Спасение челюскинцев - Александр Старостин

Утихло только 14 марта.

14 марта подготовились к вылету. Загрузили бочку с бензином, под плоскости навесили баллоны со сжатым воздухом и запасные лыжи.

И ушел самолет в марево морозного полдня в сторону мыса Сердце-Камень.

И исчез.

Снова задуло.

Безмолвный эфир был наполнен морзянками радистов.

«Тов. Ляпидевский вылетел 14 в 2 часа 34 мин. по моск. вр. из Уэлена в Ванкарем, но в Ванкарем не прибыл. Как сообщает тов. Петров, видимо, у тов. Ляпидевского произошла вынужденная посадка в районе мыса Сердце-Камень. Меры к розыску самолета приняты. Посланы нарты…»

«14 марта в 3 часа дня по моск. вр. тов. Ляпидевский, не долетев 30 км до мыса Сердце-Камень, повернул в тундру. 15 марта в 00 час. 10 мин. выехали на нартах на поиски Ляпидевского…»

Из американских газет:

«Гибель русского полярного героя Ляпидевского… Пропал во льдах во время второго полета…»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГРУППА Каманина находилась еще в море, когда поступило сообщение о том, что пилот Ляпидевский вывез всех женщин и детей на материк.

Кто-то высказался:

— Эдак он всех и вывезет, и мы явимся к шапочному разбору.

— У нас есть приказ, — сказал Каманин. — Может быть, и мы на что-нибудь сгодимся.

Военлеты стали расспрашивать Молокова, каков Ляпидевский. Но Василий Сергеевич только и сказал:

— Грамотный, думающий. Летал на дальневосточных трассах и все без летных происшествий.

В пути стало известно и о том, что Ляпидевский исчез.

— По-видимому, он произвел вынужденную посадку, — предположил Каманин, — из-за отказа матчасти.

— Хорошо, если так, — невесело улыбнулся Фарих. — Впрочем, и сидеть в тундре — тоже удовольствие ниже среднего. Сейчас самые сильные морозы. В тундре можно и остаться сидеть… вечно.

Каманин задумался.

«Чтобы летать, надо, пожалуй, очень верить в свою судьбу, — подумал он. — Вера в себя, видимо, и лежит в основе всех мужественных поступков».

Он вспомнил события сравнительно недавней гибели экспедиции Нобиле. И подумал об итальянских летчиках, которые не осмелились лететь спасать своих соотечественников: отсиживались на Шпицбергене, а погибли в Европе, на обратном пути.

Пароход «Смоленск» сумел пробиться только до мыса Олюторского, далее простирались бесконечные ледовые поля.

Разобранные самолеты доставили на берег по льду.

Во время совещания и выбора маршрута в кают-компании «Смоленска» возникло некоторое разногласие. Ну, а в армии спор и дисциплина — вещи взаимно исключающие и потому недопустимые. Каманин наметил маршрут по прямой через Анадырский залив. Разумеется, полет через море на самолете с одним мотором — дело рискованное. Но когда дело касается спасения людей, никто не заостряет внимания на собственной безопасности.

Фарих считал этот маршрут не рискованным — полет через горы тоже небезопасен, — а бессмысленным.

— Я не намерен лететь через залив, — сказал он, — его можно обойти. И вообще, что за нужда ходить строем? Мы — не дети. Этак мы в тумане и посшибаем друг друга. Вы летите, как вам угодно, а я полечу, как сам знаю. И потом поглядим, кто из нас раньше будет на льдине. Могу заключить пари, что доберусь безо всяких происшествий первым.

Прекрасный опытный летчик, мужественный человек «джеклондоновского» склада, Фарих сделал одну непростительную ошибку: он не учел того, что имеет дело с военными людьми. Он не сообразил, что перед ним не Слепнев, не Водопьянов, не Галышев.

Он поглядел на Молокова, как бы ища поддержки. Но Василий Сергеевич не посчитал нужным участвовать в споре: он полагал, что любой маршрут одинаково хорош и в любую минуту могут произойти какие-то изменения. Чего ж тут спорить?

Каманин же рассердился окончательно.

— Итак, вы отказываетесь идти в строю, товарищ Фарих? — спросил он тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего.

— Я думаю, что это ни к чему.

До Фариха, по-видимому, все еще не доходило, что он имеет дело с военными.

— Я не уверен в том, что вы понимаете, что такое дисциплина, и поэтому отстраняю вас от полета, — сказал Каманин.

Фарих не ожидал такого поворота и растерялся.

— Сообщите об этом правительству, — сказал он, — оно решит, кому лететь и у кого больше опыта работы в Арктике.

— Сообщайте сами, если вам угодно. Я отвечаю за свои поступки.

Самолет Фариха передали пилоту Бастанжиеву.

Самолет «Р-5», на котором следовало лететь в лагерь Шмидта, был двухместным разведчиком конструкции Поликарпова с деревянным силовым набором, то есть скелетом и перкалевой обшивкой.

Молоков и Пилютов загрузили в свой самолет запасной воздушный винт, запасную лыжу, паяльные лампы, примус, канистры с бензином, спальные мешки и многое другое. Кое-кто из военных посчитал все это лишним.

— Не слишком ли перегружена машина? — спросил Каманин у Молокова.

— Есть малость. Но тут, на Севере, надеяться можно только на себя. Но всей трассе не будет ни заправки, ни мастерских.

За день до вылета Молоков произвел контрольный облет своей «голубой двойки» и остался весьма доволен ее поведением в воздухе. Самолеты ведь, как и люди, все разные. И это совсем не важно, что они одной конструкции и с одного завода.

Есть машины «дубоватые», непослушные, тяжелые в управлении, а есть «летучие», которые отзываются на каждое твое движение.

«Голубая двойка» оказалась хотя и самой старой в группе, но вполне хорошей и удачной машиной.

«Ну, старуха, — сказал ей Василий Сергеевич, — не ожидал от тебя такой прыти. Молодец! Вот мы с тобой по-стариковски и поработаем на благо Отечества».

Он даже похлопал машину по фюзеляжу, как лошадь.

Вылетели 21 марта развернутым строем в виде римской пятерки.

Шли вдоль отвесных, извилистых берегов. Забрались на высоту две тысячи пятьсот. Открылись сверкающие шпили Корякского хребта, покрытые снегом. Над вершинами клубился морозный пар.

Дул сильный встречный ветер, машины кидало из стороны в сторону. В таких случаях всегда особенно внимательно прислушиваешься к работе мотора: сесть-то негде.

«Нет, за три часа не долетим, — подумал Молоков. — Машины перегружены, и этот подлый ветер…»

Справа был замерзший океан с темными полосами дымящихся разводий.

И вдруг раздался треск, и самолет вздрогнул — Молоков внутренне напрягся: неужели падаем?

Некоторое время он чего-то ждал и прислушивался к гулу мотора.

«Кажется, не падаем, — подумал он. — Если несколько секунд продержались, протянем и дальше. Что же это было? А вот и счетчик оборотов отказал. Ничего. Какая же это у нас скорость? Вряд ли больше восьмидесяти километров: уж больно силен встречный ветер».