Тимошина проза (сборник) - Олег Зайончковский

Многоголос мегаполис. В любую погоду наперекор стихиям он поет свою песню войны и труда, песню жизни и смерти. Здесь не счесть чрезвычайных поводов – спецмашины, не умолкая, кричат сиренами. Здесь во дворах не могут разъехаться свадебные лимузины с неприметными труповозами. Здесь производятся горы мусора, которые, скрежеща, пожирают оранжевые машины, сзади снабженные челюстями наподобие тараканьих. Песню города исполняет многомиллионный хор механизмов, и матерящихся автовладельцев, и школьниц, дерущихся ранцами, и гастарбайтеров, разгоняющих лужи метлами, и полезных идиотов, пикетирующих с плакатами, и идиотов просто, которым плакатов не дали. В эпическом этом хоре не слышно только голосов птиц. Пешеходы, привычные к гаму и грому, прокладывают себе дорогу жесткими взглядами. Женщины строчат уверенно на высоченнейших каблуках, а мужчинам незачем быть любезными. Захромавшего, ослабевшего здесь выталкивают на обочину. Не добивают его потому, что некогда. Впрочем, очисткой города занимаются соответствующие службы. Всё сущее здесь относится к чьей-нибудь компетенции. Светофор управляет движением: открывает и закрывает окно возможностей. Люди включаются и выключаются, но лица их остаются бесстрастными и безмысленными. Город шлет командные импульсы непосредственно в мозжечок, и человек совершает действия, тысячи действий в течение дня. Городская диспетчерская контролирует миллионы людей, миллиарды действий, применяя самые современные технологии. Город без человека существовать не может – без мозолистых рук и умственных выделений и регулярно вносимой платы. Люди городу очень нужны и полезны, поэтому он их разводит, ловит на стороне и обращает в жителей. И непрестанно пасет при помощи технологий. Правильный житель должен всегда находиться в тренде, поэтому городская диспетчерская формирует гражданскую модную точку зрения и возбуждает покупательский спрос на предметы необходимости. Это она, диспетчерская, вручает кому-то плакаты, а кому-то метлы; это она снабжает своих подопечных средствами производства, средствами нападения и защиты – всеми средствами к существованию. Ну а если какому-то жителю вдруг покажется, что он несчастлив – кто-то скажет ему, или сам подумает, что он ничтожество, – город станет ему утешителем. Несчастливцу достаточно оглядеться, чтобы удостовериться – все кругом таковы. Едут, идут, перебегают улицу, телефонируют, чистят нос, почесывают смартфоны – очевиднейшие ничтожества. Некрасивые, нездоровые, неудачливые в любви и безнадежно бездарные – все, однако, исправные жители.

Снегопад прекратился; небо приподнялось; тучи в нем уварились серыми кусками мяса. Несколько долгих часов Тимоша бродил по городу; джинсы его намокли снизу и до колен. Он вдохнул в себя столько московского сырого воздуха, что весь уже им пропитался. Вдобавок он пропитался спиртным, выпитым в заведениях, попадавшихся по пути. Это было совсем на него не похоже. Что и в каком количестве пил Тимоша, он бы сейчас не вспомнил, да и не пробовал вспоминать. Он даже не пробовал определиться в пространстве. Странным образом он узнавал здания и названия улиц, но пользы от этого узнавания не было никакой. Москва перестала давать подсказки, куда Тимоше держать направление. Впрочем, паники он пока не испытывал, не сомневаясь, что в конечном счете выйдет к какому-нибудь метро. Движимый этой верой, шел он и шел вперед, подражая другим пешеходам, которые знали, куда идут. Однако метро не показывалось. Это уже начинало пугать Тимошу. Москва без метро немыслима. Без него она превращалась в заколдованный лес, из которого не было выхода. Город играл с Тимошей, и притом нечестно – пьяному человеку трудно переиграть город. И всё же Тимоша не хотел сдаваться. Он увидел стоянку такси, и машину с плафоном на крыше, и водителя рядом с машиной, покуривавшего в непринужденной позе. «Вот и способ уехать! – обрадовался Тимоша. – Как же я раньше не догадался».

– Вы свободны? – спросил он, подходя к таксисту.

Тот окинул его оценивающим взглядом.

– Я-то свободен, а тебе чего?

Грубость таксиста Тимошу несколько удивила.

– Ехать, – ответил он.

Таксист, не меняя позы, отряс с сигареты пепел.

– Ну и куда тебе такому ехать?

– Вы спрашиваете, в смысле, адрес?

– А в каком же еще, блин, смысле?

– Как же, конечно. Сейчас скажу…

В эту секунду Тимоша понял, что напрочь забыл свой адрес и даже название своего района. Стало неловко перед таксистом.

– Извините, какой-то бред… – только и вымолвил он, после чего отступил в смятении.

Словно судно, покинутое командой, безвольно и безотчетно дрейфовал Тимоша в уличных людских потоках. Встречные пешеходы увертывались от него, попутные толкали сзади. Наконец его вынесло в какой-то скверик. Усталость вместе с отчаянием заставили Тимошу сесть на сырую скамейку. Возможно, ему удалось бы все-таки собраться с мыслями или он на какое-то время заснул бы, а потом собрался. Но этому помешало одно незначительное, но ужасное происшествие. Проезжавший сквериком велосипедист не заметил сидевшего на его пути воробья, а воробей отвлекся и не заметил велосипедиста. В результате велосипед переехал птичку. Ни велосипедист, ни, скорее всего, воробей даже не поняли, что случилось. Переживание этого эпизода выпало всё на Тимошину долю. Воробей распластал свои крылышки по асфальту; мозг его вместе с глазом выдавился через раскрытый клюв. Тимоша смотрел на него завороженно, больше не чуя мокрой скамьи под собой. Небывалое происшествие взволновало его, но почему-то не удивило. Слишком точно было всё срежиссировано и разыграно непосредственно для Тимоши. Воробей заплатил своей жизнью, маленькой жизнью в большой игре. Эта жертва, конечно, была предварительная, символическая, как бы послание или знак. Страшно было Тимоше это послание расшифровывать, но и без расшифровывания было тоже страшно.

Переживая смерть воробья, Тимоша мог бы не обратить внимания на мужчину в военной куртке, шедшего тем же сквериком. Но мужчина обратил внимание на Тимошу и вздумал составить ему компанию на скамейке.

– Здесь мокро, – предупредил Тимоша, но было поздно. Мужчина плюхнулся рядом с ним и даже притиснул Тимошу боком.

– Ты что, типа, против, чтобы я сел? – с вызовом поинтересовался он.

– Лавочек кругом достаточно, – ответил Тимоша мрачно.

– Значит, против, – констатировал мужчина в куртке. Он достал из-за пазухи пистолет и приставил его к Тимошиному виску. – А теперь? Скажи теперь, что ты против.

Второй уже раз сегодня Тимоше грозили оружием. Он замер, пытаясь соображать. Наемный убийца стреляет, не спрашивая, – значит, это опять послание.

– Я против, – сказал он твердо.

Выругавшись, мужчина убрал пистолет.

– Ну почему ты такой козел?! – воскликнул он с горечью. – Почему вы, московские, все козлы? Может, я просто хотел пообщаться.

Если бы даже Тимоша что-то ему ответил, мужчина бы не услышал. Он откинулся на скамейке и захрапел. Эта сцена с вооруженным пьяницей лишь дополнила череду сегодняшних происшествий, внешне абсурдных и как бы не связанных между собой. Однако Тимоша уже был способен видеть одно, думать другое, а выводы делать совершенно третьи. Если требовалась увязка, он находил ее с помощью интуиции, которая, как известно, есть высшая форма мышления. Интуитивно Тимоша почувствовал, что на него началась охота. Хозяева технологий больше с ним не шутили. Но почему, по какой причине они перешли в наступление? Ответ подсказывала ему та же обострившаяся интуиция. Скорее всего, хозяева технологий смогли раскодировать его тексты. Конечно, Тимошина проза грозила разоблачением хозяевам технологий, но кто дал им ключ к пониманию? Кто предал Тимошу? Некоторые свои опусы Тимоша показывал бабушке, но она хотела читать только дедушкины воспоминания и поэтому была не в счет. Значит, оставалась Надя. Как ни горько было открытие, но сомневаться не приходилось: это она сдала Тимошу хозяевам технологий. Бедная Надя! Конечно, в их подлой игре она и сама была жертва. Устрашенная и несчастная, потерявшая даже свою любовь. Теперь только Тимоша понял: Надя пыталась его спасти – в последние их минуты – пыталась спасти его, отвратив от занятия прозой.

Озаренные интуицией, открывались смыслы, истинное значение многих вещей и событий и Тимошиной прозы в широком контексте. Только теперь было слишком поздно. Тимошины ставки сделаны были все, и все они были биты. И не было пути назад. В Москве зажглись уже фонари, а Тимоша запамятовал свой адрес. Пьяный сосед по лавочке повалился набок. Можно было забрать у него пистолет и здесь же, не сходя с места, прибавить свои мозги к воробьиным. Но Тимоша не захотел облегчить задачу хозяевам технологий. Он встал и пошел, чуть пошатываясь, навстречу своей судьбе.

Оказавшись на том или на этом свете, первое, что человек увидит, – это именно тот или этот свет. Лампочку или солнце; далекое синее небо или тускло отсвечивающий потолок. А потом он услышит слово. Нежное слово матери или грозное слово Господа или какое-нибудь еще.