Разбитая ваза - Надежда Майская

Катерина тихонечко вздохнула.

— Катька, — шепотом позвал Стас и у нее забилось сердце. Быстро-быстро. — Ты проснулась?

— Да.

— Я не могу ждать, когда ты вылечишься.

— Стас, я еще ни разу…

— Тихо! Молчи…

Она лежала, заново переживая свои чувства, краснела, а Стас возился в кухне, что-то радостно мурлыкал под нос. Катерина подозревала, что если бы был светлый день, он бы пел во все горло.

Стас хлопотал, заставляя ее полоскать горло, опять поил молоком и лекарством. Ему было не стыдно ходить перед ней голым, а ей непривычно было видеть его таким и она немножко стеснялась.

— Катька, я думал, что вы с Валеркой любовники. Знаешь, как разозлился, жуть просто, не знаю почему.

— Валерка в тебя влюбился, — засмеялась Катерина.

— Ты серьезно? — Стас поперхнулся дымом.

— Шучу. У него есть любовь, так что не переживай. Мы с Валеркой подружки.

— Как-то я стараюсь избегать этой стороны жизни, не интересует она меня. Женщин предпочитаю, особенно больных ангиной и беспомощных.

— А когда они выздоравливают?

— Я их покидаю, — легкомысленно заявил Стас, — в услугах доктора они уже не нуждаются.

Катерина принужденно рассмеялась.

— Стас, надо поспать, уже утро наступает.

— Пожалуй, ты права.

Он откровенно зевнул, притянул к себе Катьку и прошептал:

— Спи, девственница.

— Бывшая…

— Ты жалеешь?

— Я мечтала об этом с тех пор, как тебя увидела.

— Не ври.

— Ну, может быть позже…

— Я что-то не замечал, чтоб ты хоть раз поглядела на меня, как на мужика.

— Я сдерживала себя, потому что знала, у меня нет шансов.

— Дура ты, Катька. А я еще глупее.

Они оба захохотали, но смех длился не долго, потому что отвлекал.

— Горло болит? — Стас смачно поцеловал Катерину. Она только что проснулась.

— Немного. Сколько времени?

— Девять двадцать.

— Господи, я же проспала! Надо срочно звонить на службу, иначе меня уволят.

Катерина вскочила, укуталась в одеяло и прошлепала босиком к телефону. Аппарат она держала в прихожей, хотя шнура хватало на всю квартиру.

— Нина Андреевна, я ангиной заболела, день без меня обойдетесь? Во вторник выйду обязательно.

Агапов показал Катьке кулак. Она подумала, выслушивая ответ начальницы и показала ему язык.

— До свидания. Спасибо.

— Завтра ты будешь лежать и послезавтра тоже. С ангиной не шутят. Ложись, я тебя кормить скоро буду.

— Я уже в порядке, правда. Расскажи мне, как ты жил в Лондоне, что у твоего папы новенького.

Катерина пристроилась на кухне в углу возле батареи. Стас ловко резал морковь.

— У тебя красиво получается, я так не умею, терпенья не хватает. Знаешь, Стас, я очень скучала по тебе. Ты все не звонил, я думала ты там останешься.

— Я звонил, раз пять или больше, но тебя вечно где-то носит, один только раз и смог поговорить. У отца все нормально, собрался собаку себе купить, чтоб тапочки ему носила.

— Какой породы?

— Чи-хуа-хуа, — соврал Агапов.

Катька захохотала басом.

— Ты чего?

— Тапочки, чтоб приносила? Ой, я помру, ты хоть знаешь, что такое чи-хуа-хуа?

— Собака какая-то.

— Да, собака, недавно по телевизору видела. Щенка этой собаки поместили в бокал, чтоб было понятно, как он выглядит!

Катька опять рассмеялась.

Стас тоже захохотал. Хорошего он охранника приобрел бы, секьюрити, можно сказать, сразу и не разглядишь.

— Я специально название запоминала, так меня поразил вид бедняжки, ей же любая кошка по морде надает.

— Да, как-то мы этот вопрос не продумали.

— Когда ты на работу поедешь?

— Завтра. Я Семеном разговаривал, договорились встретиться вечерком, если ты будешь в порядке. Они нас к себе звали.

— Ты, что? Звонил от меня? — Катерина покраснела.

— Естественно, объяснил, что ты спишь. Ты меня стесняешься представить им как своего мужчину?

— Стас, я не стесняюсь тебя, я себя стесняюсь.

— Сейчас позавтракаем и я избавлю тебя от застенчивости.

— Я пойду, оденусь, в одеяле тепло, но неудобно.

Агапов с сомнением посмотрел на нее.

— Ты считаешь, это меня остановит?

Катерина выскочила из кухни. Она безумно волновалась. И подозревала, что у нее это написано на лице. Она лихорадочно одевалась, страшно стесняясь, что в любой момент может войти Стас. Все-таки к этой стороне жизни она еще не привыкла. А Агапов на кухне, распевает из Окуджавы «Виноградную косточку…», у него очень приятный баритон и поет он замечательно, заслушаешься.

«И заслушаюсь я и умру от любви и печали.

А иначе зачем на земле этой вечной живу?»

— Катька!!! — заорал Стас, — что ты копошишься и так красивая, поехали уже.

— Все, бегу.

Она захлопнула дверь, подлетела к машине, плюхнулась на рядом сиденье и Стас вырулил на проспект, вливаясь в поток машин.

— Агапов, не гони!

— Ты всегда так говоришь, а сама? Я в обморок падаю, когда ты за рулем. Женщинам нельзя доверять вести машину.

— Шовинист. Всего-то два раза дал порулить!

— Никогда! Женщин я очень даже люблю, можно сказать уважаю. Коллектив у меня исключительно женский, не считая охраны, пациентки тоже, сама понимаешь, дамы, да и ориентация традиционная.

— Стас, что это с утра ты игривый, — подозрительно спросила Катерина, — что-то задумал?

— Ничего! Просто ты со мной, я с тобой и оба мы герои!

— Нет, что-то точно происходит, просто так у тебя игривость не проявляется.

— Честное комсомольское, все как обычно! Я рад, что ты ночевала у меня, ублажала меня, кормила меня. Вот закончу с центром в Тосно и пир горой закатим, полмира пригласим.

— А повод?

— Мы живы! Разве это не повод?

Катерина засмеялась.

Им и вправду было весело, радостно, дела у Стаса спорились, он не ходил, а носился, а когда не ладилось, орал и ругал чиновников, с огоньком, но без злости. И почему-то любил лапать ее, чем вгонял в краску. Краснеть она не разучилась.

— Стас. Ты какой-то маньяк!

— Пользуйся моей добротой, пока я жив!

— Ненавижу эту поговорку, меня от нее в дрожь бросает.

— Плюнь, ты, все позади.

«Плыл по городу запах сирени… До чего ж ты была красива… Я твои целовал колени… И судьбе говорил спасибо», — горланил Стас.

Когда она лежала в больнице, а Стас все никак не приходил в себя после операции, она осознала в полной мере, что значит потерять человека, который дорог. Сейчас, после их примирения и близости, она панически боялась потерять его и успокаивалась, только когда он рядом.

Увы! Последние два месяца они встречались редко.

Стас мотался в Тосно, ездил в какие-то города, закупал оборудование, пропадал на работе, только по вечерам они созванивались и договаривались встретиться.

Стас высадил Катьку у «Техноложки», сам свернул направо и покатил в центр, ему надо было решить несколько вопросов с Риммой.

Настроение у Агапова было превосходным. Он заехал на стоянку, закрыл машину и вошел в вестибюль. С утра посетителей было много, создалась небольшая очередь в регистратуру. Стас кивнул Верочке через головы посетителей.

Римма Евгеньевна поныла для порядка, она не могла простить Стасу свое водворение на должность. Он ее понимал, но от своего не отступался. Они решили вопросы, покурили и Стас пошел к машине.

В коридоре у кабинета УЗИ сидела Машка, он не мог ошибиться.

— Ты что здесь делаешь? — У Стаса почернело в глазах от ярости. Он и не думал, что испытывает какие-то чувства к ней.

Он схватил Машку за руку и поволок по коридору, не слушая, что именно она говорит. Как смеет она прийти в его клинику? После того, как продала его, после того как послала.

Машка попыталась выдернуть руку, но у нее не хватило сил и она только могла бежать, чтобы не упасть, не унизиться при всех.

Стас затащил Машку в кабинет, именуемый «столовка», здесь были два столика со стульями, холодильник, чайник и чайный сервиз стояли на столике. Любой из сотрудников мог прийти выпить чаю.

Агапов выдвинул стул и почти толкнул Машку, она села.

— Что на сей раз, пришла украсть? Или взорвать центр? Что тебе здесь надо, почему ты не оставляешь меня в покое?

— Я приехала на обследование.

— Сочинять не надо! Как только ты появляешься, у меня немедленно начинаются проблемы. И учти, в этот раз я умнее, у меня есть служба безопасности, они тебя не упустят.

— Я правду говорю.

Машка, сморщив нос, потерла запястье. Она была еще лучше, чем он помнил ее. У нее отрасли волосы, прическа напоминала парик, который был на ней в гостинице, только короткий. Машка как-то округлилась, лицо, если это возможно только, стало еще красивее.

«Ей явно идет на пользу проституция». У него мелькнуло смутное сожаление о том, что он так и не уговорил ее, не женился, но Агапов немедленно его отринул, теперь у него была Катька и ни одна Барби мира не могла ее затмить.