Время дождей - Леонид Словин

— Я разговаривал с Поздновой, товарищ генерал, — Гонта поднялся. — Другие работы ей неизвестны.

— Спруту необходим исчезнувший «Апостол Петр». Надо подумать, как это использовать, друзья. А пока я представляю вам ближайшего помощника Спрута!

На экране видеомагнитофона вновь побежали кадры, отснятые на Ярославском вокзале, — чемоданы, участники группы захвата. Замелькали кадры задержания.

— Стоп! — скомандовал Холодилин.

Оператор извлек Сенникова из гущи дерущихся, припечатал к экрану, Сенников замер, распластав подстриженную лопаткой бороду, рот его был раскрыт. Он весь отдался драке, не зная еще, что дерется с таким же подручным Спрута, как он сам, не ведая, что ему уже никуда не уйти из отгороженного скамьями сектора захвата. Исчезли из кадра мельтешившие вокруг фигурки. На экране остались два лица, с ненавистью глядевшие друг на друга, сотрудники смотрели на второе — благопристойное, может, самую малость отягченное низким лбом, густыми нависшими бровями.

— Этот человек приехал на вокзал задолго до назначенного часа, чтобы удостовериться, все ли в порядке. Он сел рядом с Сенниковым и Филателистом. По какой-то причине он заподозрил опасность и разыграл сцену с похищением бумажника. Сам Спрут, возможно, в это время входил в зал… — Настроение у Холодилина было отличное. — Мы не зря обозначили преступника Спрутом, гигантским головоногим. Наш противник как личность мелок: связь с оккупантами, эксплуатация подонков. — Генерал поднялся, закрывая совещание. — Надо быть готовыми ко всему: в минуту опасности шедевры могут уничтожить. Поэтому задержание должно быть произведено с поличным, когда станет известным местонахождение тайника…

Глава седьмая

НЕВОД ДЛЯ СПРУТА

Гонта успешно выполнил оба задания Ненюкова.

В береговском архиве он нашел сведения о борбыле Федоре Джуге — Теодоре, а через несколько часов в аэропорту встретил прилетевшую из Минска Марию Бржзовску.

Цепь неопровержимых доказательств причастности Джуги к кражам икон тянулась от обручального кольца «Олена anno 1944», переданного ему Русиным в теплушке смертников, к изобличенному в совершении преступлений Филателисту, у которого это кольцо было изъято после ареста.

«Итак, Теодор, иначе Федор Джуга, и Спрут — одно лицо…» — подумал Гонта, глядя на летное поле в открытую дверь машины.

…Утренние краски беспрестанно менялись. Угольно-черные тона блекли, переходя в розовые, голубые, сиренево-темные.

На заднем сиденье дремала Бржзовска. Она прилетела под утро — из-за непогоды рейс несколько раз откладывали…

— Моего мальчика тоже звали Андреем, — были ее первые слова Гонте. — Иногда я не могу вспомнить его лицо…

— А того человека вы узнаете?

— Снится он мне каждую ночь! — Она тяжело влезла в машину — не старая еще, крупная женщина, в пальто, казавшемся тесным. — Когда швабы их встретили и стали звидать, чий сесь фаттю, Теодор сказав: «Не знаю! Прибился до нас. Надо его проверить!» Это он сказал про моего Андрея! — Бржзовска перемежала рассказ закарпатскими словами. Гонта понимал их. — А у швабов уже було дуже много дитей, яким не вдалось бежать: матери погнали их, абы диты остались живы. Немцы их проверили. Ни один в живых не остался, — она вздохнула. — Мы поедем мимо мемориала? Я хочу подойти к памятнику.

Гонта посоветовал ей отдохнуть — она послушно согласилась. Дремал, навалившись на дверцу, шофер.

На краю летного поля, под деревьями, лежали бурые прошлогодние шишки, похожие на ежат, свернувшихся в присутствии людей. У взлетной полосы, прощалась молодая пара, шофер бензозаправщика что-то кричал им, высунувшись из кабины.

Неожиданно запищала рация.

— «Вниманию патрулей на трассе! Уточняю приметы разыскиваемых — выбывших в автомашине «Москвич»…» — Составлявшие радиограмму спешили, она получилась не очень складной.

«Что произошло? — подумал Гонта. — Значит, инспектору ГАИ, которого я предупредил на Перевале, не удалось задержать машину? Или Шкляр и его спутники не доехали до Перевала?»

Он вспомнил «Москвич», тащившийся словно из последних сил, и Шкляра в нем.

Передававший радиограмму замолчал, похоже, его окликнула другая радиостанция, менее мощная. Гонта ее не слышал, услышал только ответ дежурного:

— «У художника фальшивый билет, на который якобы пал крупный выигрыш. При обнаружении подделки и ввиду невозможности вернуть задаток жизни Шкляра может угрожать опасность. Проверены действующие гостиницы, кемпинги…»

— Хитро задумано, — шофер проснулся. В голосе его звучала непоколебимая убежденность малосведущего, — лотерейный билет нужен расхитителю или спекулянту, чтобы и машина была, и ОБХСС не подкопался. Когда подделка выяснится, — он незлобно рассмеялся, — потерпевшим путь в милицию заказан. А художнику придется туго. Эти на все пойдут.

Гонта в последний раз оглянулся на клубки иод деревьями — они так и не пошевелились.

— Едем!

Ориентировку повторили два раза. Было ясно: случившееся со Шкляром серьезно и может повредить операции, на что и рассчитывает Джуга — Спрут.

— Мемориал, товарищ старший лейтенант! — сказал шофер.

Между деревьями мелькнул постамент. Жестяные листья венков ощетинились под прелой хвоей. Шофер затормозил. Все вышли из машины.

В глубь леса, за стену кирпичного завода, вела песчаная тропинка, начинавшаяся ступенями из белого туфа.

Бржзовска подошла к белому камню — на нем что-то лежало. Гонта не мог разобрать — что. В руках Бржзовска несла свертки. Но это были не цветы. Когда она развернула бумагу, Гонта понял — на белых ступенях лежали подарки детям, чей последний путь шел через этот тихий, пахнувший хвоей бор — игрушки, детские сандалии, книжки.

Плыли в небо верхушки неподвижных сосен. Сквозь дырочки маломерок-сандалий струился в вечность песок.

Причину волнений в коридоре Кремер узнал позже, когда, одевшись, вышел из номера. Не было света. Директор гостиницы уверял, что во всем виноват вчерашний буран, режиссер требовал заменить пробки, следователь…

Обо всем поведал Мацура, с которым Кремер столкнулся в полутемном холле.

— Собственно, что следователь?

— Дима пропал, — Мацура вертел головой; ему не хотелось упустить ни одной новости, ни одного передвижения действующих лиц. — Не ночевал в гостинице. И Вероники нет. Взяла вещи и… Вы же знаете!

— Ничего не знаю. К чему эта таинственность?

— Болтают ерунду: инспектор будто бы преследует Шкляра.

— То есть…

Мацура нахмурился:

— В училище, помню, только и твердили: Дима Шкляр! Талант, самородок… Администрация тоже носилась, но по другим поводам. Кто довел до слез уважаемого всеми мастера? Шкляр. Кто приставил лестницу и поднял в окно веселую компанию? Он же!

Сантехник Роман в кепке и свитере тащил к щиту-распределителю заляпанную краской стремянку. Мацура попытался и из него выжать информацию.

— Старший лейтенант не приехал?

— Из «люкса»? — Роман опустил лестницу: он не мог заниматься двумя серьезными делами одновременно. — Он уезжал?

— Здравствуйте!

— Я пропуска не выписываю, — обиделся сантехник.

Мацура пожалел, что связался.

— Рома-ан! — раздалось из-под щита. — За песнями тебя посылать!

Сантехник подхватил стремянку.

— Талант без самодисциплины! Возьмите меня, — продолжал Мацура как ни в чем не бывало, — семьи нет, времени много. Мог бы чаще бывать в «Авроре»…

Все, что говорил Мацура, было правильно, и все-таки слушать его было удивительно скучно, как смотреть на продолжавшуюся бесконечную прямую линию. Три линии, утверждал будто бы Делакруа, на свете самые уродливые, вспомнил Кремер, — параллельная, волнистая и прямая.

— Бывает, что вы показываете работы до опубликования? — спросил он.

— Непрофессионалам! Только! Мое правило. Среди них нет ни Шкляра, ни Пашкова…

«Можно ли быть таким наивным?» — Кремер вспомнил Филателиста. Только исследование Мацуры заставило того уверовать в «Суд Пилата» как вещь Тордоксы.

— …Пашкова не узнаю! Возьмите его бестактную выходку в отношении Антонина Львовича!

Он не договорил. Из комнаты кастелянши вышел Пашков. Накануне его весь вечер не было в гостинице, никто не видел, как он вернулся.

— Перед Антониной Львовичем я извинюсь, — экскурсовод театрально поклонился. — Публично. На автостанции. Но убежден: преступник здесь. У меня есть данные, я укажу его. Предупреждаю: на автостанции будет небольшой бэм.

— Опять вы, Володя, — Мацура поморщился, — есть инстанции, общепринятые нормы… Вы уходите? — спросил он Кремера.

Вернувшись в номер, Кремер одним пальцем, не прибегая к профессиональной десятипальцевой системе, достукал на машинке последнюю страницу — описание брачного периода аргонавтов. Им руководила потребность увидеть работу завершенной. Напечатанные листы он бросил в непрактичную корзину. Заключительная работа Кремера сразу опустилась на дно. Такое было впервые. Ставшую ненужной брошюру о глубоководных Кремер подарил горничной, катившей мимо двери круглый, на маленьких колесиках, пылесос.