История жизни, история души. Том 1 - Ариадна Эфрон

Почему-то стала какая-то капризная, чувствительная и обидчивая, надеюсь, что это — ещё остатки болезни, а не март месяц.

Вы знаете, когда я ещё болела малярией? Страшно сказать и странно вспомнить: лет 25 тому назад, да ещё больше, пожалуй! Помните, как мы с Ириной3 были в детдоме, и я заболела4, мама приехала и забрала меня, а Ирина осталась; маленькая, с крутым лобиком и вьющимися светлыми волосиками, в моём длинном розовом ситцевом платье с крылышком, она ходила среди остальных детей и спрашивала: «А чай пить? а чай пить?» Так она и осталась у меня в памяти в последний раз — больше я её не видела. Я ужасно долго о ней тосковала. Уже большой девчонкой проснусь и вспомню, что Ирины нет, и плачу. Так вот тогда, среди прочего, я и малярией болела. Тогда долго не могли её распознать. Сперва я лежала в каком-то красноармейском госпитале5, совсем одна, совсем маленькая девочка среди красноармейцев. Они меня развлекали, как могли, а я страшно тосковала без мамы. Она приезжала, но редко, очень трудно было туда добраться, т. к. это было где-то далеко не доезжая Москвы. Приезжала и привозила какую-то еду, а главное - рассказывала сказки. Помню, именно там я в первый раз услышала «Карлика Носа» и «Маленького Мука»6. И книжки мама привозила. Это была мука - руки все в нарывах, все перебинтованы, каждый палец, и страницы переворачивать не могу никак.

Потом мама увезла меня в Москву. Мы жили сперва не на Борисоглебском, а, по-моему, у Веры, в большой, чужой, но тёплой комнате7. Мама работала «на службе» и каждый день приносила что-то съедобное, а ведь достать тогда что-нибудь было так невероятно трудно! Но Вы ведь помните, какая я была подлая, я ничего не ела и всё выбрасывала под кровать. Целыми днями сидела и лежала одна, обложенная книжками, потом начала вставать и сама всюду лазить. И так однажды набрела на мамину записную книжку, вроде дневника. Читала-читала, и, наконец, число (не помню какое) и французская фраза, где поняла только одно слово «Ирина», написанное латинскими буквами. Значит, что-то про Ирину, а по-французски — чтобы я не поняла, если я начну лазить по маминым тетрадям. Сразу догадалась. Латинские буквы знала. Слово до Ирины — запомнила. Потом, не сразу, постепенно, начала выспрашивать: «Марина, а как по-французски “лето”? а “зима”? а “ночь”? а “день”? а “жизнь”? а “смерть”?» - ага. То самое слово. Значит - Ирина умерла8. А сама молчу. Только перед самым отъездом мама сказала, что Ирины больше нет, и была поражена моим равнодушием. Она не знала про эту записную книжку. И вот столько лет спустя, положенная на обе лопатки той же или почти малярией, я смотрела в бревенчатый потолок и вспоминала всё на свете. Возвращается ветер на круги своя. А мама всё равно со мной.

И Вы, Асенька родная. «Только живите»9 —это из её стихов. И — только пишите — это уже моя просьба. Думаю о Вас постоянно. Кофта Ваша связана и положена в чемодан - до встречи.

Целую и люблю.

Ваша Аля

' Речь идет о фотографии С.Я. Эфрона и К.Б. Родзевича.

2 В 1937 г. - год ареста А.И. Цветаевой - А.С. Эфрон приезжала к отцу в кис-ловодский санаторий.

3Ирина Эфрон (13.IV. 1917—1920) - младшая дочь М.И. Цветаевой, умерла в кунцевском приюте для сирот, как называет Е.Я. Эфрон в недатированном письме к С.Я. Эфрону это учреждение. Отвезла детей в этот приют М.И. Цветаева 14 ноября 1919 г.

4 В Беловой тетради-2 М.И. Цветаева делает запись: «...Алина болезнь (с 27-го ноября 1919 г. по конец февраля 1920 г.)» (Цветаева М. Неизданное. Записные книжки. М., 2001. Т. II. С. 459).

5 В записи М.И. Цветаевой от 6 декабря 1919 г. она, упоминая о своем приезде к больной Але в госпиталь, пишет: «Ночью просыпаюсь - рядом говор красноармейцев - “Бедные бессонные солдаты!"» (Там же. Т. II. С. 51).

6 Сказки немецкого писателя-романтика Вильгельма Гауфа (1802-1827). Тогда же М.И. привезла дочери исторический роман Гауфа «Лихтенштейн».

7 М.И. Цветаева отвезла больную дочь не в предельно выстуженный дом № 6 в Борисоглебском пер., а к подруге В.Я. Эфрон, Василисе Александровне Жуковской (Мерзляковский пер., д. 16, кв. 29).

3 Е.Б. Коркина приводит запись из Беловой тетради-2: «2-го февраля 1920 г. la mort d'lrina- j’^cris en franqais pourque I’enfant ne puisse pas comprendre» (смерть Ирины - пишу по-французски, чтобы ребенок не смог понять») (Там же. Т. II. С. 459).

9 «Только живите! - Я уронила руки...» - начальная строка первого стихотворения из цикла «Иоанн» (июнь 1917-го) (I, 357).

А. И. Цветаевой 42

Костя сперва был товарищем мужа, потом другом жены, потом опять товарищем мужа. Марина после «Поэмы» с ним почти не встречалась или очень редко - у неё было другое увлечение, меньше, конечно, чем Константином («так - никогда, тысячу раз иначе!»42), - это был Марк4344, немного журналист, немного литератор, довольно обаятельный, остроумный и чуткий собеседник. С обеих сторон это было только увлечение, перешедшее со временем в прочную дружбу.

Увлечение Марком помогло Марине легче перенести разрыв с К<онстантином>, которому посвящено много её стихов. После «Поэмы» идет переезд Марины, Серёжи и их дочки из города в деревню, беременность Марины, рождение сына и через 9 месяцев переезд в гостиницу «Франс»45. Вот после этого промежутка Марина вновь встречается с Костей, приехавшим туда же. К тому времени, по-моему, всё уже переболело и перегорело — оба очень изменились, и обстановка была не та, всё было не то. Казалось, что Костя чувствовал себя немного неловко, Марина была спокойна и далека, - а потом всё вошло в свою колею, Костя женился на очень скучной, очень скупой и немного заикавшейся Муне Булгаковой, у них родилась девочка. Со временем Костя с Муной разошелся, очень увлекся одной из Серёжиных сослуживиц, Верой4, - м. б., Вы её помните? Высокая шатенка с лицом мулатки, умная и грубоватая, пользовавшаяся неизменным успехом у мужчин, подчинявшихся её спокойной воле. С Серёжей у Кости отношения были вполне товарищеские. Марина и Вера -две Костиных любови - были абсолютно, и внешне, и внутренне, непохожи. Общего между ними было лишь то, что обе были женщины с сильной волей, но воля одной ничуть не походила на волю другой. Вера - эгоцентрик, умевшая подчинять себе других, человек ума исключительно практического. Любила общество — любое, успех — любой и умела добиваться любой цели - любой ценой. А Марина -Марину Вы хорошо знаете.

Значит, у Вас есть «Поэма Воздуха» и «Поэма Горы». А «Поэма Конца» есть? И вообще, Вы её читали? помните?

Асенька, рада, что Вы получили весточку от Андрюши. Рада, что он Вас ждёт и что ждёт Вас комната с балконом. И рада, что ждать теперь уже недолго. Мы с Вами скоро встретимся, все, оставшиеся в живых, будем живы. Я живу по-прежнему.

Асенька, простите, что коротко пишу, - но мои письма - сплошные повторы. Пишите больше о себе — проза доходит лучше стихов!

том в Париже, где много печаталась Цветаева. В своих воспоминаниях он пишет: «В течение трех лет - с 1922 по конец 1925 - мы часто встречались с М.И., часами разговаривали, гуляли и быстро сблизились. Общность литературная скоро перешла в личную дружбу. Она продолжалась семнадцать лет... я считал ее большим и исключительным поэтом...» (Слоним М. О Марине Цветаевой // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Годы эмиграции. М., 2002. С. 94). «...Ей нужно было, как она говорила, “дружественное плечо, в которое можно зарыться, уткнуться - и забыться", надо было на кого-то опереться. Ей показалось, что я могу дать ей эту душевную поддержку...» (Там же. С. 112). М. Цветаева же пишет о М. Слониме О.Е. Колбасиной-Черновой 10.V.25 г.: «Из многих людей - за многие годы - он мне самый близкий: по не-мужскому своему, не-женскому, - третьего царства - облику...» (VI, 743).

3 Речь идет о переезде 31 .Х.25 г. семьи Цветаевой во Францию.

4 См. примеч. 11 к письму А.С. Эфрон А.И. Цветаевой от 1 .VIII.45 г..

А. И. Цветаевой 7 апреля 1946, Благовещенье

Дорогая Асенька, сегодня, в Благовещенье, получила от Вас письмо со стихами к Блоку и открытку со стихами «Писала я на аспидной доске». Сегодня у нас чудный весенний день, неделю тому назад прилетели грачи, а вчера - скворцы и устраиваются по скворешням, смешные, носатые. Солнце, проваливающийся под ногами почерневший снег, тысячи сверкающих, грязных, напоминающих детство ручьёв и впервые так явственно в этом году слышный разноголосый щебет птиц — скоро запоют и соловьи. Лес совсем близко, он виден и слышен отсюда. Сегодня я видела во сне, будто кто-то положил на стол множество книг — альманахи, сборники 18-х, 20-х годов, я их просматриваю, и в каждом - иллюстрации, портреты писателей, поэтов, и среди них — мамины фотографии с чёлкой и полудлинными волосами. Я показываю её каким-то присутствующим: «Вот это - моя мама» - и плачу. И слёзы эти — какие-то особенные, не только горе, но и гордость.