Кома - Сергей Анисимов

Дед Лёша понял его сомнения совершенно правильно, и начал убедительно объяснять, что если написать с утра бумагу в стиле «нашёл в подъезде, иду сдавать в милицию, надеюсь на вознаграждение», то это, якобы, поможет. Вряд ли, конечно. Но взять пистолет хотелось, -маслянисто-серый, некрупный, он весьма удобно лежал в руке.

Николай вздохнул. И хочется, и колется. Милиция останавливала его достаточно часто, а время от времени и обыскивала, поставив к стене и заставив поднять руки. По какой-то непонятной причине он привлекал внимание. Возможно, именно поэтому на него и напали эти странно умелые ребята.

После короткого эпизода страха по поводу того, что всё происходящее может быть, в итоге, охотой именно на него, он сумел подключить логику и немного успокоиться. Если бы исчезнувший два года назад из его жизни гордый борец за независимость Чечни по имени Турпал добрался до Питера и вздумал его разыскать, ему ничья помощь не потребовалась бы. Турпал справился бы с ним одной левой, даже без ножа – просто придушил бы на месте, не отвлекаясь при этом от обсуждения с ближайшим милиционером стоимости легализации своего пребывания вдали от родных гор. У Николая до сих пор подрагивали ноги, когда он вспоминал те ощущения, которые этот человек у него вызывал. Но, – раз он до сих пор жив, значит это всё же не Турпал. И слава Богу. Николай повертел в руках пистолет, оттянул назад туго сдвинувшийся ствол с затворной рамой, вытянул руку, прицелившись в угол над телевизором, и нажал на спуск. Боёк сухо щёлкнул, но даже без выстрела пистолет дёрнулся у него в руке. Нет, это не для него…

Теперь он уже не верил, что второе нападение действительно связано со всем происходящим на отделении и вокруг него: смертями больных, исчезновением Даши, попыткой подобрать ключ к сейфу, и так далее. Первое – да, вполне возможно, потому что на гетеросексуальных молодых мужчин маньяки обычно не охотятся. Но вот второе скорее всего было именно совпадением, результатом того, что он привлёк к себе внимание доставаемыми из кармана деньгами, то есть покупкой куртки. Да и вообще угнетённым внешним видом. Николай вполне самокритично допускал, что если глядеть со стороны, то вполне можно почувствовать потихоньку формирующийся над ним аватар жертвы – кого-то, за кем гонятся, кого травят. Морально, физически, всё равно. Таким людям начинает банально не везти – затравленно оглядывающийся в ожидании очередной угрозы, нервничающий человек может сдуру попасть под трамвай. Или его столкнёт под поезд метро внезапно почувствовавший к нему неприязнь сосед по платформе, даже встреченный впервые в жизни – просто от злости. Такое бывает. Возможно, именно под такую раздачу он сегодня и попал.

Пистолет всё ещё лежал у Николая в руке, и дёд Лёша, удивлённый его долгими размышлениями в простой, в общем-то, ситуации, уже прекратил уговоры и сделал удивлённое лицо. Он был явно недоволен отсутствием благодарностей и всего такого. В этот момент в комнату вошла его нагруженная подносом с чашками и блюдцами жена.

– А-а-а! – сразу заорала она. – Старый дурак! Ты что, с ума сошёл? Коленька! Зачем тебе это?!

Николаю неожиданно захотелось засмеяться: настолько эти слова не вязались ни с его настроением, ни с самим видом Натальи Евгеньевны. Несмотря на свой типаж «уютной тёти», она полжизни проработала наладчицей сначала на разных заводах по стране, а потом на ленинградском «Пирометре», и сюсюканье ей не подходило совершенно.

– Опять? Опять достал? Сколько раз говорила тебе! Закопай, закопай его к чёрту! Или отдай Пашке! Зачем он Коле-то?

– Затем, что парня второй раз за два дня ножом режут! – неожиданно рявкнул Алексей Степаныч.

У Николая появилось ощущение, что он попал в середину какого-то давно ведущегося разговора, где обе сторону по многу раз перебрали все аргументы, но так ни до чего и не договорились.

Баба Наташа стукнула подносом о стол, спихнула с него чашки, и упёрла руки в бока, как классическая скандальная тётка.

– Ты – старый дурак! – снова объявила она. – За кого ты его принимаешь! Мальчик учится в институте!

– Наталья Евгеньевна…

Николай попытался напомнить жене деда Лёши, что он, собственно, уже год как окончил, и вообще давно уже не мальчик, но она даже не дала ему начать, просто отмахнувшись и продолжая орать на мужа. Тот как-то сопротивлялся, но не слишком активно.

– Кому он нужен! Ну, напали на тёмной улице, ранили даже! Да! Так пусть дома лежит! А с пистолетом его посадят!..

– Да пусть лучше живой в тюрьме сидит, чем…

К этому моменту Николай уже здорово сбесился: к тому, что кто-то так обсуждает его, не обращая при этом ровно никакого внимания на него самого, стоящего рядом, он не привык.

– Посадят мальчика в тюрьму, и что ты скажешь? Да ты посмотри на него! Голос Натальи Евгеньевны был уже упрашивающим, – она то ли

исчерпала запал, то ли решила, что это подействует лучше.

Дед Лёша посмотрел. Ответивший ему взгляд Николая был спокойным, хотя внутренне он кипел.

– А что Вы меня не спросили, Наталья Евгеньевна? – поинтересовался он. – Может хоть я что-то могу полезное сказать?

– Да что ты? Он, я понимаю, как в отставку вышел, так не может без этого. На стрельбище ездит, с нашими охламонами пуляет. Витеньке воздушку подарил на Новый Год, – хорошо, что не пистолет! Пенсионер! Не навоевался в жизни, что на приключения тянет? В домино бы лучше играл. Солдату дачи…

Последнюю фразу она произнесла с неожиданной злобой, и это прозвучало до того странно, что до Николая даже не сразу дошёл смысл каламбура.

– Ну а ты что? – она развернулась обратно к нему, с искренней материнской жалостью в глазах. – Зачем тебе нужна эта дрянь? Забыл, сколько тебе лет?..

– Младший сержант Опарина!

Голос высохшего седого старика вдруг лязгнул такой сталью, что чашки на столе подпрыгнули на месте и даже, кажется, попытались построиться в одну шеренгу.

– Сколько Вам было лет, когда Вы запихнули свой бюст в гимнастёрку?

– Алёша! – Наталья Евгеньевна ахнула, но дед не обратил внимания на её восклицание ни на секунду, а выражение на его лице стало таким, что Николай впервые в жизни осознал, за какую-то мелькнувшую в воздухе секунду: давно и хорошо знакомая ему информация о том, что «дед Лёша» много воевавший офицер – не просто слова. Капитан 1-го ранга с таким лицом и голосом – это очень много.

– И медаль где Вам дали? Которая первая ещё?

Слово «вам» наконец-то начало резать слух, но осознать это потрясённый произошедшей в деде переменой Николай не успел – полная, краснощёкая старушка кинула пустой поднос на пол и затряслась, запрокидывая лицо.

– Отвечать!

Николай успел подскочить к согнувшейся Наталье Евгеньевне и посадить её на диван, старик продолжал при этом стоять на месте, унерев руки в бёдра, и только повернувшись, чтобы видеть происходящее.

– Ну?

– Лёша, не надо!

Вконец обалдевший Николай поднял голову и посмотрел на старого друга деда с ужасом, не отпуская плечи его жены, слёзы которой, наконец, прорвались вместе с криком.

Итак.

То, что она, как и многие девушки её поколения, ушла из школы воевать, он знал давно. Присяга в 17 лет, трёхмесячные курсы, и после них – погоны рядовой. Сапёрная рота, и не на передовой, слава Богу, а почти в тылу. Почти, – потому что в том же Ленинграде. Неразорвавшиеся бомбы, риск нарваться на взрыватель замедленного действия, сменная работа в снаряжательных мастерских, когда глаза слезятся от напряжения, а пальцы к концу смены сводит крюком от непрерывных микроскопических движений -сборка и снаряжение боеприпасов. Дни, когда удаётся провести час или два занимаясь маркировкой ящиков вырезанным из сапожной резины штемпелем – как праздник. И раз в несколько суток – наряды. В том числе и караулы, которые затянутая в светло-зелёную форму восемнадцатилетняя уже девушка ненавидела больше всего после собственно немцев. Караулов она просто боялась.

Наверное каждый выросший до конца 80-х ребёнок читал «Тарантула» и «Зелёные цепочки». В Ленинграде уж точно каждый. Там было много ерунды, но главное в этих книгах было верно – ночные бомбардировки в те годы никогда не могли быть особо эффективными без наведения с земли. Сейчас считается, что все без исключения арестованные и расстрелянные СМЕРШем и его предшественниками в прифронтовой полосе, на коммуникациях, в удалённых от фронта городах люди – жертвы кровожадности НКВД. Все его сотрудники, дескать, просто не могли спокойно спать, если не расстреляют на ночь первого попавшегося человека, объявленного ими немецким шпионом. А лучше десять.

Ночью из города взлетали ракеты. Зелёные, белые, безжалостно-злые, они нависали над Ленинградом как искры, сияюще-яркие над тенью затемнения. Высоко в небе ходили косые столбы прожекторов, в перекрестьях которых встрескивало и мигало разрывами. Небо гудело моторами. В ленинградской зоне ПВО почти не было ночных истребителей, но зениток хватало, и добравшиеся до северных городских окраин тяжело нагруженные двухмоторные «Хейнкели» и «Юнкерсы» встречал их яростный, ритмичный лай. Ни разу за всю войну Наталья не видела, как сбивают немецкий самолёт. Сбитые – видала, даже несколько раз, – в парке, который потом назвали в честь Победы, тогда была целая выставка. Но чтобы сбитый на её глазах…