Прошу, найди маму - Син Гёнсук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда после ухода из дома ты начинал привыкать к новой обстановке, перед глазами постоянно представало всё домашнее хозяйство, обласканное руками жены. Щенки, куры, картошка, которая не заканчивалась, сколько ни выкапывай… дети.
До того, как ты оставил её на станции метро «Сеульский вокзал», жена была для тебя просто матерью твоих детей. До того, как ты осознал, что теперь неизвестно, увидишь ли ты её когда-нибудь, для тебя она всегда была словно дерево, которое неизменно стоит на своём месте. Дерево, которое никуда не денется, если только не спилить его или не выкорчевать. Потеряв «мать своих детей», ты будто начал ощущать её присутствие, но уже не как «матери твоих детей», а как жены. Почти пятьдесят лет ты жил, почти забыв о ней, но теперь жена живо предстала в твоём воображении. Только после исчезновения она стала представляться тебе реальной, будто до неё можно было дотронуться.
Только теперь ты чётко осознал, каким было её состояние последние два-три года. Жена перестала ориентироваться в действительности. Бывали моменты, когда она ничего не могла вспомнить. Иногда её находили сидящей в отчаянии на одной из хорошо знакомых деревенских улиц, откуда она не могла найти дорогу домой. На домашние котлы или горшки, которыми пользовалась пятьдесят лет, она иногда смотрела непонимающим взглядом, будто спрашивала себя: «Что это вообще такое?» По всему дому на полу лежали выпавшие волосы. Иногда она не понимала содержания сериала, который смотрела каждый день, забывала слова песни, которую несколько десятилетий постоянно напевала и которая начиналась с фразы: «Знаете ли, что такое любовь…» Иногда тебе казалось, что она даже не помнила, кто ты. И кто она сама…
Но и это ещё не всё.
Что-то она вспоминала со всеми подробностями, будто находила эти факты на дне быстро высыхавшего озера воспоминаний. Например, газету, куда были завёрнуты деньги, которые ты, в очередной раз надолго покидая дом, засунул в щель двери. Она как-то сказала, что хоть раньше об этом не говорила, она была благодарна за эти деньги, несмотря на то что ты тогда ушёл из дома. И что не знает, как бы выжила тогда без этих денег, завёрнутых в газету. Жена ещё говорила, что нужно сделать новую семейную фотографию, поскольку на предыдущей нет самого младшего внука, которого младшая дочь родила в США.
Сейчас ты жалел, что вовремя не принял меры, видя плачевное состояние жены.
Даже когда она лежала без сознания, обхватив голову руками, ты считал, что она спит. Ты думал: «Что же она спит, где попало». Даже когда она была в полном смятении от того, что не могла открыть дверь в комнату, ты упрекал её за неуклюжесть. Ты никогда не задумывался о том, что должен о ней позаботиться, и не мог понять, почему у неё полностью нарушилось восприятие времени. Иногда она клала в кормушку опустевшего свинарника разбавленный водой рис, звала по имени свинью, которую держала в молодости, садилась перед кормушкой и бормотала: «В этот раз не одного, а троих поросят рожай… Они будут такими красивыми…» Но ты принимал всё это за какие-то глупые забавы. В тот год её молодости свинья родила трёх поросят. Продав их, она купила велосипед для Хёнчхоля.
– Ты дома? Я вернулся! – крикнул ты в сторону пустого дома и прислушался.
– Иду, иду! – ты ждал голоса жены, которая бы радостно встретила тебя, но в пустом доме стояла тишина. Выйдя по делам, ты возвращался домой со словами: «Я вернулся», – и жена всегда выглядывала тебе навстречу из одной из комнат.
– Когда тебя уже надоумит бросить пить? Гляжу я, без меня ты проживёшь, а без рюмки-то никак. Дети вон всё звонят, спрашивают, переживают за тебя, а ты всё никак не бросишь.
Выставляя перед тобой отвар конфетного дерева, жена не переставала укорять тебя:
– Придёшь ещё раз пьяный, возьму – и уйду из дома… Не помнишь, что врач сказал? Алкоголь – твой худший враг. Посмотри, какая сейчас жизнь. Живи и радуйся. Ну или продолжай пить, если не хочешь всем этим любоваться.
Если иногда ты возвращался домой, выпив за обедом с друзьями, жена расстраивалась, будто наступил конец света. Тогда ты и подумать не мог, что будешь так скучать по её упрёкам, которые в одно ухо влетали, в другое вылетали. Чтобы услышать их ещё раз, выйдя из поезда, ты зашёл в ресторанчик, где подавали суп с кровяной колбасой, и специально выпил рюмку, но, придя домой, так ничего и не услышал.
Ты посмотрел на собачью будку рядом с калиткой. Хотя бы оттуда должны были доноситься хоть какие-то звуки, но вокруг было абсолютно тихо. Судя по тому, что поводка тоже не было видно, похоже, твоей сестре надоело приходить кормить собаку, и она забрала её к себе. Ты не закрыл ворота, а, наоборот, широко их распахнул, вернулся во двор и присел на край террасы. Когда жена уезжала в Сеул одна, ты частенько так сидел. Если она звонила из Сеула и спрашивала: «Ты поел?», в ответ ты спрашивал: «Когда вернёшься?» – «А что? Уже соскучился?» – «Что тут скучать… Не думай обо мне, занимайся своими делами, побудь там подольше». Что бы ты ни говорил, стоило только тебе спросить: «Когда вернёшься?» – жена сразу же садилась на поезд и возвращалась обратно, какие бы дела у неё ни были в Сеуле. Если по возвращении жены ты с упрёком говорил: «Зачем ты вернулась? Я же просил побыть подольше», – она, искоса глядя на тебя, отвечала: «Думаешь, я ради тебя приехала? Я приехала, чтобы собаку покормить…»
Все, о ком заботилась твоя жена, возвращались к ней, бросив всё, что получили в другом месте. Толкнув ворота, ты заходил во двор и видел жену с вечно грязным полотенцем на голове, которая, усадив Хёнчхоля за письменный стол, сама копала батат или прессовала солодовый брикет. Твоя сестра постоянно говорила, что тебя вечно тянуло уйти из дома из-за привычки военных времён, когда ты не мог ночевать дома, скрываясь от военной службы. Ты не по своему
