Усобники - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я позову тебя, Федор, когда мои воины поскачут на Русь.
* * *Ногай мог подтвердить ярлык на великое княжение, но Ногай мог и отнять его. Тогда он пошлет против Дмитрия орду.
Позвал великий князь воеводу Ростислава и спросил:
— Как мыслишь, Ростислав, когда ожидать татарского набега? Ведь не в гости ярославский князь к Ногаю отправился!
— Да уж не на кумыс. Коли до осени не накинулись, то надобно ждать будущего лета, когда конь татарский откормится.
— Я с тобой согласен.
— Княже, почто бы Федору на тебя недовольство таить?
— Городецкого князя происки, я так думаю.
— Я-то мыслил, притих Андрей.
— Дай-то Бог!
Воевода потоптался, не решаясь сказать, но Дмитрий спросил:
— Что еще, Ростислав?
— Слышал, тверской князь Михаил женится на Ксении?
— Какой Ксении? Уж не Бориса ли Ростовского дочь?
— Она самая.
— Видел ее, будучи в Ростове. Она с сестрой Анастасией, когда та еще женой Андрея не была, обедню в храме стояли.
Воевода откашлялся в кулак.
— Еще чего, Ростислав?
— Мыслится мне, княже, не стало великой княгини Апраксии, а жизнь-то продолжается.
— Ты это к чему?
— Я вот сказываю: может, и тебе, княже, жену в хоромы ввести?
Дмитрий удивленно посмотрел на воеводу:
— Эко тебя, Ростислав, поперло. Да жена-то мне к чему? Не молод я годами, не жеребенок-стригунок, какой в табуне взбрыкивает. А на потеху люду стоять под венцом? Нет, Ростислав. Меня иные мысли гложут. Пора мне покоя в келье искать.
Воевода отшатнулся:
— Пустая речь твоя, княже. Начал за здравие, а кончил за упокой. Вон о кознях Федора Ярославского заговорил, так и думай, как бы козней его поберечься…
Усмехнулся Дмитрий:
— Твоя правда, нам княжьи распри покоя не дают. Как-то во сне явился ко мне отец, Александр Ярославич, и спросил: «К чему ты, сыне, за великий стол держишься?» Вот я, воевода, и думаю: к чему? Княжить бы мне ноне в Переяславле-Залесском, заводить сети в Плещеевом озере. Поди, помнишь, Ростислав, какая там рыба ловится?
Воевода рассмеялся:
— Наша переяславльская сельдь всем сельдям рыба. Особенно соленая. А свежая — в пироге подовом.
— Вот видишь, а ты спрашиваешь, отчего на покой!
Разговор изменился:
— Не Зейнаб ли потянула Федора к Ногаю? Не взыграла ли в ней кровь татарская?
— Погодим, княже, чем все обернется…
Ушел Ростислав, а князь Дмитрий вспомнил сказанное им о женитьбе. Как можно без любви жениться? Древние мудрецы утверждали, что влечение мужчины к женщине — это поиск двух частей единого, и коли такое сыскивается, то это и есть настоящая любовь.
Вздохнул, промолвил:
— Апраксия, Апраксия, может, ты и была второй половиной?
* * *Зима ворвалась в степь холодными дождями, редкими согревами на скудном солнце, и снова непогода, наползали тучи, и следовали унылые дни.
Волновались на ветру седые ковыли, переливались неспокойным морем.
Дожди сменились заморозками, особенно в ночи, срывался снег. А вскоре он укрыл степь белым покровом.
Вышел князь Федор из своего шатра, долго смотрел, как ложились снежинки на землю, на редкие кустарники. Запахнув подбитый мехом корзно, поежился, подумал: сидеть ему в Ногайской Орде до тепла. И вспомнились леса ярославские, Волга, посад, спускающийся к самой воде. Терема боярские и хоромы, стены городские и башни…
За войлочным шатром погода бесновалась, выла волчьей стаей, сыпала колючей порошей. Присядет ярославский князь к жаровне, погреет руки, а тело коченеет. Князю бы в хоромы да к печи, где щедро горят березовые дрова и дух плывет по всем палатам, а поленья потрескивают.
Он представлял, как стряпуха достает из большой печи, с жара, пирог с белугой. И тесто напиталось жиром…
Когда начались морозы, Ногай перенес свой шатер в урочище, где меньше гуляет ветер. Хан знает всю свою орду, всех старшин, темников и тысячников. По первому зову Ногая они явятся, и у каждого воина будет сабля, лук, колчан со стрелами, а у некоторых копья с крючьями, какими татарин вырывает противника из седла.
Воины имеют при себе боевые топорики и пропитанные нефтью стрелы. Зажигательные стрелы они пускают на осажденный город.
Передовой отряд орды защищен кожаными панцирями, а лошади — войлочными попонами.
Ногай верит в непобедимость своих воинов, потому как водил тумены в поход. Они пошли за ним, когда он провозгласил себя ханом Ногайской Орды.
Зимой орда отдыхает от набегов. Кони, сбившись в табуны, бродят по степи, выбивая копытами из-под снега скудный корм. А воины живут воспоминаниями о прошлых набегах…
На самом краю урочища шатер князя Федора и просторная юрта его гридней. В мороз и вьюгу волки подходят к их жилью, не опасаются, усаживаются в кружок и, задрав морды, заунывно воют.
Их отгоняют криками и ударами в бубны, но вскоре они возвращаются и продолжают выть. Волки опасны для табунов. Они наводят страх на лошадей, и когда табун срывается и уходит от этого воя, волки преследуют его, пока не отобьют самую заморенную или больную лошадь.
У ярославского князя в шатре караульный гридин, факелами он заставляет волчью стаю отойти…
На рассвете старый татарин приносит вареную конину и бурдюк с кумысом. Зейнаб довольна: это ее пища с детских лет. Просыпаясь на кошме, она съедает кусок конины, пьет кумыс и удивляется, отчего князь Федор морщится.
После еды Зейнаб, свернув ноги калачиком, греется у жаровни с углями, и ей видится кочевая кибитка, в какой прошло ее детство, и скачущие воины. Они свирепо гикают и визжат. Десятки тысяч покорителей вселенной, воинов ее отца…
Все это было до той поры, когда ее привезли в жены ярославскому князю Федору. В том лесном краю Зейнаб страдала по степи, по кибитке и долго привыкала к жизни в палатах. Князь приучил ее ходить в деревянную церковь, отбивать поклоны, ее крестили в православную веру, но она так и не привыкла к новому имени, оставаясь той же Зейнаб.
Оказавшись в Орде, она в страхе думала, что настанет час, когда им с князем Федором придется покинуть вежу и скакать на Русь. Такое случится, когда кони отъедятся на первых травах.
* * *Не давала покоя великому князю мысль: ужели князь Андрей подбил Федора Ярославского отправиться к Ногаю? Думал, откликнется городецкий князь на его грамоту, намеревался послать в Городец гонца, да раздумал. Решил сам поехать к брату, в очи ему заглянуть. И так ему, Дмитрию, хотелось принять за истину заверения городецкого князя, что не добивается он владимирского стола. Утверждал ведь, что они сыновья Александра Невского и обязаны исполнять отцовский завет, чтить его…
Далеко за городом Андрей встретил Дмитрия. Обнялись, прослезились. Худой, рослый Дмитрий на полголовы выше коренастого Андрея. У обоих бороды в серебре. У Дмитрия лицо желтое, морщинами изрезанное, Андрей одутловат, на брата смотрит из-под бровей. Выезжая из Городца, Андрей велел встречать великого князя колокольным звоном. Пусть Дмитрий верит в искренность заверений городецкого князя.
В день приезда братья попарились в баньке, после чего ужинали при свечах. Захмелев, Андрей пытался оправдываться за ордынский набег, виня во всем хана Тохту. По поводу поездки ярославского князя он считал, что князь Федор замыслил ее по просьбе княгини Зейнаб. А он, Андрей, и в мысли не держит сесть на великий стол.
И еще сказал городецкий князь, что если Федор что-то злое замыслил, то он, Андрей, со своей дружиной будет вместе с великим князем…
В тот приезд братья ходили на охоту, а расставаясь, снова клятвенно заверили, что будут чтить кровное родство.
Давно не чувствовал великий князь такого душевного удовлетворения, как в тот день, когда покидал Городец. Впряженные цугом кони бежали резво, перебирая копытами волжский лед, а позади скакали гридни. Кибитка на санных полозьях скользила легко. Иногда ее заносило в сторону. Ветер сдул снежок — со льда, оголив зеркальную гладь реки. Солнце блестело, играя множеством мелких ледовых брызг.
Вытянув ноги в санях, Дмитрий мысленно обдумывал все, о чем говорили с братом, и приходил к одному мнению: не хитрит Андрей, он, городецкий князь, устал тягаться за владимирский стол. Видно, и он ищет покоя…
И вспомнилось Дмитрию, как приезжали братья в Берендеево и он возил их на Плещеево озеро.
В тот день в отцовских хоромах он, Дмитрий, завел братьев в детскую, где рядом с отделанной изразцами печью свисала на кожаных ремнях зыбка, подвешенная на кованом крюке, вбитом в матицу под самым потолком.
Даниил толкнул зыбку, и братья долго следили, как она раскачивается. Вспомнили, что зыбку вытесал их отец, Александр Невский, для своего первенца Василия.
Потом в этой зыбке качались и Дмитрий, и Андрей, и Даниил…
А обочь стояла скамья, и на ней восседала их старая добрая нянюшка, боярыня Авдотья. Когда ей хотелось спать, она бралась за прялку, которая находилась тут же у скамьи.