Кома - Сергей Анисимов

– Затем, что он такой же, как мы с тобой были. Забыла, как я по ночам кричал, вернувшись? Как ты тайком от меня своё зеркальце в столе держала, чтобы я на себя лишний раз не смотрел?.. Как Пашка в четыре года мой китель с орденами в воскресенье стащил, и во двор вышел погулять. В Польше!

Он обернулся на Николая и засмеялся.

– Во, какая жизнь у нас была. И никого пистолет не нугал. Ты вот только что-то думаешь! У нас в 55-м, уже в Калининграде, – помнишь, Наташка? Возвращаемся мы из театра, видим – гоп-стоп^! Ха! Я троих на месте положил – мне никто слова не сказал!.. Я был капитан 3-го ранга, и по моей команде милиция в шеренгу строилась – там тогда почти все из фронтовиков были.

– Врёшь ты всё… – отозвалась старушка, прижавшаяся к деду Лёше так, что Николай зримо увидел их молодыми. Он счастливо улыбнулся, чувствуя, как внутри растекается тепло. Это действительно была почти его семья.

– Не троих, а двоих! На третьем ты промахиваться начал, и пока обойму менял, он сбежал.

– Верно! А ты орала, почти таким же тоном, как сейчас! Только: «Стреляй, Лёшенька, стреляй!» Как галка орала!

Не отпуская жену, он повернулся к Николаю и подмигнул. Было такое ощущение, будто про лишнего убитого или раненого дед сказал при жене специально, чтобы вызвать её на ответ, реакция на который была им уже приготовлена. Такое называется «бросить дохлую кошку».

– Алексей Степанович, – забрав у бабы Наташи пустой стакан, Николай поискал глазами и поставил его просто на пол, под ноги. – Вы не беспокойтесь. За предложение спасибо, я действительно Вам очень благодарен. Но я сейчас не возьму. Может быть, потом.

– Уверен?

Дед Лёша помолчал, и так же молча кивнувший Николай был ему благодарен и за это тоже. По его мнению, уговаривать кого-то дольше, чем 30 секунд, нормальный мужчина не станет: или «да», или «нет».

– Ладно, дело твоё… Тогда слушай вот что: ты помнишь моего соседа снизу?

– Нет.

Николай отрицательно помотал головой. Как многие городские жители, он и своих-то соседей не всех знал.

– Завтра приходи ко мне пораньше, к шести. Не опаздывай. Я с ним поговорил, без особых подробностей, и он попросил внука прийти, тот обещал. Возможно, он сможет тебе помочь.

Вот это был удар. Николай никогда не рассчитывал на то, что обещание деда Лёши помочь ему окажется чем-то серьёзным, и когда тот предложил ему пистолет – это было намного больше, чем он ожидал. Даже не взяв его, он здорово «подпитался» уверенностью в себе исходящей из одного осознания того, что этот пистолет мог бы у него быть, если бы он захотел. Ощущения от одной этой мысли были такими, что из стереотипа убегания от опасностей он вылез с громким чавканьем – как чавкает грязь, отпуская выдернутую тягачом застрявшую машину. Это было удивительно, но осознавалось вполне серьёзно: как реальный факт. Психоанализ по мнению Николая был лженаукой, но интерпретировать реалии своих собственных ощущений он не гнушался. И даже при том, что ему было совершенно ясно, зачем дедом был спровоцирован рассказ Натальи Евгеньевны, со всеми его подробностями, своего решения он не изменил. Но теперь… Внук соседа, который придет навестить дряхлого дедушку и встретит нуждающегося в умном совете докторишку, которого все обижают… «А кто у нас муж?». В смысле, внук?

Он посмотрел на Алексей Степановича, очень надеясь, что в его взгляде не читается жалость. Внуки деда Лёши были возрастом с самого Николая, или чуть постарше, всё-таки женился он поздно. Профессии у них были самые мирные: от доцента в «Политехе» до не особо крупного бизнесмена по чему-то инженерно-строительному. Но даже если у соседа есть внук – невиданной силы крутой боец или милиционер, можно только догадаться, что он ответит дедушке, пообещавшему за него кому-то помощь. И что он ответит деду Лёше, которого, возможно, увидит впервые в жизни. И что – самому Николаю, который официально не приходится деду Лёше, то есть соседу его собственного дедушки, вообще никем. Поэтому даже если он своего дедулю нежно любит (такое Николай вполне допускал), он просто и без напряжения пошлёт его соседей куда подальше, со всеми их проблемами. И правильно сделает.

Вместо того, чтобы всё это высказать, снова на минуту-другую вспомнивший рабочие навыки доктор Ляхин убедительно поблагодарил Алексея Степаныча за заботу: врачебная профессия научила его, как работать голосом, и как казаться людям вежливо и внимательно их слушающим в любом случае. Даже когда в это время ты мысленно подбираешь им препарат подешевле и поэффективнее, или мысленно же дискутируешь по поводу этого выбора с ругающим тебя куратором. Иногда без такого «пробела» действительно было не обойтись: ещё в те годы, когда Николай подрабатывал медбратом на полставки, он повидал немало больных, которые отказывались подставлять ему попу под укол, пока не расскажут всё что думают о текущем политическом моменте. Понимая разницу между важным и не очень, он никогда подобным не злоупотреблял, и в этот раз получилось, вроде, неплохо – дед остался доволен. Обижать его Николай вовсе не хотел, – при таком возрасте к подобным мелочам нужно относиться снисходительно и с пониманием. Дай Бог нам всем быть настолько сохранными в его годы. Если доживём, конечно.

На часах было уже одиннадцать, когда все улеглись. Лёжа на диване под сдвоенным пледом, Николай без внимания слушал бубнящие за стенкой голоса – дед с женой что-то продолжали обсуждать. Вроде бы успокоились оба, и теперь наверное разговаривают просто так, чтобы утомить себя для сна. Самому ему опять не спалось, болел порезанный вчера и потянутый сегодня бок, – ноющей, протяжной болью. Болели руки и, почему-то, ещё и шея. Вставать утром на работу будет, наверное, невмоготу. И ещё надо будет что-то придумывать с массажными клиентами – со своими-то больными он к 5.40 вполне успеет закончить, если не будет сачковать. Но вообще надо что-то придумывать: ночевать в этой квартире завтра уже нельзя – это будет совсем уж наглость в стиле «Я к вам пришёл навеки поселиться». Алексей Степаныч с женой – милейшие люди, но напрягать их тогда, когда можно хотя бы попытаться справиться самому, – это стыдно.

Постаравшись не скрипнуть продавленными пружинами, Николай бесшумно поднялся с дивана и подошёл к окну. Белый плафон раскачивающегося под порывами ветра уличного фонаря мотался на натянутых проводах. Окно выходило на стык Малой Посадской улицы с Большой, и при желании можно было смотреть как в одну сторону, так и в другую. В стекло несильно колотил косой дождь, капли которого разлетались в разные стороны, образуя на мгновения подобие ромашки. Снизу проехал тяжёлый крытый фургон, за ним ещё один. Обе машины остановились как раз на изгибе улиц, и погасили фары. Машинально, Николай обернулся назад: света в комнате не было, но на всякий случай он встал спиной к занавеске и отодвинул лицо от стекла на десяток сантиметров – даже так его будет заметно меньше. Из машин никто не выходил, но просто по их внешнему виду и почти неразличимому в такую погоду цвету крыш он почему-то заключил, что это стандартные фургоны местного ОМОНа. Классический стереотип: на улицу въезжают грузовики, из кузовов выпрыгивают солдаты в серой форме, и начинается облава…

У окна он простоял минут пятнадцать, пока не начали мёрзнуть ноги. Фургоны так и стояли, как неживые. Что бы это значило? Постепенно Николай начал на себя злиться: искать многозначительность в самых примитивных вещах – это был уже перебор. Если не спится – подумай о работе. Скажем о том, как перераспределить суточные дозы инсулина сразу у двоих своих больных, учитывая планируемое введение в их схемы новомодного гларгина. Или о том, что делать, оставшись без денег, -учитывая, что завтра придётся сказать клиентам о том, что они остаются без массажа, потому что ему надо куда-то там уходить. Извините, в наше время такие номера не проходят: скорее всего все трое поступят именно так, как ему объяснил «шифоньер» Дмитрий Иванович – найдут кого-то другого. До журнальной зарплаты ещё недели три – и это в том случае, если её выдадут без обычных рассказов о случайно затерявшихся бумагах о проделанной им за месяц работе. Да и в любом случае – это слёзы, а не деньги. Попробовать с утра снова поговорить с Алексеем Степанычем, и на свежую голову объяснить ему, что к шести он прийти не сможет? Бесполезно, – учитывая сложность цепочки до соседского внука, которому всё это совершенно не нужно. И с другой стороны – дед Лёша может серьёзно обидеться на такое. Он действительно искренне пытается помочь, действуя в рамках своих стариковских сил и иллюзий. Даже если это бесполезно, отказываться всё равно нельзя.

Утром Николай не стал поднимать продуманный ночью вопрос, а только поддакивал. Он решил, что если припрёт, то денег можно попросить и у родителей – в любом случае то, что он не приходит домой уже который день, могло показаться им странным. Раньше, во всяком случае, такого не случалось. Выйдя из подъезда, он ещё раз поискал глазами не понравившиеся ему грузовики, но тех на улице уже не было – уехали.