Сын охотника - Константин Эрендженов

Теперь Бадма прятался и от тех и от других. Для своих он дезертир. А для оккупантов ничтожество, над которым те могут потешаться, как захотят.

Двое суток пробирался он по лесным чащобам, не зная, на какой стороне фронта находится. Наконец наткнулся на старика, несшего из леса хворост. Старик объяснил, что это сторона, занятая гитлеровцами, и, поверив, что красноармеец просто-напросто отбился от своей части, снабдил его едой и рассказал, как ему пробраться к своим. Бадма еду взял, а пошел в противоположную сторону. В одном селе он переоделся в гражданское, достал карту европейской части СССР и по оккупированной территории стал пробираться в Калмыкию. Он шел по безлюдным местам. Но если попадался на глаза немцам или их прислужникам, выдавал себя за человека, много натерпевшегося от Советской власти. При этом он показывал полуистлевшую, но бережно сохраненную им еще дореволюционную справку, из которой было видно, что он, Бадма Цедяев, – выходец из знатного рода. Так эта полуистлевшая бумажка, предусмотрительно захваченная из дому еще в день вызова в военкомат, стала своеобразным пропуском на территории, захваченной гитлеровцами.

Но в одном украинском селе Бадма попал в перестрелку партизан с немцами. Он от тех и других удрал в лес и вдруг напоролся на гитлеровского солдата с забинтованной головой. Видимо, здесь стояла воинская часть, и раненый фашист шел в санпункт. Бадма легко мог удушить худущего плюгавенького фрица… Но какой он ни есть, он немец, представитель армии, под крылышком которой Бадма надеялся свить себе орлиное гнездо. Бадма окликнул гитлеровца. Тот резко обернулся, машинально вскинув автомат на изготовку. Однако стрелять плюгавенький не стал, потому что Бадма стоял с дрожащими, высоко поднятыми руками. Фашист подозвал его поближе:

– Ком, ком!

Еще выше подняв руки, Бадма подошел к гитлеровцу, и тот начал его обыскивать, ощупывать одной рукой, не снимая другой, руки с автомата. Бадма похолодел, когда фашист стал прощупывать карман пиджака, и схватился было рукой за карман. Но солдат ткнул его в грудь дулом автомата и заорал так, что Бадма вытянулся пуще прежнего. Гитлеровец, нащупав что-то твердое, вытащил из кармана замусоленный платочек с тугим узелком, Пощупав узелок, фашист, наверное, догадался, что там что-то ценное, сделал два шага назад, чтобы Бадма не смог выхватить у него автомат, и быстро развязал грязный узелок. Серое, прыщеватое лицо гитлеровца вдруг засияло, словно осветилось отблеском золотых колец.

– Гольд? – спросил немец.

Бадма знал, что «гольд» по-немецки «золото». И утвердительно кивнул головой.

Гитлеровец зыркнул по сторонам и воровато отправил оба кольца в свой карман.

В это время из глубины леса раздался голос другого немца. Тот, наверное, звал плюгавенького. Бадма это понял, потому что его грабитель как-то виновато съежился и крикнул:

– Дорт ист партизан!

«Он меня принял за партизана?!» – догадался Бадма и побледнел. Он все еще не понимал, что именно богатство, на которое он так надеется, и послужит причиной его бесславной гибели.

Не нашел бы немец у него колец, привел бы в часть, и зачлось бы ему, что даже раненый взял в плен партизана. А теперь фашист не мог вести пленного к начальству. Вдруг там узнают о драгоценностях и заберут себе. И гитлеровец решил отвязаться от единственного свидетеля, дал очередь из автомата и, не глянув на убитого, ушел своим путем.

Без выстрела

Бурулов оставался в обозе, и никто его никуда не собирался переводить. Наоборот, капитан к нему привык и считал самым надежным помощником. Часто вспоминал Мерген обещание лейтенанта Воронова. Человек этот не из таких, чтобы не выполнить своего обещания. Но где он сам, этот Воронов? Выжил ли после той тряской дороги? Ведь свинец был у него даже в легком…

И вдруг Воронов сам нашел Мергена. Заявился в лес, где обоз укрылся на день от самолетов. Он приехал уже в звании капитана с работником штаба части и привез приказ командира полка о переводе старшего сержанта Мергена Бурулова в подчинение капитану Воронову. В тот же день Мерген распрощался со своими бойцами. И только теперь понял, что если бы не приказ, он никуда по доброй воле не уехал бы от товарищей, с которыми породнился, казалось, навеки. Особенно тяжело было ему расставаться с Ризаматом Юсуповым. И вдруг ему пришла дерзкая мысль просить капитана взять к себе его друга – узбека.

Капитан выслушал его просьбу. Сказал, что попробует это устроить. А через несколько часов Юсупов тоже прибыл в разведвзвод, где им предстояло осваивать новую воинскую специальность. Рано утром, еще до общего подъема, капитан Воронов вызвал Мергена к себе. Мергену странным показалось, что несмотря на срочность вызова, ординарец командира передал приказ быстро сделать зарядку и окатиться холодной водой. Исполнив все, что было приказано, Мерген явился в штабную землянку. На железной печке – «буржуйке» – уже паровал большой медный чайник. Командир, не дослушав рапорта, кивнул, мол, садись чай пить. И они сели рядом на топчан, прикрытый сеном. Капитан насыпал в кружку Мергена непозволительно щедрую щепоть чая и залил крутым кипятком.

– Прикрой, пусть заварится, – тихо сказал он, оглянувшись на спавшего на другом топчане своего заместителя. – Водой окатился?

– Все исполнил, как приказали, товарищ капитан! – готовый вскочить, ответил Мерген.

– Я приказал начать с холодной воды, потому что у тебя голова сейчас должна быть свежей, – заметил капитан так устало, что было ясно, как его собственная голова нуждается в отдыхе. – Пей чай. За чаем ты здорово соображаешь.

Мерген чувствовал, что предстоит какое-то очень серьезное дело, и начал пить, обжигаясь, чтобы поскорее все узнать. Уже выпито было полкружки, а командир все молчал. Наконец и сам отхлебнул из своей кружки кипятку, который совсем не заваривал, и заговорил:

– Нужен язык. И не простой, а офицерский.

– Ну что ж, отрежем и принесем, – весело ответил Мерген, зная уже, как любит этот командир шутку.

– Дело на этот раз очень сложное, – качнул головой капитан, – Этот язык за семью замками. А добыть его надо.

И он обрисовал действительно трудную обстановку. Захватить, оказывается, нужно одного из офицеров саперной части, которая находится в соседнем селе, в километре за линией фронта. Днем саперы уезжают на работу. Делают они что-то очень важное, что и поручено узнать взводу капитана Воронова. А на ночь эти строители приезжают в село. В пути их перехватить не удалось, как ни ухитрялись. А ночуют они в хорошо охраняемом доме. Двор обнесен оградой из колючей проволоки в несколько рядов. На каждом углу целую ночь горят электрофонари. Один часовой возле дома, другой в доме. Деревянный дом состоит из большой комнаты, где, видимо, спят солдаты, и из маленькой, где, скорее всего, находятся офицеры. Одного-то из них и нужно взять. Ночью из дома никто, кроме дежурного, не выходит. Зато дежурный каждый час проверяет постового и самолично обходит дом. Замечено, что к утру дежурный больше находится во дворе, ходит вокруг дома.

– Как вытащить из этого дома хотя бы одного офицера? – спросил Мерген, поняв задачу.

Капитан не скоро ответил:

– Без выстрела это можешь сделать только ты, охотник. А как, думай сам. Я уже все передумал. Ни один мой вариант не годится.

– Была у меня задача, похожая на эту, – задумчиво ответил Мерген. – Но тогда мне было только пятнадцать лет. Я слабее был, зато ловчей, прытче. Но, если можно, я сейчас не буду вам рассказывать. Не знаю, получится ли теперь. Так давно этим не занимался. Через час доложу. Дайте мне одного бойца. Лучше всего моего друга, Ризамата…

– Бери! Действуй!

Мерген ушел, погруженный в воспоминания о том далеком событии, которое сейчас, казалось, должно повториться в каких-то деталях.

Случилось это на второй год после организации колхоза. Сам колхоз еще был похож на только что поднявшегося на ноги новорожденного жеребенка. Но как жеребенок, у которого еще дрожат коленки, пытается взбрыкнуть, только встанет на все четыре копыта, так и колхоз старался показывать образец нового ведения хозяйства. За зиму, как раз к весеннему окоту, была построена кошара и теплый закуток для ягнят. Ночным сторожем стал Хара Бурулов. Уж у этого волк не украдет ягненка. Хара берег колхозную отару, как родной дом. Но ягнята вдруг начали исчезать. Вечером сторож пересчитает. А утром на два-три ягненка меньше. Хара задумался: в чем же дело? Собаки не лаяли. Значит, волки не подходили. А ягнята пропадали. Хара взял себе на помощь сына. В первую же ночь он сказал Мергену, что подозревает двуногих волков. Но предупредил: если Мерген кого заметит, чтобы сам ничего не предпринимал, а только вовремя сообщил ему.

На вторую же ночь Мерген заметил, что обе собаки, охранявшие отару, ни с того ни с сего вдруг с радостным поскуливанием сбежались у ручейка. А вскоре оттуда к кошаре по задворкам подкрался человек. Подобравшись к плетеной из лозы стенке кошары, неизвестный вдруг исчез, словно влип в стену.