Время дождей - Леонид Словин

Оказавшись на очной ставке, недавние сообщники молча присматривались друг к другу.

В комнате было темновато, следователь поднялся, чтобы включить свет. Уже следователь прокуратуры, принявший дело в свое производство, молодой, болезненно-полный, раздавшийся в плечах.

— Имеете личные счеты? — спросил он.

Сообщники выжидали недолго.

— Он не раз угрожал мне, — вспомнил Филателист.

Сенников скрипнул зубами.

— Ясно. Вопрос к вам, — следователь обратился к Филателисту. — При каких обстоятельствах совершено преступление?

Филателист ждал вопроса. Он заговорил, глядя Сенникову в лицо:

— Данные мною показания подтверждаю полностью. Сенников угрожал, у меня были основания полагать, что угрозы будут приведены в исполнение…

— Почему?

— Он рассказал про убийство пастуха…

Сенников повернулся на стуле, едва не сломав его.

— Где я об этом рассказывал? Пусть назовет!

— В Залесске, когда шли по парку!

— Что говоришь?

— Убийца!

— Пусть скажет, как именно я сказал про Торженгу! — Сенников настаивал на бессмысленном: требовал в точности привести слова, которые, кроме них, никто не слышал.

— Торженга? Значит, знает о чем идет речь? — Филателист повернулся к следователю. — Он сказал: «Если кто-нибудь появится, отправлю к праотцам, как Фадея в Торженге!» Дословно!

Сенников сделал попытку броситься на напарника, но Гонта, стоявший позади, с силой схватил его за плечи. Следователь вызвал конвой.

— Уведите!

Сенникова душила злоба. Уходя, он повторил как заклинание:

— «Живем с бабушкой, никого не держим…»

— Разрешите, — Филателист потянулся к папиросам на столе. Следователь достал из ящика спички.

Несколько минут все прислушивались к звукам, доносившимся из глубины следственного изолятора.

— На местах происшествий — в квартире онколога, в Торженге, — сказал следователь, — находили окурки сигарет. Сенников, по-моему, не курит?

— Выходит, я не один таскал ему каштаны из огня.

— Возможно.

План допроса Филателиста был разработан с учетом всех добытых данных.

— Я хотел бы затронуть такой вопрос, — продолжал следователь. — Вы снимали комнату на фабрике зонтов?

— Было, я упустил из виду. Это важно?

— Сенников жил с вами?

— Какой-то злой рок все время толкал меня к нему.

— После ареста у вас остались его личные вещи — письма, фотографии…

— Фотографии, письма? Что вы хотите сказать?

В Филателисте было что-то от застенчивости шулера, которого не раз ловили с поличным.

— Вы хорошо придумали — прятаться за Сенникова. Фигура скомпрометированная, особо опасный рецидивист.

— Не понимаю.

— Он был игрушкой в ваших руках.

Филателист будто даже успокоился. Теперь в нем не было ничего от Нестора, да и вся история с пастушком казалась лишь уловкой, способом представить себя недалеким.

— Значит, Сенников не совершал преступления? — спросил филателист.

— Совершал. Именно вы дали нам доказательства его вины: фотографию его отца, письмо, телефон старухи Ковригиной…

— Какой смысл? Простите!

Ответил Ненюков:

— Мы тоже не могли понять. — Он прошелся по комнате. — Смысл есть. Шедевры будут искать вечно. Опасность разоблачения существовала бы всегда. — Он остановился у стола, рядом с подследственным. — В один прекрасный день вы сообщили бы нам о причастности Сенникова к преступлениям.

— То есть?

— Раскрыли бы правосудию глаза на цепь улик. Подсказали бы, что старик на завалинке — отец преступника, что письмо написано им сыну…

— Как та лиса, что выставила хвост из норы?

— Вы думали, что мы никогда не разберемся в запутанной системе улик — номера несуществующих телефонов, бессвязный текст…

— Разрешите? — Филателист взял папиросу. — Не думайте, что я собираюсь подтверждать ваши гипотезы. Наоборот: я хочу довести их до абсурда… Допустим, благодаря мне вы задержали бы Сенникова. Что потом? Где гарантия, что Сенников не выдал бы своего соучастника? Меня самого?

«Догадывается ли Филателист, — подумал Ненюков, — что от него избавились так же просто, как сам он думал избавиться от Сенникова?»

Ненюков встал, прошелся по кабинету.

— О Сенникове могли сообщить потом… Понимаете? Как бы точнее выразиться… Когда Сенников был бы уже не в состоянии никому ничего рассказать. После несчастного случая с ним, например! Или скоропостижной смерти… Вина Сенникова была бы доказана, дело прекращено.

Филателист занервничал.

— Разрешите спичку, Владимир Афанасьевич? — Всех, включая Гонту, он называл по имени-отчеству. — Слишком грустно вы все представляете.

— В этих уликах — приговор Сенникову, — Ненюков подал спичку. — Между прочим, я был на Ярославском вокзале…

Филателист прикурил, посмотрел на Ненюкова.

— В месте, где вас задержали, много лет не было зарегистрировано ни одной карманной кражи.

— Какое это имеет отношение?

— Непосредственное. Если бы не кража бумажника, вы с Сенниковым дождались бы Спрута. Так мы условно назвали скупщика икон…

— Я же говорил: Сенников способен на все!

— Мы вели киносъемку. Сенников карманной кражи не совершал.

— В чем же дело? — на секунду он как-то обмяк, но тут же взял себя в руки.

— Не догадываетесь? Почему этот человек хватился бумажника именно здесь? Не у касс, не у ларька!

— Это ваш человек, начальник! — Филателист сделал попытку улыбнуться.

— Мы могли вас взять в Залесске, на выставке. После кражи, у могил настоятелей. Могли взять на платформе в Калинине. В поезде.

— Разве? — но он уже знал, что Ненюков говорит правду.

— Вы подошли к музею со стороны могил. Ставень не поддавался…

— И это известно?

— Вы ехали на такси, потом в поезде. Вам дали возможность прийти на вокзал. Этот тип с бумажником — он человек Спрута, и наверняка он что-то заподозрил. Может быть, узнал кого-то из сотрудников милиции.

— Чепуха! Он бы предупредил меня!

— Не будьте наивны.

Закончились допросы в других следственных камерах. Умолк лязг ключей. Гонта дважды выходил в коридор, чтобы стрельнуть папирос у дежурного. Разговор шел прямой. Филателист больше не играл.

— Почему вы думаете, что Смердова убил я, а не Сенников?

Следователь загибал толстые пальцы:

— Ваш кровавый платок в избе. Высота, на которой оказались мазки, отпечатки пальцев, окурок сигареты «Визант». Смердов никогда бы не вступил в переговоры с Сенниковым об депонировании икон. Это смешно!…

Теперь уже следователь сидел на стуле, касаясь животом стола, а Филателист, против правил, ходил взад-вперед по кабинету.

— Вы действовали в Торженге как люди, незнакомые друг с другом. Смердов переписал с паспорта ваши установочные данные.

Филателист вздрогнул: гипотеза соответствовала действительности.

— Еще папиросу.

— Папиросы кончились. Сигарету? Кстати, в следственном изоляторе мы видели вашу карточку. В ларьке вы заказываете не. папиросы, а сигареты!

Все это время они говорили только о доказательствах и никто не вспоминал о наказании.

Ненюков достал сигареты. Пачка «Византа» напомнила Филателисту о предстоящей расплате. Словно чуть слышный звонок прозвенел в тишине следственной камеры. О чем предупреждал он?

Подследственный задумался, работники милиции не торопили.

— Пожалуй, лучше, что арестовали только меня и Сенникова, — наконец заговорил Филателист. — Если бы удалось задержать нас позже на полчаса, моя судьба интересовала бы вас лишь постольку поскольку. А сейчас я нужен… Я закурю, — он принял решение и как будто успокоился. — Разрешите? Связи обрублены. Сенников не представляет толком, что воровал, для кого, — Филателист улыбался. — Про Тордоксу узнал я. И про международную выставку тоже. Это не для протокола. Я нашел покупателя. Вы говорите — Спрут? Пусть Спрут. Без меня его не поймать — он затаится. А в крайнем случае бросит иконы в огонь. Вы его не знаете!… С ним немцы не могли ничего сделать. Он делал бизнес у них на глазах… — Филателист глубже затянулся, с силой ткнул сигарету в пепельницу. — Дело рано считать проигранным. Вы, конечно, слыхали о каторжнике Кораблеве. За свободу он обещал иеромонаху Илиодору вернуть похищенную икону Казанской богоматери.

— Вы хотите сказать… — начал следователь.

— Если мое дело прекратят, я гарантирую целостность уникальных произведений искусства!

— Среди нас нет ни иеромонаха Илиодора, ни епископа Гермогена, — генерал Холодилин выключил диктофон с записью показаний обвиняемого. — На сделку не пойдем, наш малоуважаемый противник заблуждается. Заблуждается он и в том, что с его арестом Спрут прекратит охоту. Ерунда! Коммерческая сторона предприятия обеспечивается монополией на все иконы Тордоксы, — он обвел глазами аудиторию, словно объединяя ее перед тем, как сделать следующий шаг в своих суждениях. — Существуют ли другие работы Мастера?