Дело об императорском пингвине - Андрей Константинов

Антон согласно закивал, когда я показала ему фотографию Юрия, запечатленного в обнимку с Машкой где-то на пляже Финского залива.

— Тот самый дядька и есть, — подтвердил он. Только знал его Антон под другим именем. Рыбкин настолько обнаглел, что представился Антону как… Роман Игоревич Агеев.

— Слушай, Антон, — неожиданно осенило меня, — а Рыбкин, он же Агеев, случайно не причастен к краже рисунков Дюрера у художника Стрелкина?

— Еще как причастен! Он и заставил меня выяснить, где они хранятся у Стрелкина, и как проникнуть в мастерскую. Толя — святой человек, он сделал мне столько добра, а я поступил как последняя скотина…

Сотрудника антикварного отдела Юрия Рыбкина в тот же день пригласил в Агентство сам Обнорский под весьма благовидным предлогом.

— Генеральный директор Агентства «Золотая пуля» Андрей Обнорский, — проворковала в трубку секретарша Ксюша, — хочет лично обратиться к Юрию Брониславовичу с просьбой проконтролировать ход расследования по делу о краже картины у сотрудницы Агентства Марины Агеевой.

Кстати, ничего удивительного в том, что люди сами приезжали на улицу Зодчего Росси, чтобы выслушать просьбу Обнорского не было. Видимо, почитали за честь помочь авторитетному человеку.

Мне присутствовать при разговоре с Рыбкиным не довелось.

— А вы Марина Борисовна, сейчас же отправитесь домой. Это приказ, — отчеканил Обнорский. — Мне здесь кровопролитие без надобности.

Поздним вечером Каширин с Зудинцевым привезли моего настоящего, многострадального Порселлиса.

— Отпустили Рыбкина, Марина Борисовна, — рассказывал Каширин, уминая за обе щеки горячие бутерброды, которыми я вознаградила ребят за ратный труд. — Он Обнорскому обещал самого Рябушинского сдать, как представится случай. Признался, что давно на него работает. Как получилось-то — Соломон попался в лапы Рыбкину, когда хотел втюхать поддельные яйца Фаберже французскому консулу. Но с Рыбкиным Соломон договориться сумел — знаете, рыбак рыбака…

Рыбкин за бабки Соломона «отмазал».

Потом еще раз. А потом и сам стал на Соломона пахать. И Порселлиса вашего Рябушинский ему заказал.

Машка с поджатыми губами выслушала всю историю от начала до конца и ушла к себе в комнату, даже не сказав «спасибо» — ни за разоблачение жениха-оборотня, ни за возвращенное приданое.

В субботу нас с Машкой пригласил в гости Толя Стрелкин. Удивительное совпадение: после того, как с Юрой Рыбкиным провели беседу в Агентстве «Золотая пуля», Толя обнаружил в почтовом ящике рисунки Дюрера, пропавшие у него год назад во время ремонта.

— Я думаю, это рабочие спиздили, — доходчиво объяснял историю с рисунками своим гостям-эстетам улыбчивый усатый Толя. — А что с ними делать — не знали. Хорошо хоть селедку не заворачивали. Ну хуй с ним, с Дюрером, давайте выпьем!

Мы выпили уже не по одной, когда прозвенел звонок и на пороге Толиной мастерской появился Марк Кричевский. Стрелкин галантно представил Марка гостям.

— Это мой старый добрый приятель, у него своя галерея в Нью-Йорке. Куда тебя посадить? Хочешь, к этим двум красавицам? Посмотри какие. Я тебе уступаю это место, только потому, что ты скоро уезжаешь и не успеешь… Ни хрена ты не успеешь, понял, Марк?

Толя посадил Марка между мной и Машей. В этот вечер я имела возможность во всех подробностях рассмотреть затылок пана Кричевского, потому что несколько часов кряду он не сводил глаз с моей дочери.

Улучив момент, когда нас никто не слышал, я сочла нужным ее предупредить:

— Между прочим, пан Кричевский завтра улетает.

— Ничего подобного, — ответила дочь. — Завтра он сдает билет. Он сам мне только что это сказал.

Я никогда не видела такого выражения на лице Марка. Он добровольно приносил себя в жертву. Он просился на закланье, испытывая благодарность за каждый Машин взгляд, за каждое слово. Она строила капризные гримасы и, как мне кажется, подтрунивала над ним. А он смотрел на нее так, будто видел перед собой ускользающую мечту.

Вот и все, пани Марина, а вы думали, что до финиша еще далеко? Не тут-то было. Так может быть, лучше добровольно сойти с дистанции?… Ну уж нет, никогда в жизни! Я взглянула на себя в зеркало. Женщина, которая улыбалась мне в его отражении, была грустна, но не походила на жертву.

Она не хотела сдаваться. Я заговорщицки подмигнула своему двойнику.

Не беда, что эстафетная палочка случайно выпала из моих рук. Нет, это не поражение, а всего лишь минутная слабость. Никто и никогда не заставит меня отступить, пока я сама этого не захочу. До сих пор так оно и было.

И даже баргузинские соболя теперь уже ни за что не достанутся американской мартышке. Уж это я знала точно.

ДЕЛО ОБ ИМПЕРАТОРСКОМ ПИНГВИНЕ

"Бывшая фотомодель и манекенщица. Б Агентстве работает корреспондентом репортерского отдела. Легкая в общении, жизнерадостна, коммуникабельна. Эти качества — в совокупности с прекрасными внешними данными — дают прекрасный результат при получении важной оперативной информации. Однако излишняя доверчивость часто ее подводит.

С мужской частью коллектива отношения прекрасные, с женской — неровные.

28 лет. Не замужем…"

Из служебной характеристики

Он встал — и я тут же села.

Да, вот это порода…

И дальше я уже ничего не слышала. Я хотела плющом обвиться вокруг этого гибкого загорелого тела. Я хотела быть раздавленной тяжестью этих мышц.

— Я хочу вас, Светлана…

— Когда?

— Сегодня. Сейчас. Ждать до завтра я не смогу.

— Жужа!

Жужа смешно морщит свой маленький носик и бросается мне в объятия.

— Милая моя, приветик! А где хозяйка?

Я присаживаюсь на корточки, и Жужа горячим языком начинает вылизывать мне щеки. Мне щекотно, и я начинаю глупо хихикать, а Жужа — вилять хвостом от радости.

Жужу Васька подобрала три месяца назад на Ломоносовском мосту.

У нас в «Пуле» был праздник, я пригласила Василиску, тем более что ее многие знали в Агентстве. За Васькой весь вечер ухаживал Соболин (Анюты на пьянке не было), потом они пошли ловить машину. А Жужа дрожала и скулила на мосту. И моя нетрезвая подружка притащила собаку домой, на Васильевский. Нина Дмитриевна поначалу стала было кричать, а Жужа — не будь дура! — лизнула ее в нос. На этом судьба дворняжки была решена.

Блэйзерхаунд — представляла с тех пор Васька свою новую четвероногую приятельницу. На самом деле такой породы не существует. И в действительности Жужа, скорее всего, помесь кокера с пекинесом. Но — блейзерхаунд! — звучит-то как. И не разбирающиеся в собаках люди уважительно смотрели на Ваську.

— Девушка, отстаньте от моей собаки! — только после этого окрика я вдруг с недоумением заметила на Жуже ошейник: ни Вася, ни Нина Дмитриевна не водили собаку на поводке.

— Жужа? — недоуменно уставилась я на ошейник. На металлической плашке сверкнул кусочек адреса:

«…екая, дом 1, кв. 3». Знакомое сочетание цифр — что оно мне напоминает?…

— Найда! Ко мне!

К нам приближался невысокий парень в джинсах и бейсболке. Буквы «С. Е.» с маленьким красным крестиком — этот изящный, но не известный мне логотип на футболке был намного ярче его лица: бледного, с невнятным ртом, с темными очками устаревшей модели, на таких же, наверное, невыразительных глазах. В руках он нес картонную коробку. Длинный параллелепипед был легким по виду, но неудобным по форме: парень то пытался взять коробку под мышку, то прихватывал за бечевку, и тогда она колотила его по ногам.

«Жужа», словно извиняясь, вильнула хвостом и потрусила в сторону парня.

— Простите, — я поднялась с корточек. — Я перепутала. Решила, что это мой знакомый песик.

— Бывает. — Парень пристегнул поводок к ошейнику. — Чужие собаки все похожи. — И он потянул ремешок на себя. Найда, еще раз дружелюбно оглянувшись, посеменила за ним.

— Извините, а это какая порода? — я все еще была обескуражена своей невнимательностью.

— Кокер! уверенно отрезал парень.

— Английский? — удивилась я. Не американский же — американских я знала.

— …Уэльский, — нехотя оглянулся незнакомец.

— А что — уэльские кокеры бывают? — неуверенно переспросила я.

Это — новая порода. Очень редкая. В Питере — всего три собаки, — торопливо, как мне показалось, отчеканил парень и скрылся с Найдой за развесистой липой.

Я вошла в Васькин подъезд. Почтовые ящики здесь, похоже, так никто и не собирался ремонтировать: вся стена у лифта зияла распахнутыми черными пастями. Я не особо расстроилась: те книги и брошюры, что привезла я Василисе, все равно не влезли бы в почтовый ящик.

Книги еще с утра по телефону попросила меня привезти Васька. Позавчера она улетела на двухдневный семинар в Москву, вернется последним рейсом, а уже с утра — в Стокгольм.