Нордшельский отшельник - Камиш

— Не могу. Я не могу. Слышишь? Я ничего не чувствую!

Это была ложь, которой она пыталась накормить их обоих. Она чувствовала, еще как чувствовала, но сама не могла разобрать, что именно. Страх, боль, злость, зной. Гнев, дрожь, хлад, бой. С головой накрывал клубок противоречивых эмоций, чувств, ощущений. С разумом боролось сердце, и равные по силе, ни один не уступал второму. Ранее ей казалось, что волей-неволей, она начинает ощущать тепло к нему, и казалось, что они даже слегка в чем-то схожи. В груди росло зерно светлой надежды, нежное, жаждущее иллюзии любви и ласки. Так злостно растоптанное беспощадной реальностью.

Сейчас же она смотрела в глаза врага, который лишь старался с ее помощью отмыть свои руки от крови.

Он молчал, безнадежно долго, невыносимо больно, не показывая своим видом, что разваливается на куски, обретя такой же лучик надежды, который закрыла черная пелена, грянувшая на поле.

Солнце медленно таяло, скрываясь за горизонтом, и на берег мягко опустились тени, боясь спугнуть живые статуи. Наконец поборов себя, Норд чуть грубее, чем хотел, взял ее за руки поверх предплечья и повел к лошадям, которые разбрелись по полю, где еще колосилась трава. Он приподнял ее, словно куклу, невзирая на сопротивление, и усадил на лошадь. Мечник схватил оба поводья и повел их вдоль кромки воды, пытаясь отыскать маску.

Вдали, со стороны моря, послышалось улюлюканье и подтрунивающие смешки. Вглядевшись темнеющую даль водяной поверхности, он заметил хронов, которые восседали поверх молодой гидры, словно на корабле.

Они, словно дети, размахивали его маской, и убедившись, что он ее заметил, дали указания водяному монстру, который сорвался с места, уходя под воду вместе с мореплавателями. Хроны держали путь к Руинам, и он забрался на скакуна, все еще удерживая управление обоими лошадьми.

Мечник погнал их, выравнивая их скорость и шаг, и они поехали в ужасающей тишине, которую не могли разбавить даже успокаивающие мелодии воды. Вначале она ехала с обессиленным видом, но спустя время усталость начала побеждать эльфийку, и она накренилась вперед, сползая с лошадиного крупа в бок. Норд не хотел более останавливаться, поэтому поехал вплотную, придерживая ее от падения. Чем раньше они закончат, тем лучше будет для всех — подгоняла его мысль.

Сна не было ни в одном глазу — напротив, он пытался усмирить разгоряченное болезненное нутро, которое пульсировало в такт сердцу, и располовиненное тело более не подавало физических сигналов.

Норд долго вглядывался в ее уставшее лицо в полумраке, темные тени под глазами нисколько не портили ее. Несмотря на вспышку ярости, он знал, что ее слова — жестокая неправда, которой она старалась ранить его так же сильно, как и он ранил ее до этого. Он протянул руку к ее похолодевшей ладони и все же решил сделать небольшой привал у костра, чтобы дать ей отдохнуть и согреться, но глаз так и не сомкнул.

Раз за разом он пытался понять свои чувства, прокручивая в голове момент поцелуя, но в груди поднималась волна отвращения к себе. К уродливой внешности и гиблой душе, которая растворилась в тот первый миг, когда он прикончил ни в чем не повинного бойца. Ее израненные губы больше не кровоточили, но на правой стороне остались тонкие царапины.

Отшельник задохнулся от нахлынувшей боли. Хотелось принести еще больше разрушений в этот мир, начать хотя бы с молчаливых деревьев, глупых кролей, глубокого моря, которые стали свидетелями… Даже не подобрать слов, чему. Их связь была столь призрачной, и она оборвалась, стоило лишь заглянуть в ту пропасть, которая никогда не сокращалась, и молчаливо ждала, когда кто-то из них оступится.

К своему ужасу он осознал, что хотел бы продлить ее поцелуй длинною в вечность, чтобы испытывать боль и страдание, разделенное равноценно с любовью и наслаждением. Две половины — жизни и смерти. Как и он сам.

Не осознавая своих действий, он было навис над ее спящим телом, борясь с искушением вновь коснуться ее лица, но тут же одернул себя.

Должно быть, ее поглощала ненависть и печаль.

Всю ночь он поддерживал огонь, пытаясь заглушить поток мыслей, но рассвет не принес ему ни капли облегчения. Когда она зашевелилась, просыпаясь, он хотел начать разговор, но не нашел никаких слов. Все звучало бы грубо и банально, не к месту, и не было бы способно залечить эту тьму.

Лэниэль поела через силу, нагрузила коня, и собиралась уже ехать, когда он преградил ей путь выросшей в предрассветном часу тенью. Норд приложил ее руку к своей скуле и прошептал первое, что пришло ему в голову, лишь бы разорвать эту гнетущую тишину:

— Лучше бы ты меня ударила.

Эльфийка вырвала руку, натягивая поводья, но Рыжик не сдвинулся с места.

— Я ударю тебя, но это ни черта не изменит. Мой народ не воскреснет. Но… твоей вины, тут, наверное, нет, — жестокая ухмылка исказила ее лицо, и она хлопнула его ладонью с такой силой, что оставила на коже красный отпечаток.

— Думаешь, мне стало от этого лучше? — ее ледяной тон прошелся мурашками по его коже.

Он покачал головой, понимая, что стремительно теряет ее уважение, а взамен этому придет холод.

— Мы выполним условия сделки, а после разойдемся, как в море корабли.

— Как пожелаешь.

За пройденную ночь ее гнев поутих, но она не хотела признаваться себе в этой глупой, необдуманной привязанности. Она строила стену в то время, что могла бы строить мост. Вместо удара хотелось просто поговорить, вместо криков хотелось понять. Вместо молчания хотелось дать прощения. Но она сжимала зубы от боли и тоски, что ее никто не сможет понять. Она и сама себя не могла понять, увидев своими глазами масштабы разрушений, которые приносили с собой Гемы.

Ведя коня чуть впереди, она неслышно молилась всем Богам, чтобы они ниспослали ей прощение, и успокоили взбередившую душу. Невольно она вспомнила давний сон, и слова, которые позабыла в гуще событий.

Слова завертелись на языке, и девушка повторила их, словно мантру: «Раздели бремя с душой, что тянется к тебе. Отплати добром на добро. Лишь время сможет дать ответы на твои вопросы…»

Отплати добром на добро.

Жди, терпи, и все придет само. Как же.

Впервые она усомнилась в своих богах, когда гнев застилал ее взор, но она не осознавала, что уже невольно пустила зло в свое сердце.

*** *** ***