольства, надо только послать лодьи в Порков и Старую Руссу. Однако сейчас крестьяне мне не нужны. Вот осенью – это да, когда встану на ноги, тогда ими и займусь, а пока для их приёма ничего не готово. Поэтому сначала мастеров и воинов надо распределить, а только потом о сельском хозяйстве думать.

Гудой, по жизни человек грамотный и пробивной, меня понял правильно. Осень так осень. Ему без разницы, особенно после того, как он мою бумагу в Киев, Чернигов, Суздаль, Владимир и Булгар по тройной цене перепродаст. Наш договор был скреплён крепким рукопожатием при видоках, и ладожанин направился в Перынь, где у него стояла лодья.

День пролетел, а я этого не заметил. Вокруг жил по устоявшемуся порядку лагерь наёмников. Для меня в его центре была поставлена палатка, ведь ночами здесь все ещё прохладно, и возле неё горел костёр. Там собрались капитаны шнеккеров и три киевских вожака: Илья Горобец, Гаврила Довмонтов и Гнат Твердятов. Бывалые вояки, которым было о чём поговорить, вели оживлённую беседу и ждали, пока в котле поспеет наваристая уха.

Я присел подле огня, и вожаки посмотрели на меня. Они знали, о чём я разговаривал с Гудоем, и, разумеется, ждали разъяснений и дальнейших указаний. Я оглядел лица воинов и обратился к капитанам:

– Корней и Ранко, завтра начнёте набор команд для своих кораблей. Рыбаков из Чаруши на берег, а на борт киевлян возьмёте. Пока спокойно, походите по озеру и по реке да посмотрите, смогут ли они весло ворочать.

– Ясно, – кивнул Самород.

– Сделаем, – добавил Жарко.

– Теперь с вами, – обратился я к полусотникам. – Ближе к полудню из Перыни придёт лодья с крупами, солью и мукой. Всё надо разгрузить и определить в сухое место. Это продовольствие на всю ватагу, так что, если мыши крупу сточат или вода муку подмочит, придётся нам пояса затягивать. А чтобы никто и ни на кого не пенял, отвечать за продовольственные запасы станет Гаврила Довмонтов. Он, сразу видать, человек опытный, значит, справится.

Довмонтов, самый старый среди нас человек, грузный мужик, который вряд ли смог бы показать себя в бою, но очень хотел заработать внукам на подарки и себе на старость, заулыбался. Пусть будет интендантом, всё равно должность вакантная, а гнили в нём не чувствуется.

– За всем прослежу. – Гаврила явно был доволен.

– Хорошо. – Я повернулся к Горобцу и Твердятову: – Отныне вы полусотники, не сами по себе, а по моему приказу. С самого утра всех воинов выведете на поляну возле берега. Будем проверять, кто чего стоит. Бег, рубка, кулачный бой, битва строем. Затем Ранко и Корней наберут парней в команду, а кто останется и руянские рыбаки – все под вашим началом. После этого, как разберётесь, кто и кому подчиняться должен, всех мастеров ко мне. Только по очереди. Мне с ними поговорить нужно, а вы смотрите, чтобы ни один мимо не проскочил.

Илья и Гнат переглянулись, и за двоих ответил Горобец:

– Понятно. Приказ исполним.

Он замялся, и я подбодрил его:

– Говори, если есть что сказать.

– Что по деньгам? Вроде разговор о задатке был.

– Это через пару дней. Каждый воин, кто не передумает идти со мной, получит плату за месяц вперёд. Вы, естественно, втрое больше.

– Добро. А что с расшивами?

– Скоро будут.

– В Новгороде стоянка намечается?

– Нет, там сейчас слишком беспокойно и соблазнов много. Зато в Ладоге два дня простоим. Ещё что-то спросить желаешь?

– Да. Что нам на Руяне придётся делать?

– На Руяне ничего, а вот в Зеландии работы хватит. Станем по морям шастать и береговых данов на клинки насаживать. Подробнее об этом позже поговорим.

– Ага.

Киевляне покинули костёр и пошли к своим людям, которые тоже ждали новостей и какой-то определённости. У палатки остались только варяги, и Самород спросил:

– Вадим, а ты уверен, что прокормишь столько народа? Тысяча гривен, которые Ольговичи передали, – это много. Но ты сейчас долги вернёшь, задаток воинам выдашь, нашим варягам за поход кое-что дать придётся. А дальше-то что? Два-три месяца покуражишься, большим боярином себя почувствуешь, и всё?

Ранко, конечно, был прав. Серебра мне надолго не хватит. Однако он знал обо мне далеко не всё, поэтому судил поверхностно. Раньше я ситуацию не прояснял, а теперь можно.

– Всё продумано, друже. Мастеров останется не больше пятидесяти человек, да и то в основном строители, углежоги и кузнецы, а остальных мы отдадим жрецам, и за это мне неплохо заплатят. Это раз. С воинами проще, на них охрана замка и походы, я же не зря киевлянам об этом сказал. Только на месте осядем, как сразу в море выйдем. Впереди ещё лето и осень, так что не один замок взять успеем. Это два. Кроме того, есть производство бумаги. Это три. А ещё за меня жрецы Яровита, которые в случае большой нужды всегда ссудят серебро, хотя я этого и не хочу. Это четыре.