Американец - Роман Злотников

Остальные горе-охотники в целом показывали то же самое. Шутили они. Русский сам напал. Едва не убил. Врали так неумело, что Биллу было противно.

Он вызвал полицейских, торчавших у входа, и попросил: «Ребята, тут какая-то мутная история произошла… не могли бы вы до утра подержать эту четверку в каталажке? А уж как рассветет, я сам собак возьму, пройдусь по месту, да разберусь. Тогда и решим, что с ними делать дальше. Годится?»

— Разумеется, сэр! — прогудел старший в паре и погнал четверку ирландцев в участок.

Неподалеку от Балтимора, 20–21 марта 1896 года, вечер пятницы и ночь на субботу

Разумеется, трансформаторная будка была заперта. Но замок был не очень солидным, и дверь я тупо взломал. Через некоторое время я достаточно отогрелся, чтобы иметь возможность думать.

О'Брайен с подручными явно знали, где искать меня. Но я подошел сюда не напрямую от вокзала, и выследить меня не могли. Получается, им меня «сдал» Спаркс. Но нет, Спаркса я изучил. Та еще сволочь, но религиозный. И обещания нарушать не стал бы. Так что сдала меня Мэри. Нет, не Тому, конечно. Либо отцу, либо жениху. А уж те, получается, решили от меня избавиться.

Нет, ну надо же, какие сволочи, а? Мало того, что кинули и обокрали, так еще и убить чужими руками пытались.

Нет, отсюда надо валить, и срочно! Поброжу по будке до утречка, а перед рассветом пойду искать вещи. Бандиты бежали за мной с голыми руками, потом стемнело, так что у меня есть все шансы найти шляпу и саквояж на той полянке, где они меня вешали. И потом — пешочком до соседней станции. Тут миль пять, так что часика за два доберусь. А там — на поезд и подальше отсюда!

Неподалеку от Балтимора, 20 марта 1896 года, пятница, около десяти вечера

Вернувшись в особняк, Билл быстро разделся и поднялся к внуку. Черт, как ему нравилось это чувство, чувство охоты, погони… Он как будто сбрасывал лет сорок!

К внуку он все же постучал, но дверь открыл вместе с «Да?», раздавшимся изнутри.

— Фредди, у меня к тебе есть пара слов! — резко произнес он. Внук удивленно посмотрел на него. Таким тоном дед разговаривал с ним крайне редко, и последний раз был многие годы назад. Но сейчас-то с чего?

— Понимаешь, Фредди, — продолжил Билл уже мягче, — сам ты ни в чем не виноват. Но обстоятельства, проклятые обстоятельства…

И он рассказал о «шутке» ирландцев. И о том, чем она, по их словам, закончилась.

— Но мы тут при чем? — недоуменно спросил внук. — Ты-то, наоборот, приказал им, чтобы даже не калечили… Хотя я бы не возражал, если б его и линчевали! — кровожадно закончил он.

— Сейчас и я бы не возражал! — согласился дед. — Но то — сейчас. А так…

— Да что изменилось-то?

— Во-первых, он теперь считает, что мы, то есть ты, я или Элайя хотели его убить. В «шутку» он не поверит, как, впрочем, не верю и я. А во-вторых, он, внучек, считает, что это ты его обокрал!

— Что?! — возмущенно вскрикнул Морган, вскакивая с кресла, — вы меня оскорбляете, сэр!

— Сядь, придурок! — жестко скомандовал Билл, и Фредди, будто сдувшись, рухнул в кресло.

— Если бы этот русский имел свидетелей… Того же немца… Или того второго русского, что погиб при пожаре, я не дал бы тебе позориться и позорить семью, вступая, с ним в тяжбу! — жестко продолжил выговаривать Моргану какой-то новый, незнакомый и смертельно опасный Билл Мэйсон.

— Но я… Я сам, сам придумал! — захлебываясь, попытался объясниться Фредди…

— Фредди, малыш, — почти ласково перебил его Билл, — я могу не любить Манхарта и любить тебя… Что поделаешь, твоя мама была моей любимой дочуркой… Но это не значит, что Манхарт не разбирается в людях. Все, на что ты способен, — это брякнуть, что «вот такую штучку, которая делает то-то, можно было бы классно продать»!

— И что? — угрюмо спросил внук.

— А то, что этого мало! Для суда — мало! И если б Воронцов доказал, что так все и было, то суд признал бы, что патент — его! А доказать это не так уж трудно. У русского наверняка в памяти хранится, в каких местах он заказывал оборудование, ртуть, приборы, провода всякие… Может, что-то из этого даже с клеймом магазина. И будь у него время подумать и собрать улики, он доказал бы, что якобы твой «действующий образец устройства» собран им. И суд мог вынести решение, что вор — ты. И что ты — поджигатель. Я ведь видел, что ты той ночью уходил из особняка… — тут он посмотрел на Фреда с тоской и продолжил:

— Думаешь, мне приятно было бы видеть сына моей Лилиан в тюрьме?

Фредди молчал…

— Вот поэтому я и вышиб его из города. Пока он устраивался бы на новом месте. Пока опомнился… Люди бы многое забыли.

— Ты дружишь с судьей! — выдавил из себя Фред. — А Элайя поддерживал мэра на выборах. И компания давала им деньги.

— Да, — согласился дед. — Давала и дает. Но мне было бы не лучше, если бы люди стали говорить, что тебя не осудили только из-за этого…

Фред угрюмо молчал.

— Но я ошибся! — признал дед. — Я размяк и решил, что парня можно оставить в живых. Что он ни в чем не виноват, кроме того, что перешел тебе дорогу. И рохля к тому же. А он оказался бойцом. И теперь, возможно, решит мстить. Нет, парень, теперь нам нельзя его отпускать. Я еще хочу увидеть, как растут мои правнуки. Твои дети. Твои и Мэри.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро

Промаявшись всю ночь в не слишком теплой трансформаторной будке, я под утро задремал стоя. Несколько раз просыпался, касаясь стен и вздрагивая от боли в недавних ожогах, воспалившихся от трения об одежду во время вчерашней беготни по лесу. Так что, едва свело, я прикрыл дверь трансформаторной и пошел искать свои вещи.

Какое-то недоброе предчувствие подгоняло меня, так что к тому полустанку я почти бежал.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро, чуть позже

Билл встал засветло. И начал собираться, как на охоту. Пара собак, ружье, патронташ… и несколько «загонщиков», выделенных Троем Мерфи.

Через полчаса после рассвета он был уже у будки. И сразу понял, что беглец вернулся и ночевал здесь. «Вот наглец, а?! — восхитился про себя Билл. — Его вчера тут чуть не убили, а он возвращается и ночует. Да, у парня не нервы, а стальные канаты!»

Похоже, он своими руками создал себе опасного врага. Себе, своему внуку, племяннику и его невесте. И ведь что обидно, — по собственной доброте. Показалось, что парень неплохой. А оказалось, что парень не просто неплохой, а отличный. С головой, с характером, с крепкими нервами. Была бы у него внучка, а не внук — выдал бы замуж не колеблясь.

«Ладно, это все лирика! — оборвал Билл сам себя. — Начинаем искать!»

Следы рассказали все. И то, что парня реально хотели повесить (для шуток не связывают ноги, а разрезанные путы валялись на полянке), и то, что револьвер у Воронцова был не свой, а трофейный, и то, что он вернулся за вещами. Последнее обстоятельство еще больше подняло оценку его опасности в глазах Билла. Именно такие, предусмотрительные и хладнокровные, и становятся наиболее опасными врагами. Ударят только после тщательной подготовки.

Впрочем, стрелять русский, как оказалось, не умел вовсе! С пятидесяти футов[82] ни в кого не попал!

Пройдя по следу до полустанка и убедившись, что русский сел на поезд до Балтимора, ушедший четверть часа назад, Билл отправился домой. Надо было продолжать охоту. Но для большого города собаки и ружье не годились.

Неподалеку от Балтимора, 21 марта 1896 года, суббота, утро и день

В поезде я снова не мог поспать. Надо было решать, что делать. Раз уж Мэйсоны решили меня прикончить (а Том О'Брайен — не тот человек, чтобы его мог послать Фредди), то убегать надо подальше. От мысли мстить я отказался почти сразу. Я не граф Монте-Кристо и не дон Корлеоне. Да, сейчас я зол на них. Но рисковать… что из-за глупой мести за мной будет гоняться полиция — не хочу. Да и «мстилка» у меня сейчас коротковата. Мне в человека проще камнем попасть, чем револьверной пулей. К тому же ни денег нет, ни соратников, ни связей… А заработаю я это ой не скоро…

Тут мысли свернули на «заработаю». А как? Физический труд в этом времени оплачивался еще хуже, чем в моем. Умственный? Так я не брокер, не финансист. Я — хороший консультант. Могу стать руководителем проектов. В области энергетики. Но в энергетике я сейчас не «вырасту». Репутация изгажена. А «вольные изобретатели» пробивались наверх, сколько мне помнилось, десятилетиями. И того же Теслу здесь «кидали» не хуже, чем меня. Причем не кто-то, а знаменитый Эдисон.[83] Да и с Беллом за изобретенный им телефон судилось еще с дюжину конкурентов, утверждавших, что настоящие изобретатели — именно они. Получалось, что мне надо попробовать себя в химии. Причем в мелком бизнесе.