Ненависть - Иван Белов

— Курить очень хочется.

— Попросить нельзя, раз своих нет? — через силу выговорил Рудольф.

— Я, знаете ли, гордый, — потупил глазки Сергей. — Гордость просить не позволяет.

— А в помойке рыться позволяет?

— Это другое, я не могу объяснить, — лицо Сережи стало совсем печальным. — Вы немец, многого не понимаете. Извините.

— Я не немец.

— Для меня немец, — собеседник подсел поближе. — Расскажите как там у вас. Пожалуйста.

— Где? — не врубился Рудольф.

— В городах, настоящих, немецких городах. Вас ведь из города взяли?

— Из Эккенталя.

— Эккенталь, — пропел унтерменш. — Там все по-другому, не так как у нас.

— Немного получше, — усмехнулся Рудольф. — Свет, газ, канализация, телевизор. В магазинах полно продуктов высшего качества, одного пива больше сорока видов. Люди работают, учатся, воспитывают детей, на улицах играет музыка, открыты двери кинотеатров, кафе, баров и ресторанов. Под ногами не хлюпает грязь, и даже туалеты в домах.

— А сигареты? — затаил дыхание унтерменш.

— Сигарет сколько угодно. Никаких ограничений и дефицита, Рейх заботится о гражданах, дает работу и достойную зарплату.

— Как бы я хотел жить в таком чудесном городе, — мечтательно причмокнул Сергей.

— Я могу это устроить, — заговорщицки понизил голос Рудольф. — Выведи меня, и я замолвлю словечко.

— Нет, — глаза унтера округлились от ужаса. — Это невозможно, отсюда нет выхода. Я бы давно ушел, будь хоть крохотная возможность. Не могу больше жить в этом убожестве, среди быдла и дикарей. Ведь я не такой как они, я не одобряю их скотских методов, не пятнал руки в крови. Я люблю немцев и все немецкое.

Неужели попался варвар, способный соображать?

— Я так не могу, понимаете? — глаза унтерменша загорелись безумным огнем. — Я создан для иной жизни, среди достойных людей. Остальные привыкли, смирились, это извечная славянская, рабская черта, молчать и терпеть. Безумцы, цепляющиеся за прошлое. А что дало им это прошлое? Нищету, убожество, вечный холопский хомут. Надо жить сегодняшним днем, мир изменился. Объяснять бесполезно, я пытался по глупости, едва не остался без головы. Эти люди враги прогресса и всего человеческого. Они умеют лишь убивать. А с немцами надо сотрудничать, немцы — это сила, немцы — это развитие и прогресс. Мы можем быть полезны друг другу. Нужно учится сосуществовать, земли на всех хватит, пусть немцы заберут все чем распоряжаться мы не умеем, а взамен дадут нам порядок.

— Людям свойственно заблуждаться, — философски заметил Рудольф. — Местные обитатели, в основной массе, не так уж плохи. Например Егор и его семья. Я думаю ваш еврей запудрил ему мозги.

— Воронов? — прищурился Сергей. — О нет, он страшный человек, ему нельзя доверять. Я не знаю сколько ваших убил этот одержимый фанатик.

— Со мной он достаточно добр.

— Это до времени. Вы не первый немец кого он приводит из леса. Остальные не выжили. Люди говорят — это эксперимент, он хочет сделать из вас такого как он.

— Вряд ли получится, — недоверчиво хмыкнул Штольке.

— Вы его совершенно не знаете, Воронов ломает людей, пережевывает и сплевывает, — Сережа опасливо огляделся. — Этот человек дьявол, сошедший с ума после гибели сына.

— Сына?

— Старший, год назад. Мне не докладывают. Они, вроде, собирались взорвать мост. Из шести человек вернулись трое. С тех пор Воронов пропадает в лесу словно волк, придет, отдохнет и снова уходит. Он по локоть в крови. В этот раз притащил вас. Судачат, что вы похожи на его сына Николая, поэтому до сих пор живы.

— А я похож? — сжался Рудольф.

— Совершенно нет, — слабо улыбнулся ассистент. — В мысли Воронова не забраться. Опасайтесь его, не верьте ему, — он встал, подошел к столу и принялся сосредоточенно чертить на обрывке бумаги. Вернулся, сунул аккуратно сложенный листочек, и прошептал:

— Спрячьте, спрячьте немедленно, иначе нас обоих ждет смерть. Я нарисовал план деревни с ориентирами, приблизительно, как смог, я не географ. Если сумеете убежать, обещайте вернуться за мной. Скажите немцам, что я не такой как они. Обещайте.

— Обещаю, — выдохнул Руди, пряча бумагу во внутренний карман.

— Спасибо, а теперь уходите, — сбивчиво зашептал унтерменш. — Нам нельзя разговаривать, кругом уши, а я… я хочу жить. Идите и помните о своем обещании. Больше ни слова.

Рудольф проскользнул за дверь. Странный человек. Можно ли ему верить? А есть другой выход? По углам кухни сгустились чернильные тени, дрожащий свет едва теплящейся лампы прыгал по стенам. Хозяина нет, наверное спит, на столе пустая бутылка и остатки еды. Руди подобрался поближе, удостоверился, что никого нет, и взял нож с расколотой, наборной рукояткой и длинным, сточенным до шила лезвием. Сталь вселила уверенность. Теперь вооружен и опасен. Унтерменши странные люди, позволяют пленникам свободно передвигаться где вздумается. Можно поискать что-нибудь посерьезнее, но жадность губит.

Руди тихонько выбрался на улицу. От ночного холода развороченная челюсть заныла с новой силой. Темнотища хоть глаз коли, совсем рядом шумел спящий лес, выводили трели сверчки, на хмуром небе повисла белая луна, скрытая рваными клочьями облаков. Где теперь искать свои любимые нары? Стрелок интересный такой, ушел и трава не расти.

— Ну наконец-то! — раздался из темноты тонкий, девичий голос. — Я думала тебя там замучили.

— Ты? — удивился Руди, заметив Катерину, сидящую на лавочке рядом с крыльцом.

— Папка велел тебя встретить, — девчонка шмыгнула носом. — Говорит, заблудится гость дорогой, пропадет.

— А он где?

— Понятия не имею, он передо мной не отчитывается, — Катерина встала и одернула курточку.

— Замерзла? — спросил тронутый заботой Рудольф.

— Я тепло оделась, — сообщила из темноты девочка. — Тем более холод полезен, в холоде мясо лучше хранится. Пошли.

— В дом можно было зайти.

— Ненавижу больницу, — беспечно отмахнулась Катерина, едва не попав Рудольфу в лицо. — Лучше звездами любоваться, и воздухом подышать. Сон крепче будет.

— Это разве больница? — наиграно удивился Рудольф. — Вот у нас, в Эккентале, больница так больница, три этажа, все белое, высокие окна, море света.

— Как во дворце? — наивно поинтересовалась Катенька.

— Чем-то похоже. А ночью весь город в огнях и машины несутся по улицам.

— Я никогда не видела машин, — с сожалением откликнулась девочка.

— Всю жизнь здесь? — догадался Рудольф.

— Конечно же нет, — фыркнула Катя. — Не делай из меня принцессу, заточенную в замке. Мы каждый год ездим в…, — она на секунду смешалась. — В город один, на ярмарку. Там огромные дома, даже двухэтажные есть. Весело, все торгуют, дерутся, пьют, можно конфеток и пироженок до отвала наесться, и на карусели кататься. А еще всякие представления посмотреть, жуть интересные. А машин нет, наверное, потому что дорог нет, лошади есть.