Не на жизнь, а на смерть - Иэн Рэнкин

– Кричали с галереи.

– Верно. Так я узнал этот голос. Парень по имени Кенни. Он курьер-мотоциклист.

– И что?

– Он ухаживает за моей дочерью.

– А! И тебя это беспокоит?

Ребус кивнул:

– Да, немного.

– И из-за этого ты хотел меня видеть?

Ребус выдавил слабое подобие улыбки:

– Нет-нет, вовсе не поэтому.

– Тогда что стряслось?

– Сегодня я был в Глазго, давал там показания. У меня было немного свободного времени, и я пошел на блошиный рынок – знаешь, там толкается всякий сброд…

– И?…

– На одном из прилавков продавались вставные челюсти. Верхние и нижние, самые разные, зачастую совершенно разнокалиберные… – Он помедлил, чтобы смысл последних слов дошел до Флайта. – А в Лондоне есть такое место, Джордж?

Флайт кивнул:

– Брик-Лейн, например. Там торгуют по воскресеньям. На центральной улице продают фрукты, овощи, тряпки. Ну а в проулках продается все, что только можно. В основном, конечно, всякий хлам, безделушки. Там интересно побродить, но вряд ли ты там что-нибудь купишь.

– Но там можно купить вставные зубы?

– Да, – сказал Флайт, немного поразмыслив, – не сомневаюсь.

– Значит, он умнее, чем мы думали, так?

– Не хочешь ли ты сказать, что те следы зубов ненастоящие?

– Я хочу сказать, что это не его зубы. Нижний ряд намного меньше верхнего? Получаются довольно-таки странные челюсти, вроде тех, что нам показывал Моррисон, помнишь?

– Еще бы не помнить! Я собираюсь подбросить фотографии Мориссоновой реконструкции газетчикам.

– А может, это именно то, чего добивается Оборотень? Он идет на Брик-Лейн или куда-то в подобное место, покупает там вставные челюсти. Пусть они не совпадают, ему все равно. И с их помощью он оставляет эти чертовы следы.

Флайт недоверчиво покачал головой, но Ребус знал, что он попался.

– Он не может быть настолько умен.

– Нет, может. – Ребус стоял на своем. – С самого начала он обводил нас вокруг пальца… Мы игрушки в его руках, Джордж.

– В таком случае надо подождать воскресенья, – задумчиво проговорил Флайт. – Необходимо обшарить все прилавки на этом чертовом рынке; найти тот, где продаются вставные зубы – там, наверное, их не так уж много, – и подробно расспросить о…

– …о человеке, который купил вставную челюсть, не примерив ее! – расхохотался Ребус. Это было смешно. Это было безумие чистой воды. Но он почему-то был уверен, что их ждет удача, что лоточник наверняка запомнил странного покупателя и даст его описание. Вне всяких сомнений, мало кто купит вставную челюсть, не примерив ее. На данный момент это была их единственная зацепка. И если им повезет, она выведет их на убийцу.

Флайт тоже начал улыбаться, покачивая головой. Ребус протянул ему сжатый кулак, и Флайт с готовностью подставил раскрытую ладонь. Когда Ребус разжал пальцы, на ладонь Флайта упала пластмассовая игрушечная челюсть.

– Заводная, – пояснил Ребус. – Скажи спасибо Лэму. – И, подумав, добавил: – Но я предпочел бы, чтобы он ничего не знал.

Флайт кивнул:

– Как скажешь, Джон. Как скажешь.

Вернувшись в кабинет, Ребус сел за стол перед чистым листом бумаги. Однако он, похоже, перестарался – сам себя перехитрил. Ребус подумал о Лизиных изысканиях: она не исключала, что у Оборотня могла быть судимость. Возможно. Возможно. Или же он был осведомлен о методах работы в полиции. А вдруг он полицейский? Или судмедэксперт? Или журналист? Участник кампании по правам человека. Юрист. Или сценарист чертовых полицейских телесериалов. А может, он просто человек начитанный. В библиотеках и книжных магазинах полно сборников уголовных дел, биографий серийных убийц, описывающих подробности поимки преступников. Если хорошенько проштудировать эти книжки, можно бесконечно долго водить полицию за нос. Как Ребус ни старался, он не мог отмахнуться от лезущих в голову предположений. Вставные зубы могут завести их в тупик. Черт, они просто должны заставить Оборотня выдать себя!

Он бросил ручку на стол и потянулся к телефону. Набрал номер Лизы. Телефон все звонил и звонил, но никто не брал трубку. Может, она приняла снотворное, или вышла пройтись, или просто крепко заснула.

– Ты, хрен безмозглый…

В дверном проеме стояла Кэт Фаррадэй – в своей излюбленной позе, опершись о косяк, скрестив руки на груди, словно давая ему понять, что она уже некоторое время поджидает его.

– Ты, придурочный мозгляк…

Ребус нацепил на лицо улыбку:

– Добрый вечер, инспектор. Чем я могу вам помочь?

– Ну… – сказала она, входя в кабинет, – прежде всего тем, что будешь держать рот на замке и думать головой, а не… Никогда больше не разговаривай с прессой. Никогда! – Она нагнулась так, словно собираясь ударить его головой. Избегая ее острого как бритва взгляда, он уставился на ее волосы. Они тоже, к слову сказать, выглядели весьма взрывоопасно. – Ты меня понял?

– ПТНФ, – выпалил Ребус, прежде чем успел подумать.

– Что?

– Вполне, – ответил он, – вполне.

Она медленно кивнула, хотя его ответ, казалось, не удовлетворил ее, и швырнула на стол газету. Ребус взглянул на первую страницу и увидел большую фотографию: его разговор с репортерами, нервничающую Лизу, стоящую рядом с ним. Заголовок гласил: ОБОРОТЕНЬ ПОЙМАН? Кэт Фаррадэй постучала пальцем по фотографии:

– Кто эта куколка?

Ребус почувствовал, что заливается краской:

– Она психолог. Помогает нам в расследовании.

Кэт взглянула на него с таким видом, будто он внезапно вырос в ее глазах; затем покачала головой и направилась к двери.

– Оставь себе газету, – сказала она, – у нас их будет полным-полно, можешь мне поверить.

Она сидит, держа перед собой раскрытую газету. На полу тоже лежат газеты, целая кипа газет. В ее руках ножницы. В одном из сообщений упоминается имя инспектора полиции: Джон Ребус. Его называют экспертом по розыску серийных убийц. В другом сообщается имя стоящей рядом с ним женщины, это полицейский-психолог Лиза Фрейзер. Она вырезает фотографию, а затем перерезает ее пополам, отделяя Ребуса от Фрейзер. Она проделывает это снова и снова, пока перед ней не образуется две кучки: одна – из фотографий Джона Ребуса, другая – из фотографий Лизы Фрейзер. Она берет одну из фотографий психолога и отрезает ей голову. Потом, с улыбкой на лице, принимается писать письмо. Очень непростое письмо, но это не имеет значения. Времени у нее достаточно.

Более чем достаточно.

Черчилл

Ребус проснулся по будильнику в семь утра, сел на постели и позвонил Лизе. Никакого ответа. А вдруг что-то случилось?

За завтраком он пробежал глазами заголовки газет. Серьезные издания опубликовали передовицы, рассказывающие о поимке Оборотня; однако все они были построены на теоретических рассуждениях: «Мы верим, что полиция… мы полагаем, что… им наконец удалось поймать этого ужасного маньяка». И только бульварные газеты напечатали фотографии, запечатлевшие Ребуса во время его короткой пресс-конференции. Однако даже таблоиды, несмотря на кричащие заголовки, были весьма уклончивы; возможно, потому, что сами в сенсацию не верили. Но мнение газетчиков не важно. Важен лишь Оборотень, где-то там, в неведомом тайном убежище, читающий сейчас о том, как его поймали.

Его. Снова это слово. Ребус мог думать о нем только как о мужчине, в глубине души опасаясь этого стереотипа, сужающего круг подозреваемых. Пока у них нет ни единого намека на то, что Оборотень – женщина. Но необходимо держать ухо востро. А так уж ли важен пол убийцы? Очевидно, да. Тысячи женщин проводят не один час в ожидании того, что с вечеринки или из паба их отвезет домой такси с женщиной-водителем за рулем. Представить страшно, какой поднимется шум, если убийца, которого они так боятся, – женщина! По всему городу люди пытаются как-то защитить себя. Организуют патрули для охраны жилых домов; один такой патруль уже избил какого-то бедолагу, который, заблудившись, случайно забрел в их район. В чем его вина? В том, что он цветной, а в районе живут одни белые? Флайт рассказывал ему о том, как силен расизм в Лондоне, особенно в его юго-восточной части: «Если у тебя загорелая физиономия, лучше не суйся туда, иначе тебе несдобровать». Ребус, благодаря Лэму, уже почувствовал на себе все прелести ксенофобии.

Конечно, в Шотландии такого безобразия и в помине нет. Шотландцы не расисты; шотландцы – религиозные фанатики.

Он отложил газеты и направился в отдел. Было совсем рано, примерно половина девятого. Кое-кто уже трудился за рабочими столами, но большая часть кабинетов еще пустовала. В кабинете Ребуса было душно, и он открыл окна, чтобы проветрить. Погода была приятной, дул слабый ветерок. Где-то в отдалении жужжал принтер, звонили телефоны. С улицы доносилось мерное гудение машин, глухой рокот, и ничего больше. Ребус положил голову на скрещенные руки, вдыхая запах столешницы – запах дерева, лака, карандашных грифелей. Этот запах напомнил ему о начальной школе. Он сам не заметил, как задремал.