Фехтмейстер - Владимир Свержин

«Вода холодная, — подумал он, — все сведет разом, и почувствовать-то ничего не успею».

— Не смей! — раздался из глубины, из самого нутра спокойный властный оклик. Такой, каким он сам зачастую одергивал всякого, без разбора чинов. — Забыл? Смертный грех.

— Первый ли? — сам себе ответил обескураженный буян и конокрад.

— Последний. И покаяния не будет, и ничего не будет, — чуть насмешливо продолжал голос. — А ведь сколько уже достигнуто! Ты вспомни, с чего начинал-то. Или запамятовал пустые щи на обед и тумак на ужин? Забыл, как попрошайничал на паперти? А теперь — царский любимец. Эк, взлетел! А ведь порода-то крепкая, поди, сколько еще лет на роду написано, если, конечно, в прорубь сдуру не сигать. Ведь только ж крылья расправил — самое время вверх. А ты, дурило, вниз желаешь.

— Мое дело, — огрызнулся Гришка, вновь ощущая себя Распутиным, тем самым, о котором шептались в салонах, судачили в казармах, на которого молились в императорском дворце.

— Да нет, братец, уже не твое — наше. Уж коли я в тебе живу, так не будь дураком, лови удачу за узду. Даю я щедро, а нужна мне за то самая малость. Да и та, если вдуматься, тебе же на пользу.

— Да кто ты такой, бес нечистый?! — вспылил раздосадованный Старец. — Почто искушаешь меня?

— Бес?! — недовольно отозвался внутренний голос. — Скажешь тоже! Я — великий Герцог в своем народе. Величают меня Хаврес и среди шести дюжин первейших в свите Лучезарного и Светоносного мое место от века почитаемое! Легионы бесов под моей рукой и сотни демонов ждут лишь приказа моего, чтобы исполнить невозможное, непредставимое умом человеческим. И вся эта сила нынче спрятана в тебе. Ты величаешь меня бесом, но это все слова, пустые и напыщенные. Что тебе страхи убоявшихся, когда ты суть не таков? Зри в корень, забудь нелепые побасенки чернорясных дармоедов. Я — ангел! Могущественный, бессмертный, возлюбленный Богом. Искра пламени Творца Предвечного! Тебя учили, что мы восстали против Всевышнего, но разве можно восстать, скажем, против дневного света? Каждый из нас — частица Бога, его персты и длани. Мы желали сделать этот мир иным, более удобным, более справедливым. Однако, увы, сила оказалась на стороне тех, кто радовался земному несовершенству, лелеял страхи людские, ибо находил в молениях рабов страха божьего усладу для тщеславия своего. Что ж, такое бывает во всяком споре. Не правда ли? Стоит ли по этому поводу устраивать такой шум? Тем более что состязание еще не окончено.

— Ты лжешь, ибо сказано: «Встал пред войском архангел Михаил с мечом огненным».

— Эка невидаль — «сказано»! Он всегда с этим мечом таскается. Это еще что! Вон Белиал и вовсе появляется сразу в двух обличиях и на огненной колеснице — тот еще фрукт! Забудь детские пугалки. Все изменчиво. Сегодня Господь благоволит Михаилу, а завтра, глядишь, и он в немилость впадет. Невелика штука — мечом размахивать. Ежели человечеству и далее бысть, какой смысл его молниями стегать, словно недоросля розгами. С ним считаться надо, а не карать без толку! Ты же помнишь, после всемирного потопа Всевышний сменил гнев на милость и обещал больше не смывать человечество, как… — Хаврес замялся, — ну, сам понимаешь.

— Да, это так, — промолвил Распутин.

— Теперь, если верить Апокалипсису, Он обещает сменить волны на пламень. На мой взгляд, не слишком удачная мысль, особо если учесть, что все вы созданы по его образу и подобию. Мы желаем иного: мы полагаем, что человек уже заслужил внимание со стороны Творца. Вседержителю пора бы перестать обращаться с потомками Адама и Евы как с неразумными детьми. Ты, именно ты можешь стать тем человеком, имя которого будет равным славой и величием имени всякого пророка, ибо с моей помощью явишь пред ликом Господа нового человека, и люди пойдут за тобой, отринув былых кумиров и сбросив в пыль венцы поверженных владык. Они придут к тебе и преклонят колена, дабы сказать: «Веди нас, сын человеческий, ибо путь твой есть путь Божий». Вот оно, твое завтра, которое нынче ты желаешь трусливо погубить, бросившись в ледяную прорубь. Мне несложно помешать этому…

Распутин вдруг увидел, как затягивается проложенный ледоколом водный путь, точно захлопывается пасть притаившегося в устье Невы чудовища. Вдали надсадно взвыла машиной захваченная врасплох миноноска. Ледяные челюсти плотно сжали ее борта, едва не раскалывая, точно скорлупу пустого ореха. В этот же миг чугунные перила моста, покрытые недавно выпавшим снегом, вдруг раскалились докрасна, превращая белую наледь в небольшое облачко пара. Григорий отпрянул от пышущей жаром ограды, ошеломленно переводя взгляд с нее на захваченный в ледяной плен корабль и обратно.

— Однако я не желаю тебя неволить. — Фарватер на Неве освободился столь же быстро, сколь до того затянулся непроходимым льдом. — Мне нужен соратник, если желаешь — друг, а вовсе не раб.

— Ишь ты! — хмыкнул Распутин. — А если я откажусь — ты меня огнем пожжешь или же в ледышку обратишь?

— Вот еще! Эти фокусы хороши для ярмарочного балагана. Все эти испепеления, соляные столбы… Кого этим удивишь в то время, когда одним только снарядом из «Большой Берты» можно обратить в прах с полсотни человецей? Но если желаешь, могу изложить тебе забавный план. Думаю, тебе понравится. Вот, к примеру, через пару часов у царевича Алексея откроется обильное кровотечение. Понятное дело, государь сразу же пошлет за тобой. Однако в этот раз все твои старания будут тщетны — наследник престола истечет кровью. Как полагаешь, долго ли ты после этого протянешь?

— Врешь, нечистый! Моя сила — от Бога! Не тебе ее сокрушить.

— Всякая сила от Бога, ибо с начала времен не было никакой другой силы, кроме Божьей. Откуда ж иной-то взяться? А мне, не мне — к чему пустые разговоры? Желаешь попробовать?

Распутин молча перекатил желваки на скулах и с силой собрал бороду в кулак, точно собрался выдернуть ее с корнем.

— Твоя взяла, лукавый! Жаль мальца. Не Божье дело на жизнь его в орлянку играть.

— Вот и славно. Я рад, что ты оказался разумным человеком. Тем более что, поверь мне, с утоплением и прочими самогубствами у тебя бы все равно ничего не вышло.

— Вышло, не вышло, — недовольно буркнул Старец. — Говори, чего от меня-то тебе надобно?

— Безделица! Сущая безделица!

— Да уж, знаем мы ваши безделицы!

— Сам посуди. С заклинательницей Лаис из рода Эстер ты уже знаком.

— Убью ведьму! — Старец нахмурился и сжал пудовые кулаки.

— Но-но! Не так быстро! Всему свой черед. Для начала необходимо отнять у нее перстень. Старинная такая вещица с древними письменами по ободу. А уж потом поступай с ней как знаешь. Но до того волос не упадет с ее головы — это я тебе обещаю.

— Ишь ты! — Распутин умерил прыть и, недобро зыркнув из-под густых бровей на остановившегося рядом извозчика, зашагал по мосту. Сзади отчетливо слышалась брань возницы:

— Но! Но! Что ж ты стала-то, как неживая?! Но!

Шоколадно-рыжий сеттер весело мчал по заснеженному саду, то увязая по грудь, то вновь выпрыгивая и радостно тявкая на галок, философически взирающих по сторонам с покрытых инеем ветвей. Резвящуюся собаку сопровождали два полковника: один в форме лейб-гвардии Преображенского, другой же — по виду офицер Генерального штаба. Вокруг не было ни души, лишь они и резвящийся во всю прыть неразумной юности шоколадно-рыжий сеттер.

— Ваше величество, — негромко говорил один из полковников, в котором несложно было узнать Лунева. — На данный момент дела развиваются вполне успешно. Можно с высокой долей уверенности говорить, что фигура автора письма установлена. Также моей группой четко выявлен один из штабов заговорщиков. Сейчас отрабатываются связи пресловутого Фехтмейстера. Можно предположить, что в ближайшее время, еще в этом месяце, оперативная разработка будет завершена.

— И что, достойнейший Платон Аристархович, заговор и впрямь так опасен, как о том сообщает вышеупомянутый Фехтмейстер? — бросая собаке палку, спросил преображенец.

— Пока рано что-нибудь утверждать, ваше величество, — взвешивая каждое слово, отозвался Лунев. — Однако то, о чем можно судить уже сегодня: мы имеем дело не просто с придворной смутой, а с серьезным разветвленным заговором. Причем, как это ни грустно, но одним из основных источников финансирования его является австрийский Генеральный штаб.

— Австрийцы? — Николай II схватил палку, зажатую в зубах весело скакавшего рядом пса. Тот зарычал, не желая отдавать добычу, но победа все же осталась за императором, и он вновь зашвырнул трофей подальше в снег. — Ничего, скоро им не поздоровится. Скоро точно король-Солнце, заявивший когда-то: «Нет больше Пиренеев!», мы сможем объявить: «Нет больше Карпат!»

— Но Карпатские горы покуда стоят нерушимо, ваше величество. А опасность, увы, прямо здесь, в столице.