Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М. - Даниил Гранин

По лестнице любви поднялась Екатерина к российскому престолу. Ее биография — это перечень тех, кому она принадлежала. Сама незаконная дочь, она семнадцати лет начала свою женскую историю одним из учеников рижского пастора, у которого была служанкой, ее выдали замуж за шведского драбанта. Он быстро исчез, и она пошла по рукам. Начав с мелкого офицера, она переходит к высоким начальникам. Всякий раз происходит одно и то же — примечают ее красивую полную фигуру, живость, аккуратность и приказывают перевести к себе — прачкой, служанкой, горничной. От нее исходит чувственность, это действует на всех. Екатерина доходит до фельдмаршала Шереметева, у него ее забирает Меншиков и, наконец, — Петр.

Облик трактирной служанки оставался. Она идеально приспособлена к походной военной жизни. Не боится стрельбы, пьет водку с солдатами, может спать на земле, может и не спать, трястись часами в повозке.

Она нисколько не стеснялась своего прошлого, уверенная, что избавилась от него. На самом деле оно цепко держит ее. Однажды Петр обнаружил, что под вымышленным именем Екатерина поместила капиталы — один счет открыт в банке Амстердама, другой в Гамбурге. Капиталы огромные. Откуда? Она без стеснения берет со всех, кто припадает к ее ногам или рукам с просьбами. Добраться до государыни непросто. Ее фрейлины получают за то, что допускают к ней. Происхождение сказывается в том, что она не могла до конца уверовать в свою венценосность. Все могло кончиться в любую минуту. Такова же была психология Меншикова. Он тоже открыл счета в немецких и голландских банках и посоветовал это сделать Екатерине.

Надо отдать должное супруге Петра — она умела поддерживать огонь любви. Влюбленность Петра в Екатерину в чем-то повторяла его чувство к Анне Монс. В Екатерине было то же иноземное начало, чужой говор, чужие привычки. Преимущество ее над первой любовью Петра состояло в том, что Екатерина стала нужной. Сперва ей нужен был Петр, это было для него внове — без него она одна в чужой стране, ни родных, ни состояния, ничего, — бездомная дворняжка. Затем уже и ему нужна она: его поверенная, его приют, его дом.

Ни у кого из самых ловких придворных, из лучших европейских дипломатов не получалось управлять им, играть на его слабостях или страстях. Екатерина преуспела в этом больше других, но и ее власть имела пределы.

В Берлине в 1718 году он специально посещает кабинет медалей и античных статуй. И то и другое живо интересует его, античными статуями он украшает свой Летний сад. Сопровождаемый многочисленной свитой, он обходит экспонаты, останавливается перед древнеримским божеством, одним из тех, что ставили над брачным ложем. Мрамор изображает возбужденное состояние. Петр хохочет над откровенностью и заставляет Екатерину поцеловать фаллос этого божества. Царица смущена, противится, тогда он свирепеет и принуждает ее взять в рот мраморный член. Все это он сопровождает комментариями на смеси немецкого и голландского языков. Придворные рады скандалу. Тут же, не обращая внимания на смешки, на слезы Екатерины, просит у короля продать ему эту скульптуру.

Время от времени он ставит Екатерину на место — награждает ее пощечинами, а то и потчует кулаком. В его чувстве нет уважения, он любит ее, как любят свою лошадь или собаку: можно приласкать, а можно и отстегать. Он собственник, в той или иной мере это относится ко всем его подданным, и прежде всего к придворным.

После смерти их «шишечки», маленького Петра Петровича, Екатерина почувствовала опасность. Вопрос о наследнике все сильнее мучил государя. Желание иметь сына звучало все чаще, упрямо, как предостережение. Пока был жив Петенька, любовные увлечения Петра не беспокоили Екатерину. Теперь же любая интрижка могла привести к катастрофе. Перед Екатериной маячил призрак царицы Евдокии, запросто упрятанной в монастырь. Ей надо было упрочить свое положение. И она добилась своего.

В 1723 году Петр оповестил Россию, что хочет увенчать супругу императорской короной. Он подтвердил, что она спасла империю, его самого, который чуть не стал добычей турок на берегах Прута, и вполне достойна быть императрицей.

Неслыханный финал! Простая служанка исключительно по дороге любви достигает титула императрицы. Такого в России не было ни до, ни после Екатерины.

— Вот это карьера, — сказал Антон Осипович.

— Карьера любви, — сказал Гераскин. — Черт возьми, эта девка ведь могла остаться солдатской прачкой, подстилкой, и такой поворот. Везуха!

— Сам человек добывает себе счастливый случай, — сказал профессор. — Случай надо использовать. Эта женщина сумела.

Молочков покачал головой.

— Использовать — сюда не подходит, она же полюбила. А то, что так обернулось, это уже дело удачи. Чувство у нее было искренним, иначе Петр не откликнулся бы. Сколько баб у него было! И знатных, и простых, заграничных и русских, всех бросал без сожаления. А эту простушку не бросил, вот как прикипел к ней.

Петру дружно позавидовали.

— Повезло мужику, — говорил Гераскин, — подвалило счастье. Такая баба, веселая, неунывайка, терпела его загибоны, драгоценности не выпрашивала. И темперамент, видать, был горячий, как, Виталий Викентьевич?

— Вероятно.

— Главное — не воспитывала.

— Двадцать лет сносить этот дикий нрав — тут нужна настоящая привязанность, — сказал Дремов.

Оказалось, каждый мечтал о такой женщине.

Слушая нас, учитель то расцветал, то вздыхал опечаленно.

Антон Осипович высказал мысль, что когда Петр убедился в преданности Екатерины, появился расчет — пора жениться, негоже царю под старость холостяком оставаться. Следует о потомстве позаботиться, о наследниках. Тут же Антон Осипович высказал свои взгляды на брак и семью, которую нет смысла разрушать, все равно попадешь в новую кабалу, лучше завести любовницу, которая может возместить недостатки законной жены.

Гераскин поддержал его:

— Брак не настолько серьезная штука, чтобы из-за него следовало разводиться.

— А если жена изменяет? — неожиданно спросил профессор.

Мы призадумались.

— Неприятные вы задаете вопросы, Елизар Дмитриевич, — сказал Серега. — Мы тут третью неделю безвыходно живем, к чему такие вопросы?

— Женщина так же готова отовариться, как и мужик.

— Есть разница. Она должна хранить семью.

— Женщина не просто изменяет, у нее еще чувства меняются. Мужик, он что, отряхнулся и забыл.

Бурное обсуждение проблемы прав женщины на измену выдвинуло лозунг: «Ревновать — неотъемлемое право на частную собственность!» Кто-то спросил Молочкова, был ли Петр ревнив. Он как-то неопределенно пожал плечами. Зачем ему ревновать, ему не изменяли, пояснил Гераскин. От добра добра не ищут. Антон Осипович считал, что этот вопрос для императора не стоял, в условиях царского двора был наверняка строгий присмотр.

— Что-то не так? — вдруг спросил он Молочкова.

— Нет, нет, не обращайте внимания.

Молочков обеими руками крепко потер лицо, возвращаясь к нам.

Глава пятнадцатая

КЛЯТВА

Из всех историков Петра самым симпатичным учителю был Иван Голиков, про него он рассказывал с удовольствием и удивлением.

Происходил Голиков из купцов, грамоте его обучил приходский дьячок, далее сам помаленьку пристрастился к чтению и более всего к книгам по русской истории. Попалась ему в 1755 году как-то рукопись бывшего полкового священника, служившего при Петре. Личность царя заинтересовала подростка, с тех пор он стал искать книги про Петра и записывать слышанные рассказы. Обратите внимание — опять же бессознательно записывал. В Оренбурге познакомился он с Неплюевым, одним из выучеников Петра. Иван Иванович Неплюев, сенатор, бывший резидент в Стамбуле, был в молодости послан Петром учиться морскому делу в Англию. Неплюев познакомил Голикова с Рычковым — ученый человек петровской закваски — географ, экономист, а в Петербурге свел с Крекшиным — историком, влюбленным в Петра, затем с Талызиным, Нагаевым, Сериковым — все люди, связанные с Петром.

Выспрашивал Голиков не только анекдоты, но и обо всем, что касалось деяний Петра. Любую записочку, письмо, пометку Петровской эпохи собирал впрок, ведать не ведая о крутом повороте своей судьбы. Пока что это служило лишь отрадой среди суеты торговых дел. Сейчас, зная его судьбу, можно подумать, что фортуна специально готовила его к предстоящей работе. Но долго еще будущее не подавало никакого знака. Годы уходили, заполненные торговыми хлопотами. Ему уже стукнуло сорок четыре года, почтенный возраст, жизнь вошла в колею, по которой и должна была катиться до конца. Вдруг в 1779 году Голикова привлекают к суду. За жульничество по военному откупу. Следствие установило — брал взятки, вино разбавлял и так далее. Приговорили к шести годам. Легко воровать, да тяжело отвечать. Два с половиною года проводит он в остроге, и вдруг амнистия. Было это в 1782 году. По случаю юбилея рождения Петра.