Возвращение великого воеводы - Алексей Фомин

Первый же турок, с которым встретился Сашка, оказался одним из самых уважаемых и влиятельных вождей. С виду – чистый ваххабит. Но стоило Сашке увидеть его улыбку и светящиеся благорасположенностью карие глаза, как он почувствовал симпатию к этому человеку. Показалось, что такой, если уж он даст присягу, то до самой смерти ей не изменит.

Турок поклонился в ноги великому воеводе и что-то сказал.

– Приветствует тебя, великий воевода, – перевел Безуглый. – Имя его – Волкан. – Из следующей реплики турка Сашка разобрал только одно знакомое слово – «Голгофа». Улыбчивый турок обернулся к Босфору и махнул рукой в сторону невысокой горы на азиатском берегу. – Говорит, что перед тем, как переправиться, ездил он на Голгофу поклониться святому месту, где был распят Исус[14]. Молился там за успех царя нашего.

Упоминание Голгофы, оказывается, находящейся у него под самым носом, хоть и удивило Сашку, но он и виду не подал. В этой реальности он уже сделал для себя столько открытий, что еще одно погоду не меняло. Ну правильно, если здесь Иерусалим, то здесь же и Голгофа. Где ж ей еще быть?

Принятие присяги у турок было организовано так же, как и в предыдущем случае, с той лишь разницей, что не было среди турок такого человека, который мог бы встать впереди всех. Сначала все шло по утвержденному сценарию, но после произнесения слов присяги, Волкан встал с колен и, вместо того чтобы припасть к руке нового господина, обратился к нему с речью.

– Что он говорит? – обернувшись, спросил Сашка у Безуглого.

Тот, выслушав Волкана, вкратце перевел:

– Турки, вступая в прямое холопство к нашему государю, просят его стать не просто их господином, но и верховным туркским вождем над всеми племенами. А в ознаменование этого принять и носить имя султана Мурада.

Дмитрий, сидевший на кресле-«троне» на расстоянии вытянутой руки от Сашки, в этот момент, склонив голову вбок, тоже выслушивал своего переводчика. Дослушав до конца, кивнул головой, видимо, давая согласие. Потом, подняв правую руку в приветственном жесте, кивнул еще раз.

– Соизволяю, – громко произнес он.

Толпа турок тут же разразилась радостными воплями.

– Яшасын султан Мурад! Султан Мурад чок Яша![15]

Повернувшись к своим соплеменникам, Волкан поднял руки, призывая их успокоиться. Когда эмоциональный шквал несколько поутих, он вновь обернулся к великому князю и, почтительно поклонившись, произнес целую речь.

– Народ наш беден, ибо сидит на неплодородных землях, – вновь принялся переводить для Сашки Безуглый, – но к воинскому делу охоту и усердие имеет. А потому турки просят великого государя призвать их на те войны, какие будет угодно вести великому государю. И еще они всемилостивейше просят принять их всем народом в казаки[16], дабы они могли наилучшим образом нести свою ратную службу во славу великого государя.

Сашка поглядел на Дмитрия. У него на лице, после того как он выслушал перевод, появилась гримаса, свидетельствующая о некоем замешательстве, испытываемом им в эту минуту. На лицах же большей части ордынских темников, понимавших по-туркски без всякого переводчика, отразилась целая гамма эмоций: от недоумения до возмущения.

– Орды наши и без того велики и бесчисленны, – начал свой ответ туркам Дмитрий. – А казна государственная не бездонна… – Великий князь взял паузу, подыскивая подходящие слова.

Сашка перевел взгляд на туркских вождей. Те, услышав перевод слов великого князя, заметно напряглись. Похоже, надо было спасать ситуацию, иначе турки, разочарованные в своих ожиданиях, просто развернутся и уедут восвояси, а о принесенной ими присяге можно будет просто забыть. Сашка шагнул к креслу великого князя, деликатно оттеснив в сторону Боброка.

– Государь, – зашептал он на ухо Дмитрию. – Скажи им, что отдаешь им всю Азию, включая и греческие земли на Средиземноморском побережье. Пусть воюют их твоим именем и кормятся с них. А когда тебе понадобится их помощь, ты позовешь их под свои знамена.

Идея, видимо, Дмитрию сразу же понравилась, потому что он, едва заметно кивнув Сашке, продолжил свое обращение к туркам:

– Я не могу вас просто зачислить в казаки и платить вам за службу жалкие гроши. Такие храбрецы, как вы, заслуживают большего. Я отдаю вам всю Азию. Идите на юг до самой Африки и на запад до Средиземного моря. Воюйте там земли именем султана Мурада. А из завоеванного берите себе, сколько надо, чтобы прокормиться. В Персию только не лезьте, там и так мои воины стоят. – Услышав эти слова, турки вновь возликовали, и Волкану опять пришлось унимать их, чтобы великий князь мог закончить свою речь. – А когда настанет время идти дальше, я призову вас под свои знамена и укажу вам нового врага. – Дмитрий сделал повелительный жест, и откуда-то сзади, из-за толпы ордынских темников, какой-то воин вынес стяг и вручил его Волкану. Среди турок сразу пополз шепоток восхищения: «Санджак… санджак…» На лазоревом полотнище стяга золотом был вышит полумесяц, а над ним восьмиконечная золотая звезда[17]. – Теперь это будет ваше знамя, – сказал Дмитрий. – Оно будет свидетельствовать, что действуете вы от моего имени и по моему повелению.

Последовал новый взрыв эмоций, улегшийся довольно-таки нескоро. Когда наконец-то установилась относительная тишина, Волкан спросил:

– Великий государь, как же нам теперь называть себя, чтобы все окружающие народы знали, что мы не просто турки, а твои воины? Если мы не казаки, то кто мы теперь? Как нам именоваться?

– Будете зваться… Атаманские турки! – почти мгновенно нашелся Дмитрий. В переводе на туркский это прозвучало как «тюрки оттомани».

И вновь возрадовались подданные свежеиспеченного султана Мурада. «Радуются, как дети, ей-богу», – по-доброму подумал Сашка, глядя на туркских племенных вождей и их вооруженных до зубов воинов.

Пир по случаю принятия присяги туркскими племенами получился столь же эмоциональным и демократичным, как и сама церемония присяги, больше уподобясь дружеской пирушке, чем официальному мероприятию с участием царя и его свиты. Турки, едва выпив по второй чаше, затеяли соревнования в борьбе на поясах. Вскоре к ним присоединились и русские. Развеселившийся Дмитрий самолично вылавливал из кипящих котлов куски мяса и награждал ими победителей. Шум и гвалт поднялись до самых небес, как во время ожесточенной битвы.

– Государь! – Сашка обернулся на зов. Адаш. Протягивает ему какую-то бумагу. Лицо у него почему-то очень серьезное, можно даже сказать – напряженное. – Тебе письмо.

Сашке стоило бросить взгляд на эту бумагу, как сердце его тревожно екнуло: «Вот оно, то самое». Письмо было не свернуто в трубочку, как это здесь обычно принято, а сложено вчетверо. На одной стороне полууставом было написано: «Великому воеводе окольничему Тимофею Вельяминову».

Он осторожно, как ядовитую змею, взял листок из рук Адаша и медленно развернул его. Русским языком двадцать первого века там было написано всего несколько слов: «Хочешь увидеть Ольгу живой, приезжай в Несебр не позднее 1 августа. Остановишься в корчме у Трайчо. Будь один. Жди».

IX

Колодец был глубокий, локтей в пятнадцать. Облицованный кирпичом, с вбитыми в него скобами, уходящими вверх, к решетке из толстых прутьев, закрывающей колодец сверху. Сквозь крупную клетку решетки виднелось высокое звездное небо, подсвеченное понизу тусклым желтым светом уличного фонаря. У Адаша не было с собой клепсидры, но он отлично чувствовал время и без часов. Государь его в сопровождении пяти казаков и грека-проводника ушел почти час назад. Ушел, а его, как старого сторожевого пса, оставил охранять пути отхода. Все бы ничего, но уж больно смердело в этом колодце.

Адаш по скобам поднялся наверх, через решетку постарался, насколько возможно, обозреть окрестности. Нигде никого. Все окна в окружающих зданиях черны, горят только два уличных фонаря. Тишина и спокойствие. Это хорошо, что ребята уже час во дворце, а шума никто так и не поднял. Но все равно тревожно. Уж больно долго их нет.

На войне всегда так. Даже если тебе удалось пристроиться на тихую тыловую должность, и все сражения гремят где-то в стороне, далеко от тебя, не обольщайся. Значит, положенную тебе порцию смертельной опасности ты получишь неожиданно и всю разом. А если уж тебе написано на роду пасть смертью храбрых на этой войне, то, как ты ни старайся спрятаться в глухом тылу, судьба тебя все равно найдет. Только вместо смерти героя подавишься хлебной корочкой или рыбной костью, например. Так что, по разумению Адаша, получилось куда как справедливо. Уж слишком спокойно и вольготно жили они последние несколько недель. Да и войну с подачи старой чернильницы Безуглого пытались завершить при помощи золота (виданное ли дело?), а не за счет доблести и воинского искусства.