Освобождение - Евгений Анташкевич

Лычёв переложил револьвер из правой руки в левую, навёл его на Адельберга и стал вставать со стула.

«Только бы Сашик успел на поезд!» – подумал Александр Петрович и бросил мешок Лычёву на колени и следом гранату.

Взрывная волна отбросила его к двери, а Лычёву осколок пробил глаз и застрял в мозгу; разлетевшиеся остальные осколки разбили стекла в серванте, порезали шёлк на стульях, выбили окно и ранили Адельберга.

Через полчаса, не дождавшись атамана в катере речной полиции, Дора Михайловна пошла к даче. Дачный дом был закрыт на замок, и она увидела, что в службе на одной петле болтается открытая дверь, и вошла туда.

На стуле с опущенной головой сидел посеревший атаман Лычёв, а около стены ещё шевелился раненый Адельберг. Она подняла из-под стула револьвер Лычёва и выстрелила в Адельберга: «Чтоб не мучился! Вот такая у военных военная смерть, – и ещё умом опытной красивой женщины она подумала: – А жалко, живыми эти двое престарелых мужчин смотрелись лучше!»

Она собрала недалеко разлетевшиеся монеты и золото, всё сложила в портфель Адельберга и пошла к катеру.

«Один чёрт, китайцы ничего не поймут в наших русских делах!»

Когда катер причалил к набережной, Дора Михайловна пересела в машину жандармерии, в управление её пропустили, она зашла в кабинет Номуры и уронила тяжёлый портфель в кресло.

– Не по годам мне такое носить!

– Куда теперь? – спросил Номура.

– К себе, в душ, и отдохнуть.

– А это?

– Сам решай!

– Здесь пока оставрю, пусть пока порежит!

– Оставряй, пусть режит! – передразнила его Дора Михайловна.

– А те?

Дора перекрестилась:

– Храни, Господь, их души!

Когда Дора Михайловна ушла, Номура спрятал портфель в сейф и вызвал дежурного.

– Вот смотри, вот здесь, рядом с протокой, находится дача. – Номура показал на карте и уточнил на схеме, которую ему помогла нарисовать Дора. – Возьми наш катер, я распорядился, два-три человека, и идите туда. Там лежат два трупа, приведите в порядок помещение, а трупы зароете под берегом, так чтобы весной, когда вода в Сунгари поднимется, их унесло течением, понял?

– Понял!

– Иди! Стой! Сколько у нас ночных арестованных, пять, шесть?

– Пять с половиной!

Номура удивился.

– Одна – женщина.

– Русская?

– Да!

– Тогда шесть – русская женщина тоже человек. Всех в 731-й!

Дежурный непонимающе посмотрел на Номуру.

– Камеры откроют, я с Асакусой договорюсь! И пусть сознаются! Всех в одну, и ни воды, ни еды, и горшка не давать, раз слушали, теперь пусть вспоминают. Завтра я сам туда подъеду. Иди!

Дежурный поёжился и вышел.

Сашик сидел в конторе, нервничал, выглядывал в окно и вдруг увидел, что появился Ванятка. Японцы толком не работали уже несколько дней, тревожно между собой перешёптывались, делали это очень осторожно и тихо, чтобы Сашик их не слышал, а он и не слушал, а начальники и вовсе перестали ходить по кабинетам со своими проверками.

Была середина дня, но Сашик сложил документы, выставил арифмометр на нули, сказал всем:

– Саёнара! – и вышел.

На конспиративной квартире его ждал Степан.

– Что-то уже удалось выяснить?

– Нет! Была облава, я там был рано утром, всё перекрыто.

– Вот как! А что?.. Кто проводил облаву?

– Жандармерия и полиция, я видел, в машине Константина Номуры!

– Переводчик жандармерии?

– Он только числится переводчиком, на самом деле он жандармерией руководит… давно, ещё до прихода японцев…

– Понятно, а что будем делать, кто сможет выяснить, что там было? Может быть, тихонько спросите вашего отца, он всё же близок к японцам? Попробуйте, а мы тут по своим каналам…

Сашик влетел домой и сразу в коридоре наскочил на Кузьму Ильича.

– Сейчас, Кузьма Ильич, ничего пока меня не спрашивайте, мне надо срочно позвонить папе…

– На работу? Так его там нет!

– Как нет? А где он?

– Так, часа два… – Кузьма Ильич глянул на часы в гостиной, – два часа и пятнадцать минут назад он приходил, сказал, что на работу уже не пойдет, вот это, – он показал на рамку с фотографией и лаковую коробочку, – достал из портфеля, оставил вашей матушке записку и ушёл… Куда, не сказал…

В это время в дом вошла Анна Ксаверьевна.

– Вот как кстати! А вам, Анна Ксаверьевна, Александр Петрович оставил записку, вон она, – сказал Кузьма Ильич и показал на гостиную.

Анна Ксаверьевна, никуда не торопясь и не замечая, что Сашик нервничает, сняла шляпку и перчатки, поправила перед зеркалом причёску, оставила сумочку и зонт и зашла в гостиную, она взяла со стола записку и села в кресло. Сашик вошёл следом и тоже сел.

Она прочитала записку и подняла на него удивлённые глаза:

– Я ничего не понимаю! Папа написал, что мы сегодня все на несколько дней уезжаем в Дайрен, что билеты он уже купил. – Она достала из конверта билеты и протянула Саше записку, он прочитал:

«Дорогие мои!

Я взял четыре дня отпуска и уже купил билеты в Дайрен. Хочу, чтобы мы провели их вместе, и тебя, Сашик, очень об этом прошу. Брось все дела, и поедем с нами. Гостиницу я заказал. Если по каким-то причинам я не успею на этот поезд в 6:30 вечера, то догоню вас следующим!

Надеюсь, вы меня не подведёте, особенно Сашик!

Целую!

P. S.Много вещей не берите, только купальное, мы там ненадолго».

Анна Ксаверьевна сидела с растерянным видом, но через секунду она уже поднялась:

– Ну что ж! Раз папа сказал собираться, значит – собираться! Кузьма Ильич, вы с нами, и даже не возражайте! А ты, Сашик?

Сашик сидел.

– Я, мама… я… конечно, но… может быть, завтра… если успею отпроситься на работе, мне никто отпуска не давал, это так неожиданно, уже середина дня, пятница, даже не знаю!

Эта записка его оглушила – какой к чёрту Дайрен, когда тут…

И вдруг его как тряхануло током: «Да это же отлично, пусть они уедут, и как можно дальше и надолыпе, а я пока тут разберусь!»

– Ма, это отличное предложение, я вас сегодня провожу, оформлю отпуск и к вам приеду…

– Смотри, сынок! – Она погрозила ему пальцем и улыбнулась. – Смотри, обещал!

– Конечно!

Сашик не заметил, что под первой запиской лежала вторая: «Анни, обязательно уговори Сашика, это очень важно, я потом всё объясню!»

Ванятка ждал у особняка Джибелло-Сокко и, как только увидел приближающегося Енисея, повёл его за собой.

– Ну что? – спросил Степан.

– Пока ничего не могу сказать. Сейчас пойду туда, должно быть, что-то узнаю, а вы, может быть, пока сами, по вашим каналам… чтобы не терять времени… как вы обещали…

– Пока не ходите, там могли ещё не снять оцепление, рисковать нельзя… сейчас это происходит по всему городу. – Степан видел, что Енисей стоит растерянный. – Я обещал, помню, что обещал…

– Хотя, может быть, есть ещё одна возможность! – Енисей волновался.

– Какая возможность?

– Помните, тот японец, с которым вы меня видели около телефонной станции?

Степан кивнул.

– Постараюсь с ним встретиться, он ко мне расположен дружески! А пока пойду к телефонной станции…

Коити шёл по городу и не видел его.

Когда он впервые сюда приехал, его впечатления, полученные ещё во время учебы в университете «Васэда», удивительно совпали с тем, что он увидел своими глазами. Харбин был не похож на японские города, но он был красив и романтичен своей необычной и, как показалось Кэндзи, лёгкой архитектурой, красивыми людьми, другими, новыми для него взаимоотношениями. Все семь лет службы в штабе Квантунской армии после ранения он искал предлог вернуться, однако из этого ничего не выходило. Поэтому, получив приказ прибыть в распоряжение Асакусы, он обрадовался, на него сильно пахнуло чём-то из тридцать седьмого и тридцать восьмого годов, и, когда неделю назад ему объявили об этом, он даже не стал особенно собираться и уехал ближайшим поездом, как только получил командировочное предписание. И сразу встретил Сашика, и это его очень вдохновило, и сразу всё обрушилось: бомбардировка Хиросимы, а вчера – Нагасаки; тупое сидение рядом с этим Юшковым, который непрестанно курил и тайно выхватывал по рюмочке, а когда напивался, то клевал носом и начинал громко сопеть. А теперь Красная армия перешла в наступление, но ни в Токио, ни в штабе армии, ни в Харбине ничего не происходило – японцы превратились в тени и бродили по городу, как он сейчас.

Он шёл по Диагональной, дежурство у Юшкова кончилось, раньше времени пришёл Сорокин и сменил его. Кэндзи даже постарался уйти так, чтобы ни с кем не прощаться, а Сорокин, как ни странно, уже стал другом Юшкову, и Кэндзи не стал об этом докладывать и о том, что при появлении Сорокина Юшков сдвигает все дела на край стола и с радостной готовностью раскладывает шахматную доску.