Живущие дважды - Анатолий Голубев

Обычно гонка проводится в начале ноября. Идёт чуть более ста километров, скажем, по маршруту Бергамо — Милан, через массу маленьких, но густо населённых деревень. Поэтому в общей сложности около миллиона зрителей непосредственно следит за гонкой. И каждый из зрителей хотя бы раз в день произносит имя «Баррачи».

Время года не очень удачное, как правило, моросит дождь. Однако публика не обращает на него внимание. Обыватель не откажет себе в удовольствии взглянуть на грязных, похожих на чертей гонщиков, яростно штурмующих мокрые, скользкие и крутые километры тяжёлой трассы. Многие зрители хотят лично посмотреть на гонщиков и поэтому сидят не на трибунах трека «Вигорелли», где состоится финиш, а стоят где-нибудь на опасном повороте, чтобы после прохождения «поезда» вернуться домой и, расположившись у телевизора, спокойно наблюдать финиш гонки. Вот уже четверть века Баррачи финансирует состязание. Оно было когда-то организовано в честь отца, Анджело Баррачи, удивительного фанатика велосипедного спорта. На первых порах, почти пять лет, это была любительская гонка, но по мере того как раздувался денежный кошелёк Баррачи, крепла и гонка, пока наконец не превратилась в профессиональный тур.

Кресло, в котором сидит Родони — человек, возглавляющий Всемирную федерацию профессионального велоспорта, — место, проклятое богом и дьяволом одновременно. Тем не менее Родони прекрасно понимает выгоды, которые оно приносит, и, судя по ярости, с которой он сражается за своё место, намерен сидеть в этом жёстком кресле до скончания века.

Родони по своей натуре игрок, любящий власть, и власть любой ценой. Адриано Родони за семьдесят лет. Он полноват, с круглым открытым лбом. Ему пришлось немало поработать головой, прежде чем он сделал выбор между профессиональными требованиями гонщиков и требованиями тех, кто платит деньги. Когда-то он был неплохим мотогонщиком. Но ему пришлось бросить спорт: ослепла мать, очень тяжело заболел отец. Он вынужден был начать коммерческое дело. С тех пор живёт безбедно, владея несколькими фабриками, выпускающими гормоны. Он не ограничивает свою власть лишь велосипедным миром. В течение пяти лет Родони избирался президентом плавательного клуба «Рари Нат» в Милане.

Родони — человек весьма тяжёлый. Даже в мире профессионального велоспорта, отнюдь не рассчитанного на нравственность гимназических барышень, Родони, мягко говоря, не любят. Профессионалы за то, что он, будучи президентом федерации профессионального велоспорта, гораздо охотнее, как это ни парадоксально, поддерживает интересы любителей. Журналисты — одни больше, другие меньше — просто ненавидят Родони, который ведёт себя с ними высокомерно. А такие газетчики, как Карлин и Амброчини, организовали настоящие баталии на страницах многих изданий, стараясь добиться отставки Родони и выдвижения другого президента. Но Родони, принципиальность которого никак не распространяется на интересы промышленных кругов, сумел выстоять, невзирая ни на какие разоблачения и скандальные истории, связанные с его именем.

Родони занимается не только глобальной политикой в своей области — он не брезгует и побочным приработком, вербуя по просьбе предпринимателей молодых гонщиков в те или иные команды. Так, ему ставилось в вину поведение во время любительского первенства мира по спринту в Нюрбургринге. Когда новый чемпион Долман взошёл на пьедестал почёта, Родони обратился к нему с полушутливой речью:

— Почему бы на этой молодецкой груди, — сказал президент, показывая пальцем на молодого гонщика, — не написать название одной весьма уважаемой фирмы? Как вы смотрите на это, старина?

«Старина», ошалевший от счастья, естественно, только радостно улыбался. Но вскоре пришёл в себя, ибо после вручения золотой медали чемпиона мира продолжал оставаться любителем всего несколько минут. Сын роттердамского рыбака так и не признался во время последующего разбирательства, какое дальнейшее развитие получил разговор, начатый Родони во время церемонии кручения медали. Однако Долман сразу же подписал контракт с «Телевизьер», крупной датской компанией, выпускающей телевизионный еженедельник.

Накануне чемпионата, теперь уже среди профессионалов, он был внезапно дисквалифицирован за приём допинга. Однако с помощью Родони блестяще выкрутился из столь сложной ситуации. Долман предъявил справку, в которой значилось, что допинговое средство он вынужден был принимать исключительно как лекарство от хронической болезни. И Родони благословил решение аттестационной комиссии о помиловании. Во что это обошлось фирме «Телевизьер», навсегда останется тайной истории профессионального велоспорта. И таких тайн за кулисами велобизнеса не меньше, чем в средние века при дворе испанского короля.

Родони вечно недоволен работой гонщиков. По его настоянию в больших турах постоянно повышается лимит времени, когда начинается встречный ветер и гонщики предпочитают отсиживаться за спиной соседа, делая гонку вялой и скучной. Родони принадлежат иезуитские слова: «Нечего баловать гонщиков дополнительными днями отдыха».

Родони первым из европейских велодеятелей обратил свой взор на тугой американский денежный мешок. Он рьяно поддержал идею проведения тура по Соединённым Штатам. Вся гонка должна была проходить с чисто американским размахом и впервые в истории велосипедного спорта руководиться с вертолётов сопровождения. Оставалось заинтересовать промышленные предприятия, владеющие командами, и всё… До сих пор неизвестно, почему не состоялся этот тур, которому, по словам Родони, было суждено открыть новую страницу в велобизнесе.

Ну что ж, руководители современной Империи колёс не упустят следующую возможность сделать подвластными себе ещё десяток новых гонщиков и тысячу новых зрителей. Потому что остановиться в бизнесе — значит умереть…

МАДЕМУАЗЕЛЬ АДРИАТИК

(Рассказ)

Пять ярко-оранжевых буфетных столиков втиснулись между барьером, за которым по деревянному полю велотрека проносились гонщики, и фанерными кабинами без крыш, в которых гонщики отдыхали, дожидаясь своих заездов. По другую сторону кабинного городка широко раскинулся дорогой ресторан, набитый именитыми гостями. Без устали сновали взад и вперёд официанты, наряженные в красные куртки с золотыми галунами. Казалось, что они тоже участвуют в гонке, только в своей, не предусмотренной программой шестидневки.

Здесь же, в кафе, коротали долгие часы журналисты, менажеры, забегали пропустить стаканчик другой люди, определить роль которых в сложном шестидневном спектакле могли лишь специалисты. Хьюдж Дейли был таким специалистом. Вот уже почти четверть века он писал о гонщиках и гонках. И сама жизнь его превратилась в многоступенчатый календарь туров, гонок, критериумов и чемпионатов разного толка и ранга.

Хьюдж изредка вынимал изо рта трубку, никогда не знавшую табака, и маленькими глоточками тянул кофе. Потом мундштуком трубки показывал на трек со вздыбившимся крутым виражом и рассказывал мне какую-нибудь забавную байку.

Приближался час пик. Объявили о крупном призе, учреждённом автомобильной компанией «Мерседес-Бенц». Броская реклама этой фирмы витиевато вилась по изогнутому барьеру, отделявшему трек от трибун: «Если вы увидите, как медленно строим мы машины „Мерседес-Бенц“, вы поймёте, почему мы продаём их так быстро».

— Сейчас выйдет Пьер Легранж, — сказал Хьюдж и показал трубкой на входные воротца, где столпилось человек пятнадцать гонщиков и механиков с машинами.

Рёв толпы, приветствовавшей победителей предыдущего промежуточного финиша, уже спал, хотя в зале ещё не улеглось возбуждение — игравшие на тото продолжали подсчитывать барыши или убытки. И делали это одинаково шумно. Сизоватый табачный дым, словно стенки огромного целлофанового мешка, вместившего десятитысячную толпу в свои недра, двигался, жил. Светло-голубой внизу, у залитого прожекторами трека, он синел над первыми рядами трибун и окрашивал задние ряды галёрки в тёмные перваншевые тона. Огоньки сигарет заговорщицки перемигивались в темноте и на мгновение пропадали, когда яркий всполох репортёрской лампы разрывал зал на части.

— Пьер в оранжевой майке под номером первым. — Хьюдж повернулся ко мне. — Он действительно номер один на этой шестидневке. Но даже когда есть гонщики посильнее, Пьер готов перегрызть горло каждому, кто покусится на его майку с заветной единичкой. Это почти болезнь…

Пары ещё лениво катились после промежуточного финиша, ожидая подмены. И когда новые гонщики высыпали на трек, медленно раскручивая свою карусель, закончившие гонку по очереди, словно самолёты в большом аэропорту, отруливали к воротцам и разбредались по кабинам, предвкушая недолгий отдых.

Хьюдж больше не оборачивался. Он смотрел только на лежащий перед ним вираж, словно здесь ему было видно и то, что творилось на других участках трека.