Красавица и босс мафии - Лола Беллучи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Решение мы нашли такое: я записываю на бумаге, Рафа набирает на телефоне, и только в обеденное время мы можем поговорить о чем угодно, с тех пор как нам разрешили разговаривать, Луиджия настояла на том, чтобы распределить нас по разным крыльям дома.
Это была одна из тех вещей, которые я узнала в разговорах с Рафаэлой. Правда, их было не так много, из-за времени и из-за того, что я боюсь, что, если я задам слишком много вопросов, она тоже решит их задать.
Я не знаю, на что могу ответить, а на что нет, и уж точно не стану спрашивать Витторио, или дона Витторио, как я теперь знаю, его называют люди. Думаю, ни для кого не секрет, как я сюда попала.
Дом — не замок, а сельская усадьба. Запах свежего винограда доносится с виноградников, которые я вижу из окна своей спальни, по словам Рафаэлы, их здесь целые мили и мили, и мы уже близки к времени сбора урожая, так что запах чувствуется повсюду.
Семья Катанео владеет винодельней и всем, что ее окружает, включая деревню, где на часть года останавливаются люди, приезжающие работать на сборе урожая. Это безумное количество земли.
Единственным членом семьи, с которым я познакомилась, помимо Витторио, была синьора Анна. Я была удивлена, узнав, что она его мать: женщине на вид не больше тридцати, но она произвела на свет четверых детей. По словам Рафы, у Витторио есть три младших брата, а его отец еще жив, и все они живут в особняке, но в разных крыльях.
Один не заходит в крыло другого, как будто огромный дом разделили на квартиры, чего я не понимаю. Если они владеют всем этим и богаты, почему бы каждому не жить в своем доме? Зачем жить вместе, если на самом деле вы собираетесь жить отдельно?
— Да. Я училась в колледже, но теперь он закончился, и мне пришлось вернуться, — отвечает роботизированный голос на мой вопрос, и я киваю головой, соглашаясь.
— А где ты жила? Я всегда хотела побывать в Соединенных Штатах. — Спрашиваю я, используя нашу схему, и ответ не заставляет себя долго ждать.
— В Нью-Йорке. Может быть, когда-нибудь ты поедешь туда, кто знает, может быть, я смогу вернуться и показать тебе свои любимые места? — Говорит Рафа, улыбаясь, и предложение так легко слетает с ее губ.
Я внимательно смотрю на блондинку, в тысячный раз пытаясь найти хоть какие-то следы обмана. Я никогда не встречала человека, готового предложить свою дружбу, не требуя ничего взамен, как Рафаэла. Ее веснушчатое лицо с нетерпением ждет моего ответа, и, не в силах помешать ей, я пишу на бумаге ложь.
— Конечно, это было бы потрясающе.
На самом деле это очередная ложь. За последние несколько дней я нахожусь в полном беспорядке. Я лгу себе, что со мной все в порядке, что я принимаю свое новое состояние естественным образом, хотя принять такое невозможно с самого начала. Затем я лгу себе, что ни одна часть меня не процветает в неприемлемом и недопустимом состоянии больше, чем раньше. Я лгу, что не буду думать о Ракель, а также лгу, что с ней все в порядке, что я уверена, что моей сестре лучше без меня. Я лгу, и лгу, и лгу, и никогда не думаю о своей лжи, потому что если я подумаю…
О, если я сделаю это, если я подумаю, я, наверное, сойду с ума.
* * *
Веранда, пристроенная к кухне, — прекрасное место, купающееся в солнечном свете, стены светлые и увиты вьющимися растениями, на потолке — огромный сводчатый люк, а большую часть передней стены занимают стеклянные и деревянные двери.
В другое время я бы, наверное, не смогла бы уснуть после первого пребывания здесь, если бы не попыталась воспроизвести на бумаге вертикальный сад, арочные окна или то, как некоторые растения свисают с крыши, словно зеленая люстра.
Не знаю, как бы определили этот особняк люди, изучающие дизайн и архитектуру, но я не могу придумать другого выражения, кроме как "захватывает дух". Каждое новое помещение, которое я открываю для себя, заставляет меня задуматься о том, насколько бедными были богатые люди, на которых я работала, по сравнению с Витторио и его семьей.
Это одни из редких моментов, когда я позволяю себе задуматься о своей жизни, о своей прежней жизни, но никогда не более чем на несколько секунд. И никогда о том, что действительно важно.
Сидя за круглым столом, я потираю руки о свой белый фартук, волнуясь.
Краем глаза я замечаю Луиджию, сидящую в углу комнаты со скрещенными перед грудью руками и привычным выражением отвращения. Ей потребовалась всего неделя, чтобы понять, что наши с Рафаэлой обеденные разговоры не помогают мне учить итальянский.
Рафа учила меня то одному, то другому, но нам всегда было гораздо интереснее болтать, жаловаться на жизнь или узнавать мир глазами друг друга, чем на самом деле заниматься родным языком моей подруги. Да, подруги.
У меня никогда раньше не было такой подруги, но, кажется, именно в нее быстро превратилась Рафаэла. Может, я для нее не та, может, просто слишком отчаянно нуждаюсь в компании, но я принимаю то, что мне дают, и пока блондинка готова позволить мне верить, что она моя подруга, я буду это принимать.
Луиджия потратила пятнадцать минут на нотации Рафаэле, и я подозреваю, что, переведя мне слова экономки, Рафа не сказала и половины. Однако при невероятном повороте событий блондинка убедила Луиджию, что в хаосе главной кухни в обеденный перерыв невозможно ничему меня научить.
Каким-то образом Рафаэла добилась разрешения закончить наш день на час раньше, чтобы учить меня в пустом классе. Видимо, я недооценила, как отчаянно Луиджия хочет, чтобы я поняла, когда она называет меня идиоткой множеством разных слов. Ее любимое — scema, которое, как я уже знаю, означает "глупая".
Но, конечно, она не позволила нам с Рафой остаться наедине, имея под рукой мобильный телефон, бумагу и ручку. Луиджия, должно быть, верит, что мы сможем сделать бомбу с помощью этих нескольких
