Не говори мне «никогда» - Кристина Хегган

– Прости мою сестрицу. – Тед взъерошил копну белокурых кудрей. – Она прирожденная сплетница. Мы обычно звали ее Ловеллой.

– Это не сплетня, а, Бог свидетель, чистая правда…

Внезапно их окружили, к ним тотчас подскочили тележурналисты с камерой. Через несколько секунд Тед и Сандра оказались в плотном кольце.

– Разрешите сфотографировать вас с сестрой, мистер Кендалл?

– Как насчет пары слов для наших новостей, мистер Кендалл? Что вы чувствуете, вернувшись в Техас после стольких лет?

Когда Тед начал отвечать на вопросы, Лаура незаметно отступила. Но едва она возобновила осмотр галереи, как послышалась резкая брань. За ним последовал грохот и началась суматоха, все куда-то побежали….

Владелица галереи, Клер Логан, беспомощно озиралась вокруг.

– Что случилось? Куда он подевался? Возбужденный репортер суетливо поправлял очки, в то время, как оператор осматривал камеру.

– Парень просто сумасшедший, – выплюнул он, взъерошив волосы. – Я всего лишь спросил, уладился ли их конфликт с отцом, а в следующую секунду он уже сбил с ног моего оператора!

– Вы не должны были говорить ни о чем, кроме выставки! – жестко сказала миссис Логан. – Мы же обговорили это с вашей студией.

– Мне никто не сказал.

По тому, как репортер отвел глаза, Лаура поняла, что он лжет. Увидев вдалеке фотографа из «Сентинел», она поспешила к нему.

– Куда пошел Тед Кендалл?

Молодой человек жестом указал на дверь.

– Они с сестрой вышли, мисс Спенсер. Это все, что я могу вам сказать.

Она настигла Теда в конце Конгресс-стрит, он уже подходил к мосту. Сандры нигде не было.

– Можно я с тобой? – спросила она, приноравливаясь к его шагу.

Он не ответил, лишь глубже засунул руки в карманы, затем свернул и стал спускаться по ступеням, что вели к городской приозерной аллее для бегунов и велосипедистов, популярной среди жителей пятимильной петле вдоль реки Колорадо, с великолепным видом на город.

– Где Сандра?

– Я посадил ее в такси. – Он пнул какую-то ветку. – Этот щелкопер довел ее до слез. Я готов был свернуть ему шею.

– Хорошо хоть не сделал этого. Тебе и так придется платить за камеру.

– Сам виноват. Придерживался бы тем, о которых мы договорились, ничего бы не произошло.

– Что за вопрос он задал?

Казалось, он ее не слышит.

– Какого дьявола они не могут оставить нас в покое? Почему лезут исподтишка, лишь бы заполучить свою сенсацию?

– Ну, Кендаллы всегда были притягательны для прессы. Их считают техасскими Кеннеди. Влиятельные, богатые – настоящие небожители.

– И это делает их объектом новостей?

– Публика так считает. И потому пресса реагирует соответственно.

– От прессы воняет.

Она улыбнулась:

– Когда-нибудь я, возможно, поспорю с тобой. Господь свидетель, Джей Би и я, каждый из нас получил свою порцию газетных заголовков, когда моя мать оставила нас. Сейчас я смотрю на это по-другому.

– Ты бы никогда не опустилась до уровня этого репортеришки.

Комплимент тронул ее больше, чем все сказанные им ранее.

– Что за вопрос он задал? – спросила она вновь. Тед помолчал, следя за одиноким яликом, едва волнующим поверхность воды.

– Он хотел знать, простил ли меня отец за мое поведение в день похорон матери.

– Для тебя, как я понимаю, это горькая тема.

– Только когда я не хочу говорить об этом. А он знал, что я не хочу говорить на эту тему. Мы с руководителем их студии договорились, что во время интервью не будет вопросов о семье, что мы будем говорить только о моей работе и о выставке.

Она подошла к нему поближе.

– Если хочешь выговориться, я буду рада послушать. Говорят, у меня это неплохо получается.

В чем-чем, а в этом он не сомневался. Было в ней что-то естественное, наверное, доброта и порядочность, которые он почувствовал сразу. Может быть, отчасти из-за своего к ней влечения? Женщины, которых он встречал прежде, были поверхностны и бесчувственны. Потому он не мог выносить их долго.

– Мы с отцом никогда не были близки, – начал он, потом замотал головой. – Нет, неправда. Было время, когда были неразлучны. Но постепенно из-за бесконечной работы ему стало некогда. Начались долгие отлучки из дому, поездки в Вашингтон с матерью, поздние совещания. К тринадцати годам я почти перестал его видеть. Да и мать тоже. Чтобы облегчить себе жизнь, они отослали меня в школу-интернат, но я умудрился сделать так, что меня через три месяца вытурили.

Лаура улыбнулась, гадая, что же такое он сотворил.

– Я не знал, чего хочу от жизни, – продолжал он, в то время, как они медленно шли по затененной тропинке. – Но одно я знал точно – я не хотел заниматься политикой. И не хотел поступать в юридическую школу. Тогда-то мы с отцом и стали отдаляться друг от друга. Годы спустя, когда я признался ему, что хочу стать фотографом и путешествовать по миру, он закатил скандал. Мать пыталась вмешаться, но он и слушать не хотел. Тогда я поступил в Луизианский университет, и с тех пор не видел его, до дня похорон матери.

Она вспомнила, что читала сообщения об этой трагической смерти. Чарльз Кендалл доставил самолетом более ста добровольных помощников по его предвыборной кампании в свое шале в Аспене на уик-энд. В то воскресенье, посреди празднества, жена Кендалла поднялась наверх, вышла на балкон и прыгнула навстречу смерти.

– Наверное, для тебя это было ужасно.

Он саркастически рассмеялся:

– Я фактически ничего не знал. Я проводил уикэнд с друзьями во Флориде, и после нескольких попыток отыскать меня, отец прекратил поиски. Если бы не Люсинда, я пропустил бы похороны собственной матери.

– И ты был рассержен.

– Не то слово – в ярости. Я появился посреди службы. Пришлось буквально расталкивать агентов безопасности, чтобы добраться до места, где сидела моя семья. А когда я добрался, отец даже не взглянул в мою сторону. Как я узнал позднее, полиция подозревала, что дело нечисто, но, так как не смогла найти никаких улик, объявили, что имело место самоубийство.

– Джей Би говорил мне, что ты никогда не верил в самоубийство.

– Поначалу не верил. Вряд ли мать была способна на такое. Она казалась такой жизнерадостной, заводной, да и матерью она была отличной. – Он печально и трогательно улыбнулся. – Ее все обожали.

Они посторонились, уступая путь матери, толкавшей детскую коляску.

– Меня не пригласили в дом после церемонии на кладбище, – продолжал он ровным тоном, – но все равно я пошел. Оглядываясь назад, я понимаю, что мог бы поладить с отцом, если бы попытался. Впервые за многие годы у нас появилось нечто общее – наша скорбь. Вместо этого обвинил его, мол, это он виноват в смерти матери и будь он лучшим, более внимательным мужем, она бы не убила себя.