Чужой 1917 год - August Flieger

Нам, правда, работы досталось тоже непочатый край.

Во-первых: нет проволочных заграждений, ввиду отсутствия колючки как таковой. Во-вторых: надо делать в окопах дренажную систему и мостки: местность болотистая, множество ручьев, озера, опять же. В-третьих: нужны доты и капониры для минометов и траншейных пушек.

В-четвертых: медали нашим предшественникам можно и не выдавать, потому как пехота обобрала все продовольствие в окрестностях и нам теперь придется жить на привозных харчах…

Мы получили свой участок обороны строго уставной длиной в двести пятьдесят саженей, в первой линии. По обыкновению девятая и десятая рота впереди, одиннадцатая и двенадцатая — в резерве. Каждые три дня меняемся.

Командир батальона сообщил, что по данным разведки, немцы в десяти-двенадцати верстах севернее нас, сидят на своей резервной линии обороны. А посередине — ничья земля, где происходят постоянные стычки между нашими и немецкими дозорами.

Особенно Иван Карлович просил обращать внимание на кавалеристов — без нужды огонь не открывать, но и быть всегда начеку. Потому как вероятность того, что это будет противник или разъезд нашей 15-ой кавалерийской дивизии, примерно одинакова.

* * *

Проверив посты, я вернулся в свою палатку установленную на месте будущей минометной позиции — заглубленной площадки два на два метра. Пан ротный ночевал на такой же позиции по соседству.

Дело в том, что доставшийся нам с Казимирским блиндаж требовал доработки — надо было углубить дно еще на полметра, и сделать пол на сваях или слегах, для того чтобы вода уходила вниз.

Утром придут наши саперы, доделывать пулеметные гнезда и доты, вот и займутся. А я отправил одно отделение вместе с нестроевыми нашей роты в лес — набрать и напилить кругляка и разжиться досками или горбылем. Нужно делать мостки в траншеях, а то если пойдет дождь, нас тут затопит к чертям.

У палатки, сидя на патронном ящике, меня поджидал Лиходеев.

— Здравия желаю, вашбродь!

— Здравствуй. Ты чего не весел?

— Да вот смекаю, чем людей кормить. В округе на предмет продовольствия совсем не густо, у нас ротный припас на исходе. На полковом складе токмо чечевица, сухари да чай с сахаром. Мяса никакого — ни солонины, ни консервов… Муки тоже нет, значит и пекарня хлеба не даст. Я Копейкина услал разузнать, когда провизию доставят, да неспокойно мне что-то…

— Н-да. Дела неважнецкие. — Я задумался. Провиант для солдат рота получает двумя путями: с полкового интендантского склада и приобретая что-либо на 'кормовые' деньги.

Обычно ассортимент склада небогат, но как-то приближается к положенной норме снабжения:

Ржаных сухарей — 1 фунт 72 золотника (717 г) или хлеба ржаного — 2 фунта 48 золотников (1024 г); крупы — 24 золотника (102 г); мяса свежего -1 фунт (409,5 г) или 72 золотника (307 г) мясных консервов; соли — 11 золотников (50 г), масла сливочного или сала — 5 золотников (21 г); подболточной муки — 4 золотника (17 г), чаю — 1,5 золотника (6,4 г), сахару — 5 золотников (21 г), перца — 1/6 золотника (0,7 г). Общий вес всех продуктов, получаемых одним солдатом в день, составлял, таким образом 1908 грамм.

Мне эти нормы, наверное, по ночам сниться будут, ибо ведя всю ротную бухгалтерию, я их наизусть выучил.

— Здравия желаю, вашбродь! — перед нами возник вышеупомянутый Филя Копейкин, вернувшийся из 'разведки' в обозе второй очереди. Судя по его кислой физиономии, дела обстояли плохо.

— Ну, говори, что там?

— Продовольствие доставят не раньше, чем через два дня, вашбродь!

— Это еще почему?

— Дык, пока Сибирский гренадерский не перевезут, снабжение никак не можно. Квартирмистр сказывал, мол, поезд-то токмо один.

— Дела-а-а-а… — хором произнесли мы с Кузьмой Акимычем.

Рано утром пришел вестовой из штаба полка с приказом явится для получения карт местности.

— Надо же, как быстро объявились карты, — удивился Казимирский. — Я думал, не раньше чем через месяц прочухаются. В прошлом году, бывало, и по сезону с кроками в тетрадках ходили. Отправляйтесь-ка, барон, получить от штабных щедрот.

Штаб располагался непосредственно на фольварке в главном доме, выкрашенном в веселенький фисташковый цвет, резко контрастировавший с рыжей черепичной крышей.

На входе я столкнулся с полковым адъютантом поручиком Шевяковым:

— Доброе утро, барон!

— Доброе утро, господин поручик! Вот, прибыл получить полагающиеся карты местности.

— Ах, да! Зайдите к Жоржу, он вас обеспечит.

— Благодарю…

В одной из боковых комнат за столом расположился наш философ-летописец Жорж Комаровский:

— Здравствуйте, господин прапорщик! — обрадовано вскочил мне на встречу вольноопределяющийся.

— Здравствуйте, Жорж! Я к вам с вопросом сугубо деловым — мне сказали, что у вас можно получить карты?

— Да-да, конечно! — Комаровский метнулся в угол к большому серому ящику, едва не опрокинув при этом стул. С видимым усилием приподняв крышку, он извлек два пухлых конверта из вощеной бумаги и протянул их мне. — Извольте!

Внимательно осмотрев пакет, я обнаружил на нем полустертую печать с германским орлом, на которой кроме слова 'regiment', ничего было не разобрать, и надпись пером 'Kept — April 4, 1914' /Опечатано 4 апреля 1914 г./

Надорвав конверт, я понял, что предчувствия моего ротного не обманули — карта была немецкая. Аналог нашей трехверстки…

— И откуда такое богатство? — поинтересовался я у Жоржа.

— Намедни доставили с нарочным из штаба корпуса. Вот целый ящик… — Комаровский поправил очки и, пододвинув мне разлинованную тетрадь, протянул карандаш. — Получите и распишитесь…

Расписавшись, я как бы невзначай поинтересовался, что там с провиантом для нижних чинов?

— Вся полнота снабжения, возможна лишь через пару дней. — Вздохнул вольноопределяющийся, — Но возможно и ранее, как только наши войска возьмут Мариенвердер.

Вот так… Ни много, ни мало…

Глава V

Три дня тоскливого сидения в окопах на урезанном пайке в нервном ожидании немецкого реванша…

Проверка постов и секретов, перемежаемая со вздрючиванием личного состава. Последнее — средство от скуки и против намечающихся пролежней от безделья. Я учу гренадер 'Родину любить', они — учатся.

Все при деле.

Любовь к Родине выражалась в непрестанном совершенствовании обороны, в соответствии с буквой устава известного мне по прошлой жизни и, что удивительно, в соответствии с буквой устава нынешнего. При обнаружении некоторых совпадений я мысленно поставил себе отметку 'разобраться при случае'.

Кузьма Акимыч честил наших подчиненных в хвост и в гриву:

— Это окоп? Это, по-твоему, окоп? Ити твою мать, через коромысло!!! Выроют себе, как куры в пыли, по ямке, бросят на дно охапку соломы, и ладно! Бревна еще волоките, ироды, будем подбрустверную нишу устраивать!

При таком живейшем участии Лиходеева в процессе я, в некотором роде, чувствовал себя ненужным.

Где-то гремит артиллерийская канонада, время от времени слышны звуки далекой перестрелки.

В остальном — тишь да гладь.

Только на третий день обстановка оживилась.

В два часа пополудни на нас вышли два потрепанных эскадрона 15-го Татарского уланского полка с куцым обозом и парой орудий без снарядов.

Вести были неутешительные: немцы, наконец-то, двинулись вперед, вытесняя наши кавалерийские части с полосы 'ничейной' земли.

Ближе к вечеру из Розенберга пришел обоз с трофейной колючей проволокой. Саперы, сопровождавшие подводы, сообщили, что на станции разгружаются две гаубичные батареи и наконец-то добравшийся до нас провиантский состав.

Это хорошо.

Я бы, даже, сказал удачно!

Потому как сытому помирать как-то спокойнее — меньше терзаний душевных и телесных. Ибо, как сказал философ: 'Как мое насыщение таит в себе наслаждение, так и мое наслаждение довершает мое насыщение'.

А ночью нас сменили.

* * *

Хорошенько выспавшись в просторном блиндаже на резервных позициях — я завтракал, наслаждаясь кулинарными изысками, доставленными из офицерской столовой.

Все-таки хорошо, когда снабжение налажено.

Чай с бутербродами, свежайшие бисквиты и даже кремовые трубочки 'Эйнем', купленные расторопным Савкой в нагнавшей полк лавке 'Экономического Общества'.

Лепота.

В прошлой жизни я бы, наверное, закурил…

А теперь воздержусь, пожалуй. Поберегу здоровье молодецкое, которое легко может подорвать немецкий снаряд, пуля или штык…

На войне, как на войне…

Но курить все равно не буду!!!

Дабы не пришлось потом, мучительно больно, расставаться с вредной привычкой, ежели не убьют, конечно.

Начал в мажоре, а скатываюсь к минору…

В общем, ерунда это все! Пойду-ка я лучше проведаю Генриха — они тоже сменились той ночью.