Охота (СИ) - "Джиллиан"

— Выйдем, — спокойно пообещал ему старший брат. — Есть хочешь?

В тишине и темноте я услышала сглатывание и улыбнулась, после чего немедленно схватилась за рот — снова лопнула губа.

— Сейчас оставлю вас на некоторое время в одном уютном местечке. Посидите, ладно? Только тихо. Пошли.

Время от времени дотрагиваясь до его куртки и внимательно прислушиваясь к шелесту его шагов, чтобы не потеряться, я шла за ним по коридорчику, в котором то и дело приходилось стукаться о стены локтями и головой — о потолок. Господи, каково же Кириллу — с его ростом и с довольно тяжёлой ношей на руках?.. Наконец Кирилл шёпотом предупредил, что сейчас будут ступеньки — штук пять. Мы спустились по ним в небольшую пещерку — по ощущениям, как раздалось темное пространство. Здесь он ссадил с себя Рольфа, который, как я поняла, сначала цеплялся за него, а потом смирился и был посажен прямо на пол. Только край куртки под себя натянул, благо огромная, сказал, что на куртке теплей сидеть.

— Не бойся, — напоминающим голосом сказал ему Кирилл. — Ингрид, ты где?

— Здесь.

Он медленно обернулся ко мне, стоящей за его спиной.

— Пошли, я покажу на всякий случай выход отсюда. Рольф, не бойся. Ненадолго.

Я нашарила его же ищущую меня руку. Он осторожно сжал мою ладонь и повёл за собой. Буквально два поворота — и он остановился, повернулся ко мне. Я ощутила, как его тёплая рука пролезла мне под куртку, легла на мою поясницу.

— Он бил тебя?

Его пальцы мягко коснулись моей скулы. Я со вздохом прижалась к нему.

— Не хочу об этом. Хочу о том, что мы скоро уйдём отсюда.

Громада надо мной наклонилась. Кирилл, невидимый, тепло подышал в мои волосы и тихо сказал:

— Нам только переждать немного. Сами уходить не будем. Твой дед развил такую деятельность, что, знай раньше о его умении проводить рейдерские операции на таком уровне, мы бы и не рыпались, пока он не ограбил бы Сэфа до ниточки.

«Мы», надо полагать, разведка?

— А ему ничего за это не будет? — осторожно спросила я, смутно представляя, какие опасности могут ожидать деда и Эрика — в их совместно, вообще-то, спланированной операции — со стороны пока неведомой, но, по смутным же представлениям, могущественной силы, называемой военной разведкой.

Кирилл нежно положил ладонь на мою голову.

— Нет. Ничего. Для нас же проделали работу — разворошив осиное гнездо. Последнее, что я слышал от своих, наши уже снарядили сюда довольно, скажем так, большие силы, потому как беспорядки, спровоцированные здесь твоим дедом, теперь требуют вмешательства извне. Без предупреждения. Скоро здесь будут и наши, и военная полиция. Поэтому я и предупредил: сидеть тихо. Ингрид, слышишь? Не высовываться. Административное здание Хантеров уже окружено. Ждут только сигнала для штурма. Объявленная Хантерами тревога уже ничего не значит. Из здания их уже не выпустят. Штурм будет и скоро. Нам его пережить в тайнике — выйдем спокойно. Возвращайся к Рольфу.

А сам не сразу отпустил. Замер на мгновения, потом осторожно приласкался щекой — скользнул по моей. Только после этого отставил меня в сторону, чтобы ушла к мальчишке. Я уступила ему. Но стояла, пока не стихли шелестящие шаги.

Стала возвращаться — еле тащила ноги. Пока не вспомнила, что меня ждёт испуганный всё-таки ребёнок, несмотря на свои четырнадцать лет.

Вспоминая короткий, в сущности, путь назад, я осторожно передвигала ноги в невидимом, наполненном давящей темнотой туннеле, время от времени поднимая в стороны руки, чтобы сориентироваться, не слишком ли близко к стене иду. Прикосновение к стенам даже успокаивало и оставляло возможность думать не только о пути к оставленному мальчишке.

Столкновение. Только этим словом можно назвать нашу встречу с Кириллом в этой странной, ни на что не похожей жизни. Нас столкнули лбами: его — напороться на ту, с кого начнётся отсчёт его возвращения к свободной жизни; меня — на того, в кого я вцепилась изо всех сил и буду изо всех же сил драться за эту мою довольно строптивую собственность.

Я — люблю его? Не знаю. Но он теперь часть моей жизни, без которой я не могу обойтись. Это ли подсказка для меня, когда я задаюсь вопросом о любви? Не знаю. А он?.. Тоже неясно. Молчит. Но всё чаще чувствую на себе его взгляд, не то изучающий, не то… ласкающий. И узнаю в этом взгляде собственный — собственника.

Столкновение. Неужели в любви можно быть собственниками?

Я вздохнула и свернула. За этим углом мы оставили мальчишку. Шёпотом:

— Рольф…

— Я здесь, — отозвались с пола.

Я, еле передвигаясь, добралась до него и села рядом. Он тут же дотронулся до меня. Понятно. Мне-то в этой темноте неуютно. А ему каково? Чем бы его занять, чтобы не психовал в ожидании старшего брата?

— Рольф, давай меняться.

— Как это?

— У тебя куртка слишком большая. У меня по моей фигуре. В моей тебе легче будет.

— А тебе не жалко?

— Я человек здравомыслящий, — наставительно сказала я. — А вдруг нам придётся удирать? Ты в своей и шагу нормально сделать не сможешь. А моя короткая и узкая. Тебе более-менее как раз. Только я вещи свои выну.

— А в моей тоже кое-что интересное есть, — отозвался явно довольный Рольф. — Только я на ощупь не всё узнать могу. Ты — сможешь?

И мы занялись тщательным обыскоем чужой куртки. Этот процесс, увлекательный в темноте, занял нас надолго. Ведь пришлось не только обыскивать, но и ощупывать! Мы нашли столько карманов! А дыр в карманах! А в карманах и в их дырявых подкладках столько занятных вещиц!..

Процесс обыска настолько захватил, что отвлёк нас от всех страшных дум — даже от мысли: не дай Бог, попадётся Кирилл кому не надо на глаза, выполняя своё не то задание, не то желание что-то сделать… Много чего передержали в руках: связки ключей, два пистолета, коробку с патронами, какие-то предметы, похожие на детали от чего-то, — прежде чем наткнулись на самый обыкновенный фонарик.

— А что это? — спросил мальчишка, передавая мне короткую и толстую трубку, которую перед тем повертел в руках, но так и не сообразил, что именно он держит. — Ты знаешь? То есть — узнаешь?

— Сейчас посмотрим, — самоуверенно сказала я.

Выяснилось, что нажимать надо на слегка выпуклую часть в конце трубки. Рольф аж зажмурился, когда плеснуло белым лучом в стену напротив. Но и обрадовался! Всё-таки тьма угнетает, а тут — настоящий праздник! Можно неопознанные предметы совать в белый луч и снова пробовать определять, что же попало добычей в наши руки!

Теперь же, разгрузив и мою куртку, и чужую, мы смогли переодеться. Я рассчитывала, что мне в чужой ходить недолго. Но Рольфу не сказала. И вообще поразилась, как мальчишка пусть даже и часу не проносил эту вещь, но ни словечком не пожаловался на усталость. Куртища оказалась тяжеленной! Ладно, Кирилл веса не заметил. Но как он не подумал, что братишке пришлось бы таскать такую неподъёмную вещь довольно долгое время! Впрочем, насчёт «подумать» об одежде — теперь у братьев есть я. Так что первоначальная жалость к Рольфу теперь оборачивается чисто практическим действием. Обменом.

— О, смотри, что нашёл! — Всё ещё копавшийся в куче вещей, мальчишка протянул мне какой-то мелкий предмет.

— Что это? — Я взяла вещицу и обнаружила, что в руках у меня зеркальце.

Лучше бы не смотрела. Жуть жуткая. Нет, я понимаю, конечно, что смотреть в темноте на себя — дело гиблое во всех отношениях. Но… Кирилл в коридоре уже разглядел меня в таком виде. Поэтому постоянно говорил со мной жалостливым тоном? Или я сейчас всё это придумываю?

Округлые тёмные, почти чёрные тени под запавшими глазами. Синяки, которые созрели по-настоящему только сейчас, а при моей коже это означает только одно — вспухли. Губы тоже надулись — и все в чёрных трещинах. Как бы спрятаться от Кирилла, когда он вернётся? И зачем мальчишка нашёл фонарик?! Попробовать втихаря сломать его, а Рольфу сказать, что питания не хватило?

Но мальчишке при свете спокойней. Да и Кирилл успел увидеть меня. Ладно. Переживу… Мы перетасовали предметы по своей новой собственности — по курткам.