Из мещан - Голо Раймунд

В это время послышались голоса, и Тереза спряталась, боясь, что отец ее, садовник, разыскивает ее. Я запер Терезу в спальне, а сам стал рассматривать печать на конверте. И тут мне пришла в голову мысль, что эти деньги мне сейчас нужнее, чем девице Паттенбург. Искушение было настолько сильно, что я сломал печать, вытащил деньги, на место которых вложил старый журнал. Затем взял свежий сургуч, которым запечатал точно также: у меня лежал кнут Рихарда, на золотой пуговке которого было вырезано имя его!… Когда все было готово, я выпустил Терезу и отдал ей пакет. Она убежала, даже не взглянув на него…“

– Но каким же образом попало кольцо в журнал? – отрывисто спросил Геллиг.

– Я уже давно не носил кольца, и оно лежало у меня в кармане, где находился и журнал, который я перед этим читал!… И, вероятно, я случайно захватил кольцо вместе с журналом.

– Подлец! – загремел барон Рихард, сжимая кулаки. – И ты мог молчать 29 лет!

– Но что же мне было делать?… Я тогда ничего не знал о том, что отец девицы Паттенбург застрелился! Когда же мне это стало известно, угрызения совести не давали мне покоя, и я решил сделать предложение Георгине, чувствуя себя перед ней виноватым. Она была всеми оставлена и совершенно без средств, и я поспешил предложить ей свою руку!

– Бедная Георгина! Если бы она знала, каким подлецом был ее муж! – прошептал барон Рихард.

– А о несчастной Леоноре Геллиг вы не подумали? – прогремел голос Ганса.

– О вашей тетке?

– Нет, это была моя мать, невинно страдавшая за вашу подлость! Но теперь я позабочусь, чтобы ваше признание стало известно всем, кто сомневался в невинности моей матери!

– О, пощадите! – умолял полковник. – Избавьте меня от позора, я не переживу его! Рихард, встань хоть ты на мою защиту! Неужели и у тебя не найдется ни капли сострадания ко мне?

– И ты смеешь молить о сострадании, ты, человек без сердца? Да мне стыдно вспоминать, что ты был моим другом, и я пожимал твою руку, загрязненную низким поступком! Воровством! Я ненавижу тебя, отнявшего у меня жену и заставившего меня страдать! Да, да. Ненавижу и проклина…

– Остановитесь, молю вас! – отчаянно закричала Полина, стоявшая на пороге. – Я слышала все! Мне известна тяжкая вина отца, но не проклинай его, дядя Рихард, пусть осудит его Отец небесный!… Моя мать была твоим истинным другом, в память ее, прошу тебя, удержись от ужасного слова проклятия! – прибавила она, падая на ковер без сознания.

Барон Рихард и Геллиг кинулись к ней и положили ее на диван.

Вдруг им послышалось какое-то странное хрипение и клокотание…

Они оглянулись и окаменели: полковник захлебывался кровью, хлынувшей из его разбитых легких.

Тяжелая сцена, свидетельницей которой явилась его дочь, оказалась ему не по силам, и в ту же ночь он скончался… Желание Полины исполнилось: небесный судья сам совершил свой приговор… Полина на похоронах отца не присутствовала: она была тяжело больна… Бедняжка была сражена тем, что она узнала…

Ее отец, дворянин, чистотою имени которого она так гордилась, был вором!

19.

Прошло три недели.

Полина была уже на пути к выздоровлению, и барон Рихард всеми силами старался рассеять грусть своей любимицы, желая вызвать на ее лице прежнюю улыбку.

Но все усилия его оставались тщетными.

Молодая девушка, потеряв всякую надежду на счастье, замкнулась в себе и перестала видеть радость в жизни.

Она сидела у окна, а у ног ее расположилась Дианка, не отходившая от постели молодой девушки все время ее болезни.

Геллиг часто навещал Полину, когда она стала поправляться, он и сейчас находился в ее комнате вместе с отцом.

– Почему ты не хочешь поехать со мной? – спросил барон Рихард Полину. – Мачеха давно покинула замок: ей тяжело видеть больных! – иронически заметил он. – На днях и Гедвига уедет в столицу к свекрови, и ты останешься совершенно одна! А с нами ты провела бы мирно и спокойно рождественские праздники! Не правда ли, Ганс?

– Конечно, отец! – поспешил ответить молодой человек.

Раздался стук и в комнату вошел Блендорф.

– Мы с Альфредом уезжаем, поэтому мне необходимо с вами, господин Геллиг, свести денежные счеты перед отъездом!

– Я к вашим услугам! – поднялся Ганс.

Лицо Полины приняло крайне испуганное выражение, и она поспешила сказать:

– Я сама сведу счеты с господином Геллигом!

– Нет, почему же, я ничего не имею против сведения счетов сейчас же! – заявил Геллиг. – Вот вам ключи, господин Блендорф, прошу вас принести шкатулку, которую я вам передал через Антона.

– А ключи увезли с собой! – иронически сказал Блендорф.

– Я забыл отдать ключ в грустную ночь кончины моей матери, полагаю, что это извинительно! Принесите же шкатулку! – повторил он.

– Нет, нет, не надо, прошу вас! – испуганно крикнула Полина.

Все удивленно оглянулись на нее, а Блендорф, полагая, что молодая девушка хочет выпутать недобросовестность Геллига, усмехнулся и поспешил выйти.

Вскоре он вернулся, неся в руках шкатулку, которую поставил на стол перед Гансом.

Тот протянул руку с ключом и вдруг удивленно сказал:

– Замок испорчен, а я сдал его в исправности!

Барон Рихард тоже нагнулся к шкатулке; замок ее в самом деле был неисправен. Тогда он позвонил и приказал лакею принести инструмент, чтобы открыть шкатулку.

– Дядя Рихард, к чему это? – протестовала Полина слабым голосом. – Все счета в порядке, а до содержимого шкатулки мне нет дела!…

Когда лакей вернулся с инструментом, Геллиг надавил на замок, и крышка отскочила.

– Три тысячи талеров русскими облигациями! – изумленно воскликнул он. – Значит, кто-то открывал шкатулку подобранным ключом.

– Почему ты думаешь, что замок открывали, Ганс? – спросил барон Рихард.

– Потому что это не мои деньги!… Я свои деньги положил в потайное отделение! Вот они! – прибавил он, нажав пружинку и вынимая из секретного ящичка немецкие талеры.

Из груди Полины вырвался сдавленный крик, но все были так заняты происшествием со шкатулкой, что никто не обратил на это внимания.

– Странно! – задумчиво произнес Блендорф. – Если бы похитили деньги, это еще было бы понятно, но кто мог положить лишнее?

– Да, в самом деле, кто мог это сделать? – спросил Геллиг.

– Я, – раздался тихий шепот.

Все, как по команде, оглянулись на Полину.

– Я! – уже твердо повторила она, опуская глаза перед испытующим взглядом Геллига.

– Вы? – удивился он. – Но к чему?

По стройному телу молодой девушки пробежала конвульсивная дрожь, но она не в силах была что-либо сказать… Не будучи в состоянии владеть собой, она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты.

Все застыли, наподобие мраморных статуй, только один Геллиг бросился вслед за Полиной.

Он нашел ее рыдающей в маленькой гостиной. Бедная девушка закрыла голову подушкой с дивана, и плечи ее тряслись, содрогаясь от неудержимо рвущихся рыданий.

Геллиг опустился рядом с нею и осторожно отвел ее руки от залитого слезами лица.

– Почему вы плачете так горько, дорогая? – нежно спросил он. – Неужели потому, что в шкатулке оказались деньги, положенные вами?

Звук чарующего голоса как бальзам пролился в измученное сердце молодой девушки, растопив последние остатки ледяной коры. Полина все еще всхлипывала, могла только кивнуть головой.

– Но ради чего вы положили деньги?

– Из любви… к вам! – чуть слышно шепнула она.

– Из любви!… – повторил он, глубоко и судорожно вздохнув, как бы пробуждаясь от тяжелого сна.

– Из любви!… – еще раз произнес он, словно очарованный этими словами, затем лицо его просияло.

Он убедился в искренности сказанных слов и крепко обнял Полину.

Когда она высвободилась наконец из его объятий, глаза ее еще были полны слез, и он бережно вытер их платком.

– Ты сказала, из любви… Значит, ты сомневалась во мне?

Она стыдливо опустила голову.

– Блендорф ненавидел вас, и я боялась, что он вскроет шкатулку, желая испытать вас… Мысль, что вы будете оскорблены, сводила меня с ума… Я знаю, что мой поступок нехорош, но я была наказана за него страхом при виде пустой шкатулки! После я хотела вынуть оттуда деньги, но замок был мною настолько испорчен, что я не могла это сделать, и мое прегрешение осталось неисправимым!

– Я благословляю его! – пылко воскликнул Геллиг. – Если бы не оно, ты еще долго мучила бы меня, заставляя страдать от твоей холодности, злая гордячка! – прибавил он, целуя ее дивные глаза. – Но как же ты примиришься с моим бюргерским именем? Ведь я навсегда останусь простым Гансом Геллигом!

– Мне дорого твое имя, и я всегда буду гордиться им и с любовью носить его! Ты веришь мне?

– Да, дорогая! – серьезно ответил он. – Ты уже доказала любовь к моему имени, защищая его честь!

С этими словами он снова прижал к своей груди Полину, и она с радостным вздохом опустила свою прекрасную головку к нему на плечо.