Шопинг с Санта Клаусом - Елена Логунова

Танец маленьких лебедей, раков и щук получался пугающим. Я поняла, что меня сейчас будут наказывать морально и физически, и встала так, чтобы между мной и рассерженными товарищами оказался Петер Вайсман. Из его небесного тела могла получиться неплохая буферная прослойка.

– Ты где пропадаешь?! – накинулась на меня Ирка, подоспевшая первой.

– Ты что делаешь?! – вторил ей Вадик.

Оба тянули ко мне руки, а я уклонялась от них, прыгая за широкой спиной Пети Вайсмана, как сверчок за печной заслонкой. Петер-то меня и спас.

– А это, я так понимаю, наша новая Снегурочка? – лучась улыбкой, как праздничная тыква в День Всех Святых, ласково спросил он Ирку.

Это был очень неожиданный пассаж, позволивший мне заподозрить в Петере великого физиономиста и знатока человеческих душ: он с ходу угадал тайную слабость моей дорогой подруги!

В свое время Снегурочка, Дюймовочка, Золушка и Белоснежка невесомыми шагами скользнули по периферии Иркиного детства, ибо разительное несовпадение габаритов не позволяло моей критично настроенной подружке отождествлять себя со сказочными прелестницами даже в мечтах. Воздушные платья в пол и сверкающие диадемы обошли ее стороной. В Снегурки Ирку не брали даже в детском саду, когда она весила существенно меньше своих нынешних шести пудов, и как актриса подружка до сих пор проявила себя только в школьной инсценировке крыловской басни «Слон и Моська», где она играла отнюдь не маленькую собачку. В общем, имя Снегурочки имело для Ирки силу волшебного заклинания. Услышав его, она замерла и уставилась на улыбающегося Петера просветленным взглядом, однако не без примеси недоброго подозрения.

– Здра-а-авствуйте, дорогая Снегурочка! – нисколько не смущенный, пропел ей славный Вайсман.

– Здравия желаю, внучка! – браво гаркнул, вылезая из микроавтобуса, ряженный Дедом Морозом Костя Розенкранц.

Процентное содержание нехорошего подозрения во взгляде Ирки увеличилось как минимум вдвое. К нему добавились негодование и возмущение, и вся эта взрывчатая смесь в полном объеме досталась мне. Тяжелый взгляд подруги прижал меня к расписному борту микроавтобуса, а ее звонкий, как труба Страшного Суда, голос язвительно припечатал:

– Тебе, я вижу, одного пожара было мало? Это кто с тобой – артисты погорелого театра?

Я захлопала глазами, и тут к нашей колоритной группе причалила неторопливая Ксения.

– Фрау Элена, добрый день! – сказала она.

Простое вежливое приветствие растрогало до слез, потому что неласковый прием, оказанный друзьями, обидел меня до глубины души. Подумать только: я возвращаюсь, пережив в гордом и отвратительном одиночестве ряд странных и неприятных приключений, и как они меня встречают? Орут и испепеляют вглядами!

– Ты где была?! – выбросив длинную руку над покатым плечом буферного Петера и выхватив меня из воздуха, как голодная жаба – порхающую бабочку, с хамской прямотой прорычал обычно галантный Вадик.

– В полиции! – обиженно проныла я.

– О! – многозначительно обронила наша переводчица и тихо посторонилась.

На ее лице явственно отразились запоздалое сожаление и шкурное беспокойство законопослушной гражданки, нечаянно попавшей в плохую компанию.

– Ксюша, стоять! – продолжая удерживать меня за курточный воротничок, скомандовал бдительный Вадик. – Сейчас мы во всем разберемся. Ленка, почему ты была в полиции?

– Сама не знаю, – честно призналась я. – Мы с Костей...

– Костя – это я, – привстав с порожка микроавтобуса, где он присел, терпеливо ожидая окончания стихийного бедлама, поклонился Дед Мороз Розенкранц.

При этом шуба его распахнулась, длинные бархатные полы мазнули по ногам Ирки, и она попятилась, словно ее мокасины лизнуло адское пламя.

– Мы с Костей случайно выловили из реки мертвую собаку, вызвали полицию, и нас всех забрали, – договорила я, максимально сократив рассказ.

– Всех? То есть, кроме вас с Костей, ловлей мертвых собак занимался кто-то еще? – спросила дотошная Ирка, покосившись на добродушного Петера.

Отогнав мгновенно возникшее видение: мы с Костей и Петером, приговаривая: «Ловись, ловись, шавка, большая и маленькая!», забрасываем в Шпрее просторную рыбацкую сеть, я досадливо пояснила:

– Всех – это нас с Костей и ту самую мертвую собаку.

– А ловили мы еще живого песика, – добавил от себя Костя.

– То есть он умер, пока вы его ловили? – строго спросил Вадик. – Наверное, от разрыва сердца... Тогда понятно, почему вас забрали в полицию. Германия – цивилизованная страна, тут нельзя безнаказанно убивать животных!

– Вот я сейчас тебя убью, животное! – рассвирепела я. – Какой разрыв сердца, что ты придумываешь? Мы спасали из воды маленькую собачку, а вытащили большую и уже мертвую!

– Неужели она успела вырасти и умереть от старости?

Я громко зарычала, а Костя умиротворяюще сказал по существу:

– Просто это были две разные собаки.

– Нормально, – неодобрительно пробормотал Вадик, глядя на нас с Розенкранцем так, словно в его воображении рождался сюжет триллера из собачьей жизни.

– А что с тобой делали в полиции? – зашла с другой стороны неугомонная Ирка.

– Да ничего особенного. – Я пожала плечами: – Зачем-то попросили раздеться и еще ноги ощупали.

– Нормально! – повторил Вадик, и по глазам его было видно, что кино с раздеванием и ощупыванием действительно кажется ему куда более нормальным.

– Ничего не понимаю! – в сердцах воскликнула моя подруга.

– Да нечего тут понимать, ерунда это все, – торопливо проговорила я, сообразив, что сейчас самое время радикально поменять предмет разговора. – Ребята! Ирка, Вадик! Мы хотим заработать пятьсот евро?

– Где? – Моя деловая подруга разом забыла думать о ерунде, встрепенулась и даже зорко огляделась, как кошка, услышавшая аппетитный мышиный писк.

– Сейчас узнаете. Петер, вам слово! – торжественно сказала я Вайсману, облегченно вздохнула и устало опустилась на порожек микроавтобуса, потеснив на этой импровизированной лавочке расхристанного Деда Мороза.

Агитатором Петер Вайсман оказался не менее замечательным, чем людоведом и душелюбом. Желтолицый швейцар, образующий у дверей разномастную пару с краснокожим медведем, еще не успел попросить нас убрать от входа микроавтобус, а Ирка с Вадиком уже согласились на деловое предложение Вайсмана. Причем они оказались лучшими дельцами, чем я, и сумели повысить предварительно оговоренную цену до шестисот евро.

– По двести на нос, – мотивировал скачок инфляции Вадик. – Тебе, мне и Иришке.

Нос переводчицы он не посчитал, видимо полагая, что эта часть тела не идет ни в какое сравнение с иными ее достоинствами.

– И все-таки, где ты была всю ночь, а? – подтолкнув меня локтем, заговорщицким шепотом с нотками разудалого веселья спросила Ирка уже в автобусе.

То, что она на самом деле дебютирует в роли Снегурочки, радовало ее даже больше, чем перспектива получить двести евро.

– В другом отеле, – неохотно ответила я, понимая, что совсем отмолчаться не удастся.

– С кем?

– Ни с кем!

Я стиснула зубы, и они скрипнули, как лодочная уключина. Ирка взглянула на меня, поиграла бровями, уяснила, что исповеди не дождется, и прекратила разработку темы моей личной жизни открытым способом. Однако любопытство ее наступало широким грозовым фронтом, и новый вопрос поразил меня, как молния:

– А BDT случайно не ты подожгла?

– Чего? – опешила я.

– Ты разве не знаешь? – Иркин взгляд был косым, как гусиный клин. – Сегодня ночью сгорел офис Второго национального телеканала BDT. Кто-то шарахнул по нему из ракетницы. Это не ты?

– Конечно, не я! – новость повергла меня в шок. – Зачем бы я стала поджигать BDT? Мы же с ними контракт подписать должны!

Меня охватило глубокое раскаяние, ибо про немецкий контракт я забыла напрочь. Как могла я быть такой безответственной? Целиком погрузилась в переживания по поводу многотрудной личной жизни и выбросила из головы не менее проблемную общественную! Возмутительно пренебрегла священным долгом перед родной телекомпанией! Подвела всех: и начальство, и любимое семейство, которое нетерпеливо ждет моего возвращения в заснеженных горах, а как же я вернусь, если контракта нет, как не было, а без него Гадюкин меня со свету сживет...

– Может, ты и не хочешь подписывать этот контракт? Срываешь задание, потому что подсознательно ищешь возможность не возвращаться на родину? Тогда у тебя действительно был резон спалить BDT! – добил меня внутренний голос.

Такого предательства я не ожидала, отчего сначала растерялась, а потом задумалась.

Нет, версия, будто бы я не хочу домой, была идиотской. Определенно, мой внутренний ментор заплутал в дебрях психоанализа. А вот насчет пожара... Могла ли я в принципе шарахнуть из ракетницы по офису наших немецких партнеров? Ответ напрямую зависел от наличия или отсутствия у меня: а) обиды на упомянутую телекомпанию и б) ракетницы. Обида была: что бы там ни говорил глупый внутренний голос, меня очень раздражало превращение милой рождественской истории с подписанием контракта в долгоиграющий триллер. Вот только никакой ракетницы я не помнила. С другой стороны, я вообще ничего о минувшей ночи не помнила!