Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татикий и Стефан Блуаский отбыли на запад в направлении Константинополя, Балдуин удалился в Эдессу, а Адемар — на тот свет (епископа похоронили в той самой яме, откуда извлекли Копье Лонгина), и частично обезглавленная армия крестоносцев в ноябре 1098 года наконец выдвинулась из Антиохии на юг. Деморализующие раздоры между Боэмундом, Раймундом и другими князьями продолжались все четыре месяца похода, но и приступая к новому этапу своих приключений, предводители так и не уладили разногласий. Капеллан Раймунд Ажильский пишет, что рядовые паломники и солдаты начали шептаться о малодушии князей и раздумывать, то ли им взбунтоваться, то ли дезертировать. Они говорили друг другу: «Матерь Божья! Год в языческих землях, двести тысяч солдат полегло; может, хватит?»[203] И когда они наконец снова выступили в поход, настрой у них был самый что ни на есть кровожадный.
В четырех или пяти днях пути от Антиохии они наткнулись на небольшой городок Мааррат-эн-Нууман (Марра). За пятьдесят лет до этого персидский ученый и поэт Насир Хосров проезжал Мааррат и наблюдал, как горожане, жившие под защитой каменных стен и вырезанного на цилиндрической колонне заклинания, отгоняющего скорпионов, покупали на шумных рынках фиги, оливки, фисташки и миндаль[204]. Когда 28 ноября явились крестоносцы, горожане кинулись на стены; они метали вниз «камни из орудий, метали копья… огонь, стволы деревьев, соты с пчелами и всякие осколки»{55}, чтобы помешать крестоносцам штурмовать или взорвать укрепления[205]. На какое-то время это сработало. Но в следующие две недели инженеры Раймунда Тулузского построили огромную осадную башню на четырех колесах и засыпали ров у одной из городских стен, а солдаты Боэмунда атаковали город с противоположной стороны. 11 декабря башню Раймунда, штурмовые лестницы и другие осадные сооружения придвинули к крепости. Когда солнце село, город взяли штурмом. Всю ночь неуправляемая толпа солдатни буйствовала на улицах, грабя дома, огнем и дымом выкуривая жителей города, которые пытались укрыться в погребах. «А так как [и в погребах] нашли немного добычи, то сарацин, у которых могли что-нибудь найти, замучивали до смерти», — вспоминает Раймунд Ажильский{56}[206]. Женщин и детей убивали, многих брали в плен с намерением продать в Антиохии. Автор «Деяний франков» лично видел эту бойню: «В городе не было такого угла, где бы не лежали трупы сарацин, и невозможно было пройти по улицам города, не наступая по телам сарацин»{57}. Зима близилась к середине, еды в городе и окрестностях было не больше, чем в Антиохии, и перед армией крестоносцев снова замаячил скорбный призрак каннибализма. «[Наши люди] вспарывали тела умерших, чтобы найти у них в чреве спрятанные бизанты [т. е. золотые монеты], — пишет автор „Деяний франков“. — Другие рубили их мясо на куски и варили для пищи»[207]. Только набив животы и утолив жажду крови, крестоносцы наметили себе новую цель.
Пока франки опустошали Сирию, продвигаясь к ливанскому побережью с крестами в руках и с человечьим жиром в бородах, в Исфахане поэт по имени Муиззи слагал стихи для сельджукского султана Беркиярука. Он умолял своего господина во имя «веры арабов» отомстить латинянам, оскверняющим земли мусульман. «Вам нужно убить этих проклятых собак, гнусных тварей, волков, навостривших зубы и когти, — писал он. — Вам нужно схватить франков, перерезать им глотки драгоценными, жизнь исторгающими, кровь отворяющими кинжалами. Вам нужно сделать из голов франков мячи, а из их рук и ног — клюшки для конной игры поло»[208]. Но чем больше проклятые франки штурмовали, резали, пытали, убивали, порабощали и прогрызали себе путь по Дар аль-исламу, тем призрачнее становились шансы поиграть в мяч их черепами. По всей Сирии и особенно на пути в Иерусалим, который пролегал вдоль морского побережья по землям Ливана и Палестины, сельджукские эмиры и полунезависимые правители городов, зажатые между Сельджукидами и Фатимидами, предлагали князьям-крестоносцам откупные, лишь бы их оставили в покое. (Для любого крестоносца, принимавшего участие в войнах против испанских государств-тайф, это была хорошо знакомая история.) Тем временем предводители христиан продолжали препираться меж собой: 1 марта Боэмунд увел своих людей обратно в Антиохию, а оставшиеся, в том числе племянник Боэмунда Танкред, принялись заключать друг с другом недолговечные союзы. Крестоносцы Прованса — люди Раймунда Тулузского — не доверяли нормандцам и другим франкам, последние отвечали им тем же. Давешнее единство испарилось. Но несмотря ни на что, крестоносцы приближались к цели. Покинув Европу, они преодолели почти 3200 километров, и от Иерусалима, где хозяйничали Фатимиды, их отделяло теперь каких-то 320 километров.
Последним оплотом сопротивления на пути крестоносцев стала крепость Арка (Аккар), которая три месяца, с февраля по май 1099 года, сопротивлялась осаде. Пока та длилась, рядовые крестоносцы лакомились «маленькими камышинками с медовым вкусом» — сахарным тростником, — а рыцари рыскали по окрестностям в поисках драки и добычи[209]. Правителю Триполи, который был господином Арки, наконец надоело наблюдать, как гибнут его люди, и он предложил за мир пятнадцать тысяч золотых монет, а также лошадей, мулов и дорогие ткани. Наместник Джубайля (Джабле) откупился пятью тысячами золотых монет и «щедрым запасом вина»[210]. К Пасхе из Константинополя дошли слухи, что Алексей Комнин наконец-то решил отправиться на помощь крестоносцам с флотом, груженным солдатами, золотом и продовольствием. Император так и не появился, но и без него крестоносцы отступать не собирались. И непонятно было, может ли кто-нибудь оказать им достойное сопротивление.
Визирь Фатимидов, любитель золотых тюрбанов аль-Афдал, сидя в Каире, следил за ходом событий если не с тревогой, то с интересом. В отличие от
