Длиной в неизвестность - Вокари Ли

прошедшие дни: ему нравилось готовить на двоих полезные японские блюда и выхватывать из рук Юры пакеты фастфуда, он получал странное удовольствие, скупая литры апельсинового сока и делая уборку в скромной двушке с советским ремонтом.

Тору приходилось привыкать к новому соседству. Жить с Юрой было совсем иначе, чем с матерью: градус тревоги снижался, дышать становилось легче, а ладони всё чаще оставались сухими и тёплыми. Находиться под крышей с другим человеком, учиться понимать его, как самого себя, и строить быт с учетом чужих потребностей ощущалось чем-то новым — неизведанная дорога притягивала к себе крутыми поворотами и живым рельефом. Юра был похож на пышно цветущий гибискус — такой же неприхотливый, он мог без проблем и последствий питаться шаурмой и чебуреками из уличных лавок, не спать ночами и оставаться бодрым, стоять на балконе босиком, мёрзнуть, но не болеть.

Балкон стал одним из любимых мест Тору, он приспособился рисовать там, сидя на складном стуле у тумбы. Из окна тянуло холодом, но тёплая одежда и возможность уединения не давали отвлекаться на ползающие по коже мурашки. Желание рисовать появилось у Тору само собой — в один момент, разглядывая верхушки серых панельных домов, он почувствовал вдохновение и не почувствовал стыда за вылившиеся на лист пятна. Юра сказал, что видит в картине летящих по небу пушистых многоглазых котов. Ему нравились создаваемые Тору абстрактные сюжеты: однажды он попросил кисть и вывел на листе кляксу с покатыми щупальцами. Композиция жанра никогда не создавалась так выверенно и дотошно — Юра будто боялся навредить хрупкому пространству неумелыми движениями. Тору не мог ожидать от него, жившего в хаосе и непоследовательности, плавности и изящности, но его рука неспешно перемещалась от объекта к объекту, очерчивая новые грани. Там, где было самое место беспорядку и открытости, Юра проявил граничащую с скрупулёзностью педантичность. Тору завороженно всматривался в его движения, поправлял, где считал нужным, но не мог раскрыть для себя тайну рождающегося искусства. Он чувствовал себя выброшенной за борт больной рыбой.

Юра, закончив картину и мастерски доработав детали, фыркнул и отвёл взгляд. «Мёртвая, — он отложил лист в сторону и повернулся к Тору испачканным в краске лицом, — у тебя действительно есть талант. Веришь?» Тору тяжело сглотнул. Разумеется, он не мог не верить, когда Юра говорил об этом без тени сомнения. Но воспоминания из детства закружились рядом, коснулись шеи и осели в груди.

Тору продолжал рисовать в свободное от учёбы время. Дни тянулись дольше обычного, вечера — никуда не спешили, позволяя расслабленно наслаждаться собой. Оценки улучшались, отношения с однокурсниками плавно налаживались: в компании Киры его приняли с пониманием и — он боялся спугнуть посмотревшую в его сторону удачу — теплотой. Новые знакомые интересовались его увлечениями, талантами и привычками, рассказывали о себе так, что было действительно интересно слушать и вникать в глубину чужого внутреннего мира. Люди вокруг него больше не были болванками с бледными лицами, не были размытыми портретами, нарисованными детской акварелью, и фоновым шумом, мешающим сосредоточиться на своих переживаниях. Тору почти не о чем было переживать, проблемы учёбы казались не стоящей внимания мелочью и пылью, поднявшейся из-под упавшей на старый ковёр бутылки.

— У тебя какая-то энергетически приятная квартира, — признался он Юре, когда они в час-пик пробивались через толпу в вагоне метро.

— У меня живут черти, — посмеялся Юра. Тору вспомнил висевшие в его комнате постеры, — мама говорила, что черти. И сам я как чёрт.

— Она даже не заставила тебя их снять?

— Нет, — ответил Юра, — конечно нет, моя же комната. Могу хоть жертву приносить, только бы не шумел и не портил всё остальное. Ну и конечно, чтобы помнил про Бога.

Тору кивнул. Кому-то в самом деле было всё равно на происходящее за стеной.

В переставленной на балкон тумбе нашлась кипа толстых и тонких папок, кишащих файлами с чертежами, программными кодами и невнятными картинками. Лезть глубже в личные документы Тору не стал, но позже, в ходе вечернего разговора, выяснил, что Юра иногда зарабатывает программированием и дизайном логотипов для мелких компаний.

Тору, зависящий от матери, в тот момент почувствовал укол совести. Его сверстники были состоявшимися людьми: имели стабильную или прибыльную работу, устраивали личную жизнь, успевали учиться и развлекаться. В это же время он, не нуждающийся в деньгах, не думающий о том, как безбедно пережить следующую неделю, едва находил в себе силы вставать по утрам. Несколько раз Тору слышал, что все проблемы возникают от безделья, но всегда злился и сопротивлялся этой мысли. Сейчас же он почти проникся такой простой истиной. Его знакомые и одногруппники были счастливее, потому что не имели ни минуты свободного времени. Они не могли переживать о тоске, когда после бессонной ночи валились с ног от усталости. Он слишком сильно себя жалел, слишком много внимания уделял несуществующим проблемам, от скуки притягивал к себе неприятности, а потом тратил силы, чтобы с ними бороться и не чувствовать тянущую пустоту в груди.

Решив взять себя в руки и отныне с гордо поднятой головой идти по жизненному пути, Тору стал больше времени проводить в кругу новых приятелей. Он, считавший вечер, познакомивший его с Кирой, ошибкой и уступкой внутренним демонам, не мог подумать, что их встреча станет ценнейшим подарком. Его жизнь не имела тяги превращать плохое в хорошее, но, сталкиваясь с чужой системой, меняла привычный сценарий. Ещё месяц назад, дрожа от страха в коридоре университета и умоляя исчезнувшего Бога забрать его душу, Тору не представлял, что судьба позволит ему ходить в музеи и посещать выставки в новой компании. «Пьяное горлышко» — как он прозвал Киру — перестала ассоциироваться с грязными поцелуями и скисшим алкоголем, теперь она представала перед ним точкой максимального напряжения радости и жизнелюбия. Казалось, ей были нипочем любые лишения, она не воспринимала их как недостаток чего-то значимого и продолжала идти к желаемому. Рядом с ней раскрывались те, кто при других условиях ни за что не смог бы привлечь к себе внимание — Тору, потерянный и трусливый, был среди них и на одной из встреч уже безостановочно рассказывал о вдохновении своих картин. Его слушали с интересом, иногда задавали вопросы и никогда — из клишированных и избитых.

Неделя, проведённая у Юры и в новой компании, постепенно перетекла в месяц. Сообщения матери, приходящие через «не беспокоить» в беззвучном режиме, были без сожалений удалены после короткого "Я в порядке". О чём Тору мог сожалеть? Он раздумывал о страшном под тягостные стоны матери, пытался дышать свободно