Шифр Шекспира - Дженнифер Ли Кэррелл

— Не туда, — сказал он, указывая на другие ворота по ту сторону зала. — Сегодня, Котик, мы едем в Вегас.

— Для тебя — «профессор Котик», — парировала я. — И на билете совершенно четко стояло: «Лос-Анджелес».

Он покачал головой:

— В Лос-Анджелес полетит Катарина Стэнли. Должно быть, уже села. А Кристал Шелби отправится в Вегас.

Я уставилась на билет, который он мне вручил. И верно, в именной графе значилось «Кристал Шелби».

— Думаешь, этот фокус пройдет?

— Мы же не собираемся проникать в ряды русской мафии. Просто сбиваем с толку любопытных.

Этот маленький спектакль заставил меня задуматься. Для импровизации он был слишком хорошо подготовлен: «костюм» точно по размеру, сложен вещичка к вещичке, багаж доставлен, билеты заказаны…

— И давно ты это спланировал?

Хорошо хоть, ответил Бен, а не Элвис.

— Для того я и приехал в Бостон — вывезти тебя отсюда. Если понадобится, инкогнито. Хотя, признаюсь, я рассчитывал попасть обратно, в Лондон. Ну да ладно. Слегка отклониться от плана не страшно.

Я встала у него на пути посреди зала, уперев руки в бока.

— Но голом плане далеко не уедешь. Такие дела требуют больших расходов. И связей. Много связей.

Он пожал плечами:

— У всякого Элвиса есть поклонники.

Я не двигалась с места.

— Опять шутки в сторону?

Я кивнула.

Бен взял меня за локоть, отвел в тихий угол у пустующих ворот.

— Я уже говорил: у меня своя фирма. Значит, и подчиненные имеются. И связи — в таких местах, какие не угадаешь.

— Тогда почему взялся сам, не послал кого-то еще?

Он вполголоса затараторил, то и дело оглядывая терминал:

— Так захотела Роз. Она наняла меня — лично — охранять тебя, пока ты идешь ее путем, и я намерен закончить работу. Можешь назвать меня старомодным, но я привык думать, что мое слово чего-нибудь да стоит. Было бы, впрочем, неплохо, если б ты мне помогала. Так вот, послушай: кроме того, чтобы охранять, я еще хорошо слежу и заметаю следы — а у тебя с этим, признайся, не все гладко. Вот только чудес творить я не умею. Поэтому чем реже мне придется устраивать такие представления, тем лучше. Да и деньги когда-нибудь тоже кончатся. Если дело затянется и полиция повиснет у нас на «хвосте», мне будет труднее — и дороже — сопровождать тебя на пути к сокровищу. Делай вывод: чем быстрее поработаешь — тем больше шансов на успех. — Бен скрестил на груди руки и посмотрел на меня сверху вниз. — Впрочем, ты всегда можешь все бросить и передать дело копам.

— Ну уж нет.

Он медленно расплылся в улыбке.

— Не самый умный ответ, но, признаться, я восхищен. С другой стороны, если ты готова непременно идти до конца, о себе я такого сказать не могу. Где-то есть черта, которой я не переступлю — ни ради тебя, ни ради Роз.

— И далеко она?

Он тряхнул головой:

— Скажу, когда будем рядом. А пока решим вопрос с безопасностью. Либо ты следуешь моим указаниям, либо нет. Тогда я сочту договор расторгнутым и ты меня больше не увидишь.

— Это угроза?

— Нет, порядок вещей.

Я кивнула:

— Согласна.

— Очень хорошо. — Он показал на череду телефонных автоматов у стены: — Если хочешь проверить свои сообщения, сейчас самое время.

— А где мой мобильный?

— Сломался.

— В машине почему-то работал.

— А теперь — нет.

— Что ты с ним сделал?

— Выкинул и забыл. Извини, но пока он включен, твое положение можно определить с разбросом в длину футбольного поля, где бы ты ни была — хоть на Северном полюсе.

Всучив Бену ручку от чемодана, я направилась к автомату, скормила ему два четвертака и набрала номер. На автоответчике висели три сообщения. Два — от сэра Генри, при мысли о котором у меня свело внутренности от стыда.

Третье было от Мэттью.

— Прости, Кэт, — зазвучал в трубке его встревоженный голос. — Не знаю, что ты затеяла, но я, похоже, испортил тебе игру. После нашей встречи я пошел в «Хьютон» — думал, меня там разнесут из-за фолио. А вместо этого нарвался на какого-то копа. Он все выспрашивал о Фрэнсисе Чайлде. Что совсем странно, бумаг Чайлда не оказалось на месте — кто- то их взял. В общем, покопавшись, выяснили, что взяла их ты. Когда коп это узнал, я думал, его разорвет от злости, а он, наоборот, словно обледенел. Я даже испугался. Он думает, что ты в опасности, Кэт, и нешуточной. Короче, я сказал ему, где ты остановилась. Надеюсь, что поступил правильно. Еще он проверил все, что Чайлд успел написать при жизни, до последней буквы. Понятия не имею, во что ты влезла, но если понадобится помощь — звони. Ане понадобится — звони все равно. Должен же я узнать, что было в этих коробках с письмами! Но прежде сообщи, все ли у тебя хорошо.

На этом сообщение обрывалось.

— Послушай, — помахала я Бену, вызывая сообщение снова.

Он поднес к уху трубку и стал слушать с непроницаемым видом.

— Он знает про Чайлда! — Я начинала паниковать. Синклер знает про Чайлда! Где-то в недрах пакета с эмблемой Гарварда, между желтых страниц блокнота, завернутое вместе с книгами, покоилось письмо, которое Бен вынес из библиотеки. Мне начинало казаться, что оно светится через толщу бумаги, как радиоактивное.

Бен повесил трубку.

— Это не значит, что он в курсе наших поисков. А если и так, самому ему не докопаться. — Взгляд Бена был спокоен и тверд. — Для нас теперь главное — не дать себя опередить.

— Объявляется посадка на рейс пятьсот двадцать восемь до Лас-Вегаса, — раздался голос диспетчера из хрипящего динамика. — Размещение по группам. Пассажиры первого класса принимаются на борт в любое время.

Мы устремились к своим воротам. Задержавшись для проверки билетов, я услышала за спиной топот нескольких пар ног. Люди в очереди на посадку оборачивались, тянули шеи. По коридору цепочкой неслись полицейские. В нашу сторону они даже не взглянули. Я так отчаянно вцепилась в сумку с книгами, что порез опять начало саднить. Бен отобрал ее.

— Как я уже говорил, — шепнул он мне на ухо, — чем дальше, тем круче.

Тремя воротами дальше полицейские рассыпались, оцепив дверь. Однако та была уже закрыта, а коридор опустел. Дама за стойкой качала головой в явном расстройстве.

— Лос-Анджелесский уже взлетел, — пояснил Бен. — Не повезло.

Контролер у двери взял мой билет, и я покатила чемодан к терминалу, семеня на нелепых шпильках.

17

Летели бизнес-классом, но в салоне все равно было слишком тесно и людно для откровенной беседы. Правда, до нее вряд ли дошло бы — как только мы отыскали свои места, Бен зевнул и объявил:

— Если не возражаешь, я буду спать. — Вроде бы вежливо, и против ничего не скажешь. Через две минуты он вырубился.

Спать! А ведь правда: всю прошлую ночь Бен провел на ногах, да и позапрошлую, судя по всему, тоже. Мне же спать хотелось не больше, чем бродить среди райских кущ с лирой под мышкой. Вдобавок голова под париком жутко чесалась.

Я стала смотреть, как самолет отрывается и взлетает над водой, устремляясь вслед солнцу за море, прежде чем приземлиться на западном берегу. До того медленно это происходило, что я диву давалась: как только он побеждает силу тяжести и не падает с неба? Тем временем мысли мои носились по кругу не хуже белки в колесе, стремящейся побить мировой рекорд. Если Синклер узнал о бумагах Чайлда, убийца тоже мог это сделать. До сих пор он все время нас опережал.

Я беспокойно заерзала. Блеск и грязь города под нами постепенно сошли на нет, оставляя деревья тянуться в бесконечность. Где-то внизу лежала пьеса, которую никто не ставил вот уже почти четыреста лет.

Интересно, видела ли ее Роз? Скорее всего нет, раз она пришла просить у меня помощи. Или, как предположил сэр Генри, ей оставалось только дойти до «Кристи»? Вообще каково это — взглянуть на рукопись, хотя бы украдкой? Судя по описанию Гренуилла, это рабочая копия, с кляксами и помарками, а вовсе не образец каллиграфии. Нет, ее прелесть в другом.

Двадцать лет назад были обнаружены два стихотворения. Нашедшие утверждали, будто они принадлежат перу Шекспира. Стихи были неважные — это признали даже те, кто преподносил их как сенсацию, однако известие о находке привлекло к себе внимание всего мира, попало в передовицы газет и ночные выпуски новостей Лондона, Нью-Йорка и Токио.

А тут — целая пьеса.

Меня передернуло. Бен был прав. Если где-то на улицах мальчишки убивают друг друга за скрученное колесо, если любой мафиози может пристрелить человека просто для проверки автомата, наверняка найдутся и те, кто не прочь заплатить такую цену за богатство и славу.

Интересно, хороша ли пьеса? Хотя кого это волнует?

Меня бы волновало. Многие сюжеты ветшают со временем, кроме истинно великих. Они остаются в умах, тянутся сквозь время нитями золота и серебра, пока вся сеть жизни не заиграет на солнце, словно пестрый шелк или россыпь огненных опалов. Так, я мечтала любить, как Джульетта, и быть любимой, как Клеопатра, брать от жизни все, как Фальстаф, и бороться, как Генрих V. Если я оказалась не более чем бледным подражанием, то не от недостатка усердия. Хотя усердие себя окупило: сделало мою жизнь богаче и разнообразнее той, которую я построила бы своим умом. Читая Шекспира, я поняла, что есть любовь и смех, ненависть, предательство и даже убийство — самые свет и мрак человеческой души.