Уилл Грейсон, Уилл Грейсон - Джон Грин

– Так зачем ты меня в пять сорок три разбудил?

Теперь Тайни ко мне поворачивается. Когда он вот так надо мной возвышается, невозможно не замечать его громадности. Он расправил плечи, и я за ним школы практически не вижу, при этом его тело представляет собой скопище крошечных треморов. Глаза распахнуты неестественно широко, как у зомби.

– Ну мне же надо было кому-то все это рассказать.

На минуту задумавшись, я иду за ним в актовый зал. В течение следующего часа я наблюдаю за тем, как Тайни бегает по залу как буйнопомешанный, бормоча что-то себе под нос. Он клеит липкую ленту на пол, размечая свои воображаемые сцены; делает на ускоренном воспроизведении пируэты, напевая; то и дело выкрикивает: «Тайни не главный! Главное – любовь!» Через некоторое время начинают собираться ребята, у которых на первом уроке драм-кружок, так что нам приходится уходить на математику, где Тайни в очередной раз демонстрирует чудо втискивания большого человека за маленькую парту, я традиционно восхищаюсь, дальше все скучно, а за обедом я сижу с Гэри, Ником и Тайни, который снова рассказывает о своем ослепительном духовном озарении так, что возникает ощущение – хотя я ничего против него не имею, – что он все же не совсем полностью проникся мыслью, что он – не ось Земная.

– А где Джейн? – спрашиваю я у Гэри через какое-то время.

– Болеет, – отвечает он.

– Заболевание называется «Я решила провести день со своим парнем в ботаническом саду», – добавляет Ник, и Гэри бросает на него недовольный взгляд.

Тайни быстренько меняет тему, я до самого конца обеда стараюсь смеяться впопад, но никого не слушаю.

Я знаю, что она встречается с Засранцем МакВатерполо, и знаю, что когда ты с кем-то встречаешься, это подразумевает идиотские развлечения вроде походов по ботаническим садам, но, несмотря на все это знание, которое должно бы меня защищать, я все равно до конца дня чувствую себя дерьмово. «Когда-нибудь, – заверяю я сам себя, – ты научишься по-настоящему молчать и ни из-за кого не париться». А до тех пор… ну, до тех пор надо дышать поглубже, а то такое чувство, что меня ударили в живот. Хоть я теперь и не плачу, мне сейчас гораздо хуже, чем после мультфильма «Все псы попадают в рай».

После школы я звоню Тайни, но он не отвечает, так что я отправляю эсэмэску. «Оригинальный Уилл Грейсон просит вас соизволить ему позвонить, когда представится возможность». Звонит он только в полдесятого. Я в это время сижу на диване и смотрю тупую романтическую комедию вместе с родителями. Кофейный столик заставлен настоящими тарелками с ужином из китайского ресторана, чтобы типа выглядело по-домашнему. Папа засыпает, как и всегда, когда не работает. Мама подсела ко мне ближе, чем мне кажется необходимо.

Во время фильма я постоянно думаю о том, как бы мне хотелось оказаться с Джейн в ботаническом саду. Мы бы просто гуляли там по дорожкам, она в своей толстовке, а я бы прикалывался над латинскими названиями растений, она сказала бы, что ficaria verna – отличное название для нердкор хип-хоперской группы, которая читает свой рэп строго на-латыни и так далее. Я прямо все так живо воображаю, и это доводит меня до отчаяния чуть не настолько, чтобы пожаловаться маме, но это приведет лишь к тому, что она будет задавать вопросы о Джейн ближайшие лет семь-десять. Я родителям так мало рассказываю о своей личной жизни, что они в каждую крупицу вцепляются на века. Я бы вообще предпочел, чтобы они получше скрывали свое желание, чтобы у меня были кучи друзей и девушек.

Ну так вот, звонит Тайни.

– Привет, – отвечаю я, встаю, ухожу к себе и закрываю дверь, и все это время Тайни молчит, так что я говорю: – Алло?

– Да, привет. – Кажется, он увлечен чем-то другим, и я слышу, как он стучит по клавишам.

– Тайни, ты там что-то строчишь?

– Погоди, – отвечает он даже не сразу, – дай предложение дописать.

– Тайни, ты же сам мне позвонил.

Молчание. Стук по клавиатуре.

– Да, знаю. Но мне тут, это, надо последнюю песню переделать. Чтобы не обо мне было. А про любовь.

– Зря я с ней целовался. Теперь эта тема с парнем разъедает мне мозг.

Тайни еще какое-то время молчит.

– Извини, – говорит он наконец, – пришло сообщение от Уилла. Он рассказывал про обед со своим новым другом-геем. В столовке, поэтому я понимаю, что это не свидание, но все равно. Гидеон. Даже звучит соблазнительно. Но вообще круто, что Уилл открылся. Всему миру признался. Богом клянусь, мне кажется, что он даже президенту Соединенных Штатов написал, типа: «Дорогой мистер президент, я гей. Искренне ваш, Уилл Грейсон». Грейсон, это же, блин, чудесно.

– А что я сказал, ты хоть услышал?

– Джейн и ее парень пожрали тебе мозг, – отвечает он безучастно.

– Тайни, я вот богом клянусь, иногда… – Я останавливаю себя, чтобы не сказать чего-нибудь жалкого, и начинаю сначала. – Может, завтра после школы чем-нибудь займемся? Типа в дартс у тебя поиграем или что еще?

– У меня репетиция, потом правки, потом Уилл по телефону, а потом спать. Но, если хочешь, можешь посидеть на репетиции.

– Не, – говорю я, – все нормально.

Повесив трубку, некоторое время пытаюсь читать «Гамлета», но я этот текст не особо просекаю, приходится смотреть в сноски, где объясняются слова, и чувствую я себя при этом дебилом.

Не особо умный. Не особо сексуальный. Не особо приятный. Не особо смешной. Это вот я: из категории «не особо».

Я все еще одетый лежу на покрывале, с книжкой на груди, глаза закрыты, мысли скачут. Я думаю о Тайни. О той жалкой фигне, что хотел сказать ему по телефону – но не сказал. Вот что это было: когда ты маленький, у тебя есть нечто такое. Одеяло, игрушка, еще что, не важно. У меня это была плюшевая собачка, которую мне на Рождество в три года подарили. Я даже не представляю, где ее отыскали, но фиг с этим, собачка сидела на задних лапах, я назвал ее Марвином и таскал всюду за ее луговые ушки лет до десяти.

А потом в какой-то момент, хотя, конечно, ничего личного против него я не имею, Марвин стал все больше и больше времени проводить в шкафу с другими игрушками, а потом еще больше, и в конце концов он остался там жить насовсем.

Но еще долгие годы после этого я иногда доставал Марвина и некоторое время сидел с ним – не ради себя, а ради него. Я понимал, что это дебилизм, но все равно так делал.

А Тайни я хотел сказать, что иногда мне кажется, что я – его Марвин.

Я помню, сколько мы с ним времени проводили вместе: вот я с Тайни в спортзале в средних классах, оказалось, что производители спортивной одежды не шьют шорты на его размер, и он выглядел так, будто на нем обтягивающие плавки. Тайни лучше всех играл в вышибалы, несмотря на свою ширину, и он всегда помогал мне стать вторым, прикрывая меня до последнего. Вот я с ним на гей-параде в Бойс-тауне в девятом классе, Тайни объявляет: «Грейсон, я гей», а я такой: «Что, правда? И небо голубое? И солнце восходит на востоке? И папа римский – католик?», а он: «Тайни Купер прекрасен? Верещат ли птицы от невозможной красоты, когда слышат пение Тайни Купера»?

Я думаю и о том, как много зависит от лучшего друга. Ты просыпаешься утром, свешиваешь ноги с кровати, ставишь их на пол, встаешь. Не приходится смотреть вниз, свесившись через край, чтобы убедиться, что пол никуда не делся. Он всегда на месте. До тех пор, пока не исчезнет.

Глупо винить второго Уилла Грейсона в том, что бывало и до его появления. Но все же.

Все же я продолжаю думать о нем, о его немигающем взгляде во «Френчи», о том, как он ждал кого-то, кого не существует. В моих воспоминаниях его глаза становятся все больше и больше, почти как у персонажа манги. Потом я начинаю думать про этого чувака, Айзека, который оказался девчонкой. Но то, что вынудило Уилла отправиться во «Френчи» – это все же было сказано. Эти слова были реальными.

Я тут же хватаю телефон и звоню Джейн. Автоответчик. Я смотрю на часы: 09:42. Звоню Гэри. Он отвечает на пятом гудке.

– Уилл?

– Привет, Гэри. Ты знаешь адрес Джейн?

– Гм, да.

– Дашь?

Пауза.

– Ты за ней, что, следить собрался?

– Нет, честно. У меня научный вопрос, – отвечаю я.

– Во вторник вечером в девять сорок две у тебя возник научный вопрос?

– Все верно.

– Уизли-стрит, семнадцать двенадцать.

– А ее комната где?

– Должен тебе сказать, дружище, что стрелка моего маньякомера уже в красной зоне. – Я молчу и жду. Наконец он отвечает: – Если стоять лицом к дому, то спереди и слева.

– Круто, спасибо.

На выходе я хватаю ключи, папа интересуется, куда я.

– Поеду, – пытаюсь отделаться я, но он в итоге ставит ди-ви-ди на паузу и встает. Подходит поближе, словно чтобы напомнить, что он немного выше меня, и строго спрашивает:

– Куда поедешь и с кем?

– Тайни помощь нужна с этой его дурацкой пьесой.