Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

— Единственный способ заставить министерство и парламент понять, насколько сильны наши чувства, — это на каждом городском собрании принимать письменные инструкции представителям в Ассамблее. Я обращусь с петицией о специальном собрании в Брейнтри.

Она улыбнулась про себя: его лицо выдавало его план.

— И ты назначишь себя в комитет, который составит инструкции?

Джон откинул назад голову и добродушно рассмеялся.

— Умна, моя Нэбби. И красива, — ответил он. — Как только собрание одобрит идею инструкций, я потихонечку вытащу свой документ, так хорошо обоснованный, что нечего ни добавить, ни убавить.

Они осторожно прошли по прогнившим доскам мостка и заглянули в примитивную вагранку, выпавшие из нее камни лежали около ржавого маховика. Через минуту она посмотрела на мужа:

— Мой друг — Макиавелли. Если ты будешь с такой скоростью плести интриги, то станешь главным судьей Массачусетса.

— Это не интриги, душа моя. Это предвидение. Признание необходимости и решимость что-то с ней сделать. И сделать лучше других. Как ты думаешь, это не очень самонадеянно?

— Ой, нет, дорогой. К тому же мы знаем, что работу получит желающий.

Ему потребовалось всего несколько дней, чтобы составить проект инструкций.

— Знаешь, Нэбби, настоящих отходов не бывает. Те простые законы, написанные мною для дорог Брейнтри, и серия канонических и феодальных законов научили меня, как писать инструкции.

Он взял ружье и отправился на охоту, попросив ее прочитать рукопись.

«Во всех бедах, выпадавших на нашу страну, у нас не было такой большой тревоги и таких устрашающих опасений, как в данном случае. Наша верность королю, наше уважение к обеим палатам парламента и наша привязанность к собратьям-подданным в Британии таковы, что шаги, показывающие недобрые чувства в этой стране к нам, ощущаются больно и остро. И мы не можем более ограничиваться сетованиями, что многие меры последнего министерства и некоторые акты парламента направлены, как мы опасаемся, на то, чтобы лишить нас наших прав и свобод…

Поэтому мы считаем со всей определенностью несовместимыми с духом обычного права и основными принципами британской конституции попытки навязать нам налоги, принятые британским парламентом, где мы никоим образом не представлены…»

Джон обошел Брейнтри, собирая подписи «уважаемых жителей» под своей петицией. Когда было созвано собрание, его попросили как ответственного за митинг выступить первым. Он призвал учредить комитет по инструкциям и был выбран в него. Когда он зачитал свой проект другим членам в доме мистера Найлса, документ получил одобрение без поправок. На следующем заседании единогласно, без поправок были одобрены резолюции.

Массачусетс обладал удивительной особенностью: известия распространялись там по воздуху, земле и морю, которое связывало многие города. Случившееся в Бостоне становилось сразу известным в Салеме и Ипсвиче на севере, Конкорде и Уорчестере — на западе, Даксбери и Плимуте — на юге. Люди ездили во всех направлениях, но даже самые быстрые курьеры не были повинны в том, что насилие, происшедшее в Бостоне, стремительно пронизало атмосферу Массачусетса. В то время как Абигейл выясняла подробности в Брейнтри, Джон собирал шокирующие известия в соседней деревеньке. Он немедля вернулся домой, погоняя во всю мочь коня.

Бостону, считавшемуся в Новом Свете городом заядлых спорщиков, насилие нравилось само по себе. Пуритане никогда не были смирными даже в отношениях друг с другом. Но город впервые увидел толпу, бегавшую по улицам с откровенным намерением покалечить, если не растерзать, сокрушить собственность.

Абигейл встретила Джона в дверях. Они мрачно кивнули друг другу, a затем прошли в кабинет Джона, чтобы обсудить события, грозившие поломать их жизненные планы.

— Чья версия первая?

— Твоя. Брейнтри поближе.

— Вот что дошло до нас: на Ньюбери-стрит около дома церковного старосты Эллиота утром собралась толпа. Несколько тысяч человек промаршировали по улицам с чучелом Оливера, повесили чучело на сук дерева, под которым проводила свои встречи «Верная девятка».

— Оно называется Деревом Свободы. Сообщение о назначении Оливера распространителем марок, должно быть, прибыло из Лондона.

— Думаю, что нет. Полагаю, что все это подготовка к тому, чтобы он не принимал поручения, когда оно будет доставлено. Повесив чучело, толпа пошла к ратуше, где заседали губернатор Бернард, заместитель губернатора Хатчинсон и совет. Потом толпа направилась к пристани Оливера и разрушила его новое здание. Полностью. Не осталось и щепки.

— Я слышал, что толпа разрушила его дом.

— Нет, еще не разрушила. Вначале сровняли с землей контору, где он собирался раздавать марки. Потом толпа пошла к его дому, перед входной дверью отсекла голову чучелу, поднялась на вершину Форт-Хилла и там сожгла чучело на костре, сложенном из досок его разнесенной в щепы конторы.

Абигейл предложила перейти на кухню, где влажным полотенцем вытерла лицо Джона от пота и пыли.

— Хорошо, — сказала она, — теперь расскажи мне остальное.

Они говорили почти шепотом, словно заговорщики.

Спалив чучело Оливера, толпа вернулась к его дому, поломала мебель, содрала со стен красивые деревянные панели, после этого закидала камнями заместителя губернатора Хатчинсона и шерифа, единственных мужчин в Бостоне, осмелившихся разогнать толпу. Дом Оливера устоял, но был поврежден.

— Согласно той информации, какой я располагаю, только до завтра, — сказал Джон. — Утром Оливера посетят члены комитета и потребуют его отставки как распространителя марок. Согласится ли он? Согласится… если не хочет, чтобы его дом был снесен, как контора, и, быть может, сгорело его тело вместо чучела, сожженного на Форт-Хилле.

— Джон, они не совершат убийства!

— Толпа называет свое действие карательной справедливостью. — Он встал, подошел к окну, выходившему на Плимутскую дорогу, и хрипло спросил: — К тому же, кто они такие?

— Толпа.

— Кто организовал толпу?

— «Верная девятка»? Или верные девяносто?

Он быстро приблизился к ней.

— А кто организовал верных девяносто?

Абигейл уставилась на его лицо, бледное, искаженное гримасой. Она не пыталась даже ответить.

— Кузен Сэмюел. Джеймс Отис. И я…

— Ты, Джон? Но ты встречался с ними всего лишь раз.

— Я помогал найти мотивы. Случившееся сегодня — это восстание. Против законной и конституционной власти. Восстания не происходят случайно. Идеи, доводы, призывы создают политический климат. В первую очередь толпа должна почувствовать, что ей есть за что бороться. Такое убеждение привносится людьми, возбуждающими эмоции, обеспечивающими логику, боеприпасы, веру действовать только так. Я не одинок, но первая публикация «Канонического и феодального права» была направлена на то, чтобы убедить общественность, что право на нашей стороне, и, приняв закон о гербовом сборе, мы будем уничтожены.

— Политически, да. Но разумеется, ты не подстрекал кого-либо к насилию.

— Политика, дорогая, это не философия, которую можно мирно обсасывать в монастырских кельях. Политика убила больше, чем религия и оспа.

Он весь покрылся потом.

— Итак, дорогой, не слишком ли много ответственности ты берешь на себя за случившееся?

— Да. Но я должен сделать ясным для себя, что не они виноваты. Повинны только мы. Это не окончание насилия, а его начало. Мы должны смотреть в лицо фактам; мы все вовлечены в происходящее и отвечаем за него.

Они сидели молча. Суровое предупреждение Джонатана Сиуолла словно возвело барьер между ними. Снаружи доносились звуки позднего лета: мужчины убирали на полях урожай, в прохладном хлеве животные переступали с ноги на ногу, скрипели телеги, везущие продукты на рынок, купец, дубильщик, медник делали свое дело в укрывшихся за деревьями мастерских.

Неожиданно почувствовав себя плохо, она ухватилась за предплечье Джона в поиске утешения.

— Мы не правы, не так ли? Разрушив контору Оливера, совершив набег на его дом, забросав камнями заместителя губернатора…

Он сел, зажав свои руки между коленями, склонив голову к груди. Когда он поднял голову, в его глазах сверкнули искорки.

— Оливер подвергся нападению. Разве есть какое-либо свидетельство того, что он представил в ложном свете характер нашего народа, наши религиозные принципы и принципы управления? Разве есть какие-либо указания на то, что он советовал министерству наложить на нас внутренние налоги? Или что добивался поста распределителя марок? Нет, ничего подобного нет. В таком случае слепая ярость толпы допустила в отношении него непоправимую несправедливость.

Он помолчал некоторое время.

— С другой стороны, позволь мне спросить. Пусть шурин Оливера, заместитель губернатора Хатчинсон, родился в Массачусетсе, но разве он не захватил четыре самых важных в провинции поста: заместителя губернатора, главного судьи, главного нотариуса, президента совета? Оливер занимает одно из самых высоких мест в правительстве. Вместо того чтобы предотвратить опасения и отчаяние нашего народа, они действовали вместе, мешая нам убедить министров в Лондоне не предпринимать поспешных, непродуманных, безумных действий в вопросе о гербовом сборе. Ныне же мы в Массачусетсе и Лондоне ведем себя подобно дикарям.