Охота (СИ) - "Джиллиан"

Он сидел, наклонившись. Рухнул на меня, словно и хотел взять сверху. Адреналин, собранный за мгновения до этих секунд, точней уже его остатки, взорвался во мне — сумасшедшим хохотом! С мгновенно разорванной, только что начавшей заживать губой, разбитой Хантером, — ну и фиг с ней!

С окровавленной головы мертвеца — я знала, что он мертвец! — лилась на меня кровь! Он лежал на мне, у меня между ногами, головой — носом мимо моего уха, головой к голове! И я хохотала, потому что это был сумасшедший номер! И пусть мой безумный хохот был хриплым и болезненным, я не могла удержать его!

И пусть кто-то скажет, что это истерика! Я чувствовала себя древним берсерком!! Нажравшимся мухоморов воином, который совладал с одним врагом — и был готов сшибиться в бою со следующим! Сколько бы этих гадов не было! Только выдраться бы на свободу!..

Всеобъемлющий меня хохот начинал уходить, и я уже могла более-менее трезво сообразить, что делать дальше в первую очередь. Пока у меня такое состояние, неплохо бы выдрать руку из наручника. Хотя бы одну! Что я и сделала, всё ещё трясясь от хохота и только потом тоненько вскрикнув от боли, когда край наручника сдёрнул, кажется, не только кожу, но часть кости большого пальца, по которой жёстко проехался. Ничего… Половину боли я не почувствовала — из-за бушующего адреналина, который вспыхнул с новой силой, едва я освободила руку! Теперь — сбросить с себя труп! Постанывая от боли, я всё с тем же торжеством всё того же берсерка снова притянула к груди ноги и, с трудом перевернувшись с тяжеленным телом на себе, спихнула его с себя на пол… Уф… Теперь высвободить вторую руку…

И снова застонала… От разочарования.

Открылась дверь. Вспыхнул свет. Успела вовремя зажмуриться, чтобы не ударил по глазам, так что открыла глаза потом спокойно, но не с обречённостью, а стоически: ну и фиг с вами! Пусть будет то, что будет… Села на кровати, укачивая раненную наручником руку. И спокойно глядя на Хантера, остолбеневшего глазами на трупике, валяющемся на полу. Только вздыхала, чуть не заикаясь от недавнего хохота, да вздрагивала в горящей от острой боли руке, прижатой к груди.

— Ты…

— Нет. Это ты дурак! — плюнула в его сторону. — Не знаешь, что такое «ломать», убил бы сразу, чем пытался бы меня унизить!

Подойди он сейчас — точно драться буду.

Только он-то этого не знал. Крупными шагами ко мне. Чёрт, рука вторая всё ещё в наручнике… Он подходил с той стороны кровати, с которой я освободилась. Ещё шаг — и он будет рядом, но — за кроватью. Шаг. Я мгновенно перевернулась всем телом спиной упасть на кровать — и ударила в него ногой! Насколько наручник позволил!

Отшатнулся. Успел.

— Ты, бешеная сучка!

— Ага! — оскалясь, сказала я. — Это с тобой, Хантер, я такая! А с Кириллом я ангел во плоти! Понял, в чём разница? Между тобой и им? Гадский гад! Думал, этот урод тебе горячую булочку с маслом сделает — придёшь на всё готовенькое? Сам не можешь? По-мужски? Чего не хватает сладенькому мальчику, а? Слабак!

Он зарычал, поймал мой следующий удар ногой в перекрестье рук — и в мгновение спеленал меня, прижав к кровати. Чуть руку не свернул, прикованную к спинке. Цепь-то от неё короткая. Вскрикнула от боли. Обозлилась ещё больше.

— Я не знал, что сюда может кто-то войти!

— Оправдывайся, оправдывайся, малыш! Не знал он! Дверь открытой оставил — не знал он, сволочь! Проститутка! Что — расхотелось улыбаться, гад?!

Он содрал второй наручник — хотел, видимо, больно сделать, но увидел мою окровавленную руку, свободную, и только раз резко дёрнул. Обошлось без крови. Поднял меня на ноги, скрутил руки назад — и повёл меня к двери! В таком виде!

— Подожди! — обернувшись, высокомерно велела я.

— Что ещё?! — свирепо спросил он, но остановился.

Я опустила голову и, опираясь на державшую меня руку, носком одного ботинка ткнула в пятку другого. Ботинок грохнул на пол. Хантер отодвинул меня от себя на расстояние вытянутой руки — взглянуть, что делаю. Второй ботинок упал рядом с первым. Хантер выдохнул. Посмотрела ему в глаза. Дикие от непонимания.

— Что ты делаешь?

— Ты меня сейчас в коридор выведешь?

— Да!

— Где мужиков полно?

— Да!!

— Голой в ботинках — не выйду! Пикантно, но вульгарно! Выйду только сплошь нагишом! Это эстетичней и… ой…

Он с размаху ударил меня по заднице, отчего я не улетела к двери, только удерживаемая им же.

— Ну да, всё правильно: я маленькая, ты большой! — уже прорычала я. — Тебе удобно? Хочешь, я ещё наклонюсь? — И, пока он лихорадочно придумывал, что ответить, предупредила: — Выведешь в таком виде — я на каждого мужика бросаться буду штаны расстёгивать и каждому кричать, что ты меня не удовлетворил! И просить, чтобы… ой…

Точно — садист. Почти подбросил в воздух — и мгновенно прижал к себе. Целовать. Гад же. Всласть ему — целовать полный рот крови. Сильный — не отнимешь. Это я к тому, что, чувствуя лишь одну физическую боль, повисла в его руках, отдыхая. Хоть сейчас не тронет. Хотя… Бо-ольно… Рот-то разбитый им же… Где только таких скотов… И только сейчас отчётливо подумалось, когда начала соображать потихоньку: вот дура-то… У того, подосланного, наверное, в кармане или на поясе, в кобуре, пистолет был. Или хоть какое оружие. И ведь наручник сняла… До слёз обидно, что башка не работала в тот момент!! До слёз!.. Рр… Не буду плакать!

Наконец до него дошло. А может, стало противно целовать рот, глотая мою кровь.

Отпустил — ну и дурак. Я тут же выхаркнула и сплюнула.

— У меня вообще-то нос не работает — всё в горле! — хрипловато сообщила, пока снова не ударил. Поскольку он не видел — я стояла спиной же к нему, то с торжеством сияла: поцеловал? Получи харкушку! И не придерёшься, что его поцелуй выплюнула!

Так и было: коротко рыкнул. И что дальше? Ведомая всё той же хулиганской злобой, я шагнула вперёд, потащив и его за собой.

— Куда?

— В коридор, конечно! К мужикам! — с удивлением ответила я. — Ты же сам хотел! — И тут же устало (волна адреналина начала спадать) подумала, что мне с ним ещё и повезло. Другой бы давно меня прибил — либо насмерть, либо изуродовал бы до неузнаваемости. Даже не за дерзость. За одно только сопротивление.

— Ты… — сквозь зубы начал он, резко развернув меня к себе.

— А чего я… — уже безжизненно выговорила я. Он ещё что-то продолжал шуметь, а у меня в глазах темнело с постоянством налетающей тучи, и уши глохли. — Слышишь, ты… — прошептала я. И он, как ни странно, замолк. Может, потому что я снова повисла в его руках, а ему это теперь подозрительно. Последнее, что я почувствовала, — он снова отодвинул меня от себя. Скривить губы в ухмылке не смогла. Ухмыльнулась только в душе. — Слышишь… Меня распалил — так, может, из твоих мужиков кто найдётся…

Тьму обморока называют милосердной. Но на этот раз милосердие явно не про меня. В глазах темно, но боль стала ярче. Застонало-заплакало всё тело — и я это чувствовала. Как чувствовала, что меня подхватывают на руки… Как кладут на что-то мягкое и укрывают чем-то тёплым. И голоса — не понимаю, что именно говорят — как из-за стены. Слышу только интонации переругивающихся: мрачно-угрюмые Хантера — и укоряющие незнакомого голоса. Пахнет лекарствами…

Я почувствовала укол в бедро, после которого боль начала уходить. Чувствовала, как на здоровой кисти снова защёлкнули наручник. Чувствовала, как затихли голоса, после того как ощутимо в пространстве того помещения, куда принёс меня Хантер, освободилось место, потому что кто-то ушёл. Как кто-то оставшийся принялся врачевать меня: я ощущала движение влажных тряпок по коже, пощипывание ранок там, где их дезинфицировали, плотный обхват пластырей и бинтов.

Лицо спряталось под тяжёлыми влажными тряпками, которые пролежали недолго: их убрали, после чего осторожно промыли мне нос и рот. Нос, ко всему прочему, ещё и вправили, отчего я чуть не обнаружила себя непроизвольным стоном. С трудом подавленным. А потом почувствовала инстинктивную, но огромную благодарность: меня одели! Тело, не подчинявшееся мне, легко и умело переворачивали, явно стараясь не причинять лишней боли среди необходимой. Трусики, майка (бюстгалтера я не надевала, когда уходила на байкерскую тусовку), джинсы. Джемпер положили под меня, приподняв моё тело. Тепло… Кажется, я даже почувствовала, как кровь по жилам бежит быстрей и легче. После чего чья-то ладонь погладила мне лоб, убирая с лица волосы, и протёрла его чем-то щиплющим.