Слуга Божий - Яцек Пекара

— Меня зовут Мордимер Маддердин, — произнёс я, — и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хех-хезрона. Я прибыл сюда, чтобы помочь тебе, дитя моё.

На мгновение что-то вроде надежды появилось в её лице. Сколько же раз я видел подобное зрелище! Но тотчас надежда угасла, и женщина не ответила.

— Ты очень красивая женщина, Лоретта, — сказал я. — И я уверен, что твоя невиновность подстать твоей красоте, — я услышал, как настоятель глубоко втянул воздух. — Однако, мы должны пройти через эту неприятную процедуру. Понимаешь, дитя моё, таковы требования закона…

— Да, — наконец отозвалась она, — да, я понимаю.

Красивый, глубокий голос, и в самой глубине его вибрировала какая-то тревожащая нотка. Я не удивлялся тому, что у неё было три поклонника, принадлежащих к богатейшим гражданам городка. Думаю, что даже дворянин не погнушался бы такой жены. Впрочем, я знал дворян, которые жён должны искать, скорее, в хлеву, а не в мещанских домах.

— Надеюсь, Лоретта, что после нашего разговора ты спокойно вернёшься домой…

— Они уничтожили мой дом, — вдруг взорвалась она и попыталась поднять голову, но снова узлы её удержали. — Всё растащили, поломали… — всхлипнула она.

— Это правда? — Я перевёл взгляд на бургомистра. — Пошто тебе стражники, парень?

Он ничего не ответил, поэтому я снова обратился к Лоретте.

— Если окажешься невиновной, город возьмёт на себя все расходы, — сказал я, — и выплатит тебе компенсацию. Так гласит закон.

На этот раз глубоко вздохнул бургомистр, а я мысленно усмехнулся.

— Есть только одно условие для нашей беседы, Лоретта, — продолжал я. — Наверное, знаешь какое?

— Я должна говорить правду, — сказала она тихо.

— Да, дитя моё. Ведь Писание гласит ясно: «И познаете истину, и истина вас освободит». Знаешь Писание, Лоретта?

— Знаю, господин.

— Тогда знаешь, что Писание также говорит: «Я есмь пастырь добрый, а добрый пастырь душу свою отдаёт за овец своих»[69]. Я твой пастырь, Лоретта, и явился сюда, дабы отдать за тебя душу. Дабы освободить тебя. И поверь мне, сделаю это…

Тем или иным способом, — добавил я мысленно.

— Хорошо, — сказал я. — Начинай заполнять протокол, настоятель.

Я спокойно ждал, пока священник запишет все обязательные данные. Того-сего дня и года Господня, в таком-сяком месте, такие-сякие люди собрались на слушание, чтобы постановить… И так далее, и так далее. Это тянулось довольно долго, поэтому у меня была возможность приглядеться к Лоретте повнимательнее. Она лежала с закрытыми глазами, но у меня было странное ощущение, что она чувствует мой взгляд. Без всякого сомнения, она была красивой. Светлые, густые волосы и нежное лицо со слегка выступающими скулами, которые только добавляли очарования. Когда она говорила, я заметил, какие у неё ровные, белые зубы, что, поверьте мне, в наши суровые времена является исключением. Изящные кисти и ступни, стройные лодыжки, большие, крепкие груди… О да, любезные мои, Лоретта Альциг не вписывалась в Томдальц, и мне было интересно, отдаёт ли она себе в этом отчёт. Понятно, я уже допрашивал таких же красивых женщин, а может и красивее её. Основное инквизиторское наставление звучит: не обращай внимания на заманчивые формы. «Не будешь предвзятым к особе любой» — гласит Писание и добавляет: «Не судите по наружности»[70].

— Лоретта, — сказал я, когда настоятель, наконец, закончил с формальностями. — Тебе предъявлено обвинение в колдовстве и тройном убийстве. Ты признаёшься по какому-либо из обвинений?

— Нет, — ответила она сверх ожидания уверенным голосом и посмотрела на меня.

Её глаза были полны неба.

— Тебе знакомы Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер?

— Да. Все они хотели взять меня в жёны.

— Они отписали тебе ценности в завещании?

Он молчала.

— Ты поняла вопрос?

— Да, — ответила она. — Я получила серебряный столовый набор от Бальбуса. Четыре вилки, ножи и ножички для фруктов.

— Всё ли это?

— Дитрих завещал мне серую кобылку, но его сын не дал мне её, а я не требовала.

Вообще-то, я знавал людей, что убивали из-за пары крепких сапог, но для меня было как-то неубедительно, чтобы Лоретта могла убить трёх людей ради серебряного столового набора. Сколько он мог бы стоить? Тридцать крон? Может тридцать пять…

— Ничего больше?

— Нет, господин.

— Они посягали на твою честь, угрожали тебе?

— Нет. — Как бы легкая улыбка расцвела на её губах. — Конечно же, нет.

Конечно. Можете себе представить, чтобы красивая молодая женщина добровольно избавилась от трёх влюблённых и соперничающих меж собой богачей (по крайней мере, они были богачами по местным меркам)? Кто же режет курицу, несущую золотые яйца?

— Ты получала от вышеназванных Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдоффа и Петера Глабера подарки? Ценные предметы или деньги?

— Да, — ответила она. — Дитрих погасил долги моего покойного мужа, от Бальбуса я получила золотой перстень с изумрудом, камчатое[71] платье и шерстяной плащ с серебряной застёжкой. Петер купил мне…

— Достаточно, — прервал я её. — Кто-нибудь из них требовал вернуть подарки?

— Нет. — Снова эта лёгкая усмешка.

Я посмотрел на настоятеля и бургомистра. Настоятель сидел помрачневший, ибо, похоже, понимал, в каком направлении двигается следствие, а бургомистр прислушивался ко всему с глуповато разинутым ртом.

— Ты слышала о колдовстве, Лоретта?

— Да.

— Ты знаешь, что насылание чар является смертным грехом, за который на земле карает Святая Служба, а после смерти Господь Всемогущий?

— Да.

— Ты знала кого-либо, кто накладывал чары или ворожил?

— Нет.

— Ты можешь объяснить, почему твои поклонники, Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер, умерли в муках, а из их тел выползли белые черви?

— Нет.

— Ты сберегала когда-нибудь волосы либо ногти кого-либо из них?

— Нет!

— Ты лепила куколок из воска, которые должны были их изображать, или вырезала из дерева, либо в ином материале?

— Нет! Нет!

— Ты молилась об их смерти?

— Нет, ей-Богу!

Она говорила правду. Поверьте мне. Хороший инквизитор понимает это в мгновение ока. Возможно, бывает сложнее, когда дело касается хитрого купца, учёного священника либо премудрого вельможи. Но никто мне не скажет, что Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, не распознал бы лжи в словах мещаночки из захолустного городка.