Шифр Шекспира - Дженнифер Ли Кэррелл

Казалось, невероятное сопровождало ее всю жизнь. Я познакомилась с ней, когда поступала в Гарвард, — она училась на выпускном курсе. Мне тогда казалось — одареннее человека нет, и я была не одинока в своем мнении. Предложения о работе валились на нее с почти неприличной частотой, а ведь шекспировед — профессия не самая востребованная. В результате из кипы вакансий она выбрала одну — место младшего преподавателя английского языка и директора маленького архива среди скал и можжевельников засушливого плоскогорья Юты.

Роз осталась не в восторге. Мне случилось работать рядом с ее кабинетом, когда Максин пришла с этой новостью. После напряженного молчания Роз сказала: «Могла бы выбрать Йель или Стэнфорд. Зачем хоронить себя в Юте?»

Однако Максин стояла на своем: Юта — ее родина, там она будет ближе всего к народу отца (к югу от городка находится резервация пайюте) и матери, навахо, сможет заниматься Шекспиром и преподаванием, в том числе индейцам. После этих слов громко хлопнула дверь, и больше я ничего не услышала. Наступившая пауза показалась мне зловещей: ни дать ни взять — затишье перед грозой. Уходя, Максин подбросила мне совет — как монетку на свадьбе, хотя улыбалась при этом горько, совсем не празднично: «Не дай им заговорить тебе душу».

Сейчас она повернула голову и удивленно застыла.

— Кэт Стэнли, — проговорила Максин.

В театре раздались крики и скрежет мечей недолгой схватки. Взгляд Максин метнулся туда.

— Заходи, — сказала она, повернулась, открыла только что запертую дверь и шагнула внутрь, исчезая в темноте — Я тебя ждала.

«Ждала»? Я застыла на пороге. Кто ей доложил, что мы приедем?

Бен уже клал в карман пистолет. Я набрала воздуха в грудь и прошла за Максин.

20

Переступив порог, я почувствовала, как насторожился Бен за моей спиной.

— Кто тебе сказал?

— Роз, конечно, — ответила Максин из темноты. — Кто же еще?

Она щелкнула выключателем, и комнату затопил теплый золотой свет.

— Если хочешь воспользоваться архивом, придется пройти внутрь.

Я сделала еще несколько шагов. Бен не двигался.

Максин, пройдя к окнам, распахнула одну задругой решетчатые рамы, и ночной воздух принес розовый аромат.

— Что происходит, Кэти?

— Мне нужно провести кое-какие исследования.

Напротив окна Максин повернулась, наблюдая за мной по-индейски, незаметно.

— Роз едет навестить тебя в «Глобусе» и погибает во время пожара. Театр сгорает вместе с первым фолио, и не когда-нибудь, а двадцать девятого июня. Во вторник. — Она откинулась назад, положив ногу на ногу. — Два дня спустя ты объявляешься здесь, точь-в-точь как предсказывала Роз. А тем временем горит Гарвардская библиотека со вторым экземпляром фолио. — Максин посмотрела мне в глаза. — Весь шекспировский мир встал на дыбы из-за этих пожаров. У меня, наверное, папка входящих писем забита доверху, а ты тут исследования проводишь?

Я поморщилась:

— Будет лучше, если ты перестанешь задавать мне вопросы, на которые я не могу дать ответ.

— Еще один, и все. — Она оттолкнулась от подоконника. — Ты это ради нее делаешь или для кого другого?

Брошь повисла тяжестью у меня на шее.

— Ради нее.

Максин кивнула:

— Тогда ладно. Как пользоваться архивом, ты знаешь. Понадобится помощь — зови.

Я огляделась. С моих прошлых визитов в зале стало гораздо уютнее. Широкие столы, расставленные по серому кафельному полу, остались прежними, зато теперь к ним добавились просторные мягкие кресла и серебряные вазы для цветов. Вдоль стен, как и раньше, стояли дубовые шкафы картотек.

Максин перевела взгляд на центральный стол, где стояла табличка с надписью «Атенаида Д. Престон, Западный Шекспировский архив, университет южной Юты».

— У нас новая покровительница, — пояснила она.

О миссис Престон я знала немногое: к ученым ее не отнесешь, скорее к коллекционерам с причудами. Говорили, богата она баснословно.

Я прошла к каталогу. Одна его часть отводилась персоналиям, вторая — местам, третья — событиям, а четвертая — всему остальному. Я направилась прямиком к секции персоналий, ящичку, помеченному «Гл — Гу».

«Годнайт, Чарльз, фермер (читал Шекспира рабочим).

Грант, Улисс С., генерал и президент (играл Дездемону в Техасе, будучи лейтенантом)».

У меня перехватило дыхание. Я сдвинула карточку, и…

«Гренуилл, Джереми, золотоискатель и карточный шулер (играл Гамлета в томбстонском театре «Птичья клетка», май 1881)».

Гамлет! Он играл Гамлета! Гренуилл вдруг стал так мне близок, что я почти ощущала его присутствие. Казалось, обернешься — а он стоит за спиной, мерцающий и нечеткий, как отражение луны, но все же зримый.

Я повернула голову, однако увидела только театр за открытым окном. Впереди, сидя за столом, Бен что-то говорил Максин низким полушепотом. Она рассмеялась — громко, во весь голос, взорвав библиотечную тишь. На вид — обычная дружеская болтовня, однако Бен все держал в поле зрения — и двери, и окна, и Максин.

Вытащив карточку с Гренуиллом, я вставила на ее место розовую закладку с надписью «Отсутствует».

Гамлет. Скорее всего именно этим Гренуилл и вызвал у Роз интерес. Но куда она двинулась потом? Я снова взглянула на карточку.

«Работал в Нью-Мексико и Аризоне в 1870–1881 гг. Заявленные участки — Аризона: "Корделия", "Офелия", "Марокканский принц", "Тимон Афинский"; Нью-Мексико: "Клеопатра", "Лукавый купидон"».

Гренуилл понимал в Шекспире, это факт: Корделию, Офелию и Клеопатру знают все, и прииски с такими названиями встречаются по всем Скалистым горам. Мне было невдомек, почему он выбрал Тимона. Насколько можно предположить, Шекспир явно был не в духе, когда писал эту пьесу, — и, как результат, никто не читал ее по собственной воле. Что до «Купидона», мне слышались какие-то смутные подсказки о его принадлежности Шекспиру, но их нужно было проверить. На самом деле больше всего меня порадовал «Марокканский принц» — не столько своей новизной, сколько уместностью.

В «Венецианском купце» принцу было предложено выбрать из трех ларцов: золотого, серебряного и свинцового. Если он угадает, в каком из них лежит портрет героини, то получит право жениться на ней. Принц выбрал золотой, и не нашел ничего, кроме черепа с насмешливой запиской: «Не все то злато, что блестит». Эту же строчку Гренуилл перефразировал в письме к профессору Чайлду. Пусть Аризона и Нью-Мексико были не самыми золотоносными штатами, зато я оказалась права: Гренуилл искал его, и не понарошку.

В карточке были указаны ссылки на статьи в «Томбстонской эпитафии». Последняя строчка гласила: «Некрол.: Томбстонская эпит., 20 авг. 1881 г.».

Значит, письмо Чайлду не могло быть написано раньше этой даты.

— Ну, нашла, что хотела? — спросила Максин. Я подскочила. Они с Беном стояли у меня за спиной. Как говорится, не зевай.

— Конечно, — ответила я и выписала дату статьи в требование для номера «Эпитафии». Максин исчезла в дальней комнате и вскоре вернулась с двумя коробками микропленок, помеченными «Янв. — Июнь» и «Июль — Дек. 1881». Первую я забрала сама, вторую вручила Бену.

— Ты когда-нибудь читал с микропленок?

— Как-то по роду службы не приходилось.

— Что ж, теперь придется.

У стены стояли два проектора. Я показала Бену, как заправлять кассету, и включила свет.

— Некролог Гренуилла должен быть в номере за двадцатое августа тысяча восемьсот восемьдесят первого.

Тем временем мне выпало искать статью о его дебюте в роли Гамлета. От мелькания страниц, пока я проматывала выпуски месяц за месяцем, голова пошла кругом. Вот и май, вот и нужная полоса.

«Недурная ставка. Сегодня утром до нас дошла весть, что некий гражданин сего города, личность широко известная в спортивных кругах, впервые появится на сцене театра «Птичья клетка» субботним вечером в роли Гамлета. Упомянутый джентльмен намерен таким образом выиграть пари в одну сотню долларов, которое заключил для доказательства того, что способен выучить роль (одну из длиннейших в пьесе) за три дня. Отсчет времени будет произведен сегодня пополудни в одном весьма респектабельном салоне. Не пропустите событие!»

Имени Гренуилла в статье не указывалось, зато она подтверждала его репутацию игрока, и притом не бедствующего. В девятнадцатом веке сто долларов, должно быть, составляли огромную кучу денег — по меньшей мере десятки тысяч, в пересчете на современные. Меня, впрочем, впечатли не столько размер ставки, сколько срок исполнения пари. Гамлет — самая длинная и трудная из всех шекспировских ролей. Даже опытнейшие актеры, на моей памяти, не смогли бы выучить ее в три дня. Такое под силу лишь тому, кто уже знаком с Шекспиром, кому его рифмы и модуляции кажутся естественными. Для этого надо быть неплохим рассказчиком, где-то даже фигляром… либо страдать аутизмом и все мерить словами.