Непонятный роман - Иван Валерьевич Шипнигов

– Не кричи в микрофон, пожалуйста.

– Потом Ульяна подсадила меня на «Секс в большом городе».

– И вы каждый раз улыбались, слыша название коктейля «Секс на пляже».

– Более того. В январе двадцать второго мы с Соней смотрели это странное продолжение «Секса», с бабушками. Они были странные, но все равно хорошие. И все сплелось в странный клубок. И тоже было хорошо. Но Ульяне, скорее всего, не понравилось продолжение. Ведь там не было ее любимой Саманты. А какой же «Секс» без Саманты?

– «Клубок» в том смысле, что Ульяна – твоя первая женщина, а Соня – последняя?

– В смысле последняя???

– Ты хотел бы прожить с ней всю жизнь?

– А, в этом смысле? Конечно, хотел бы.

– Но ведь все когда-нибудь заканчивается.

– Поэтому я и боюсь говорить.

– Пацаны, вы слышали это? По-моему, у нас наконец-то есть название. «Я боюсь говорить». И дальше четыре часа слова не вставишь.

– Четыре часа вы сделаете?!

– Это была ирония.

– А… Кстати, я знаешь еще что заметил: объем глав постепенно и неизбежно увеличивается. Как увеличиваются ваши выпуски. Я же помню первые интервью в семнадцатом году по сорок минут. А сейчас сорок минут – что это? Всего лишь «зафиксировать всю цепочку» для начала разговора. Просто разминка перед бурей…

– «Разминка перед бурей» – это, я так понимаю, ответ на мой «шаткий лед».

– Дарю.

– Спасибо. Это ценное наблюдение, но теперь и наш замечательный редактор может тебе подтвердить, что нет, не прокатит.

– Подтверждаю. Не прокатит.

– Вы же даже не говорите, что именно не прокатит.

– Ты сам знаешь.

– Вы сами знаете.

– Ладно… Я люблю говорить о том, что было, но боюсь говорить о том, что будет. Просто по-детски хочется, чтобы некоторые вещи не заканчивались никогда.

– Почему «по-детски»? Этого ведь все хотят.

– Поживешь с детской писательницей…

– Чего тогда в этом вопросе ты так испугался?

– Больше всего я боюсь, что мы не сами расстанемся, а что-то нас разлучит. Ну ты сам послушай, как это звучит: «последняя любовь»!

– Я так не говорил. Я говорил не так. Я сказал: «последняя женщина». Это ты так услышал. И мне показалось, что ты не смог скрыть свой испуг от того, что у тебя больше не будет других женщин.

– Но хотя… «Женщина» и «любовь» это ведь во многом синонимы – это я и пытаюсь рассказать про Ульяну, что благодаря ей они для меня стали синонимами.

– Прости, я окончательно запутался в твоих бесконечных женщинах. Кто для тебя синонимы?

– Оо, нет, женщины не могут быть синонимами, они бесконечно разные… Знаешь, я, кажется, сейчас придумал определение зрелости.

– Ну.

– Ты зрелый, когда боишься не того, что у тебя не будет других женщин, а того, что они у тебя будут.

– Ну это просто обязательно надо на цитатку.

– Спасибо.

– Это был сарказм. Пацаны, я отойду ненадолго, мне тут доставка приехала.

– А я вспоминаю сейчас много, много фактуры.

– Вот, пацаны, я отойду, а вы пока записывайте его фактуру.

– Но это все нельзя ни описать, ни описывать…

– Если он вспомнит что-то, что можно описать и описывать, тоже запишите, но главное, подснимите, когда он вот так на минуту зависает. Эффектные перебивки из этого молчания можно сделать.

– Я купаюсь в своих воспоминаниях, как в том море между Сочи и Туапсе… А что за доставка у тебя?

– Это не еда.

– А, ну ладно тогда. Но может, раз ты заговорил о еде, закажем чего-нибудь опять?

– Нет. Пока купаемся в воспоминаниях.

– Те хинкали я уже почти не чувствую…

– Пельменей пожарим тебе.

19:14 Завтрак в Ирбите

– …Замерзнуть в сугробе в девятнадцать лет. Не хочу замерзнуть в сугробе в девятнадцать лет…

– Иван, просыпайся. Просыпайся, Иван.

– А? Мы уснули?

– Да. Костер погас. Сугробов навалило. И ты во сне говорил, что боишься замерзнуть.

– Мы не могли уснуть. Ну то есть, нельзя было спать, мы же могли замерзнуть.

– На полчаса мы всего уснули. И я проснулся как раз оттого, что замерз.

– Я имею в виду, насмерть.

– Давай ты что-нибудь другое будешь иметь в виду. Надо думать, как отсюда выбираться.

– Не только как, но и куда.

– У меня GPS опять заработал. Хотя лучше бы не заработал… Ну да, он по-прежнему не работает.

– Где он показывает?

– Да блин. На Урале он показывает. Тысяча четыреста с лишним километров от Москвы.

– Если бы мы не выехали из Москвы сегодня ночью, я бы сказал, что это похоже на правду.

– Какую правду? GPS сломался! У тебя не заработал?

– У меня он давно не работает. Воздух не европейский, ощутимо суше, и потому морозно. Морозно, но не холодно. Но не так сухо и морозно, как у нас в Сибири. В общем, по ощущениям, примерно Урал и должен быть.

– Заканчивай свой прогноз погоды. Пойдем, а то правда замерзнем.

– Но куда?

– По солнцу, по мху, по воздуху, ну давай, вспоминай свои деревенские приметы!

– Но ведь нет ни солнца, ни мха. Хорошо, хоть воздух пока есть.

– Ну давай ляжем здесь опять и умрем.

– Нет. Это было бы слишком просто. Но у меня есть идея.

– Плана у тебя случайно нет?

– План появится сам. Главное – идея. Почему мы раньше до этого не додумались?

– До чего?

– Позвонить спасателям. Ну не делай такое лицо, как у Николаса Кейджа из мема, ты меня им пугаешь.

– Связи нет! Ни сотовой, ни интернета, ни GPS! Пауэрбанк садится! А мы сидим в сугробе где-то совсем рядом со МКАДом! Этим я тебя не пугаю?!

– Ну каким МКАДом, тебе же карта сказала, что примерно Урал. Какой-то населенный пункт он рядом показывает?

– Ирбит какой-то. Но это же ненастоящая карта!

– Отлично. Завтрак в Ирбите… Так построй маршрут до этого Ирбита. Не хочешь? Да, ты мне не веришь, понимаю… Ладно! Идея в том, что сто двенадцать должно работать, даже когда нет никакой связи. Почему, почему раньше я этого не вспомнил. Вот что бухло-то делает, все-таки главный стиратель памяти. Дай пауэрбанк, я включу телефон и покажу тебе.

– Я не буду тратить последний пауэрбанк на твои фантазии.

– Хорошо, вот сэкономишь ты пауэрбанк, и чего?

– Да делай что хочешь. Только меня не трогай.

– «Только меня не трогай» – это наша домашняя фраза, потом, когда выберемся, расскажу тоже. Так. Включается, уже хорошо. Сейчас я тебе покажу. Спасение есть всегда, главное – надежда. Гудки, идут гудки! Здравствуйте! Мы заблудились в лесу. Двое мужчин, не ранены, сознание ясное, не спутанное, не раздвоенное. Еды нет,