Миры под лезвием секиры - Юрий Брайдер

– Любого… Вы бы хоть сначала на тот берег разведку послали.

– Под моим командованием находится взвод оставшейся не у дел дорожно-патрульной службы милиции, неполная рота внутренних войск, охранявшая раньше ваш лагерь, и всякий армейский сброд, который удалось наскрести в автохозяйстве, комендатуре и службе тыла. О разведке они знают только по кино. Добровольцев не нашлось, а посылать необученных людей черту на рога я не имею морального права.

– Ну ты молодец, капитан, – покачал головой Зяблик. – Только про моральное право больше никому не говори. Чую, мы вляпались в грандиозную аморалку. И уцелеет в ней исключительно тот, кто чхал и на мораль, и на право.

– Значит, я не уцелею, – артиллерист вытащил из кармана пачку сигарет с фильтром. – Закурите?

– Слабоваты для меня, – сказал Зяблик, подтягивая чужие, чересчур свободные штаны. – Кроме «Беломора» пензенской фабрики, ничего не употребляю. Вы нам лучше оружием помогите.

– Единственное, что я могу уступить вам, и то на время, – это мой табельный пистолет, – капитан расстегнул ремень и стянул с него кобуру.

– Спасибо и на том. Верну, если живы будем.

Вернувшись к своим, Зяблик разулся и снова сунул ноги в воду. Верблюд принес ему немного рисовой каши в закопченной консервной банке. Остатки моста еще догорали кое-где, но уже почти без дыма. Расстилавшееся за рекой пространство – ближе к берегу ровное как ладонь, а дальше чуть всхолмленное, поросшее кустарником и березовыми колками – было совершенно пустынно в том смысле, что нигде не замечалось никакого движения. Не верилось, что этот пасторальный пейзаж может таить какую-нибудь опасность, и тем не менее посланные туда молодые, но уже битые жизнью, умеющие постоять за себя люди до сих пор не подавали о себе никаких известий.

Первым возвратился дозор, ходивший в деревню. Все дома оказались пустыми, исчезла и скотина из сараев. Хозяева или бежали в панике, или были кем-то уведены в неизвестном направлении, о чем свидетельствовал беспорядок, царивший в жилых помещениях. Магазин был разграблен, но как-то бестолково – водка, курево, консервы и даже деньги остались, а муку, крупы, конфеты и хлеб выгребли вчистую. Везде виднелись следы некованых лошадиных копыт.

Спустя час появились те, кто ходил вниз по течению речки. Не встретив по пути никого, они добрались до железнодорожного моста и были обстреляны его охраной. Остальные три дозора не появились ни через пять, ни через десять часов. Сон не шел к Зяблику, и он вновь созвал актив.

– Есть работа, аксакал, – сказал он Верблюду. – Возьми с собой человек двадцать и опять сходи в деревню. Заберите из магазина все съестное, мыло, ведра, жестяную посуду, инструмент. Потом прошвырнитесь по домам. Ищите вилы, топоры, косы. Может, и ружья остались. Только прошу тебя, будь осторожен.

Отряд ушел и как в воду канул. Больше за реку Зяблик никого не посылал.

На третьи сутки колесный трактор приволок из города полевую кухню, две дюжины лопат и несколько мотков ржавой колючей проволоки. Среди зеков нашлись свои собственные саперы, возглавившие фортификационные работы. Заодно Зяблик велел заготовить побольше длинных заостренных кольев, которые должны были пригодиться на тот случай, если бы неведомый враг явился верхами (а такие намеки имелись). Тактику борьбы с атакующей конницей Зяблик усвоил из кинофильма «Александр Невский», неоднократно виденного за годы заключения.

После скромной трапезы, состоявшей из печеной картошки (поле, на котором они собирались держать оборону, убрать убрали, но перепахать не удосужились, и такого добра в земле хватало) да закрашенного ягодами калины кипятка, Зяблику захотелось курить. Вообще-то ему хотелось курить уже дня три, но сейчас наступил момент, когда желание стало нестерпимым до одури. Разжиться табаком было не у кого – зеки сами уже давно дымили сушеными березовыми листьями, а просить хоть что-нибудь у ментов или охры Зяблик не стал бы даже под угрозой кастрации. Мысль о том, что где-то совсем рядом, в задрипанном сельском магазинчике, полки буквально ломятся от самого разнообразного курева, просто сводила его с ума.

Конечно, исчезновение Верблюда и всех ушедших с ним людей настораживало, но было вполне объяснимо – дорвавшиеся до дармовой водки и долгожданной воли зеки могли просто загулять по-черному. Кроме того, Зяблик имел довольно весомое преимущество перед всеми без вести пропавшими дозорными, а именно: пистолет Макарова с двумя полными магазинами. Тупорылая девятимиллиметровая пуля была способна посадить на круп не то что лошадь, а даже и быка.

Продолжая выдвигать самому себе все новые доводы в пользу похода к магазину – а по сути, занимаясь элементарным самообманом, – Зяблик вброд пересек реку, под мостом едва-едва прикрывавшую дно, и оказался на территории, где отсутствовала не только советская, но, возможно, даже и божеская власть.

К магазину он направился кружным путем – сначала спустился на полкилометра вниз по течению речки, а уж потом повернул к деревне. Она состояла из одной-единственной, зато длинной улицы. Пробираясь задворками, Зяблик услышал куриное квохтанье и не удержался, чтобы не заглянуть в сарайчик, из которого оно раздавалось. В гнезде набралось уже дюжины две яиц, и Зяблик, успевший забыть их вкус, половину выпил на месте, а остальные рассовал по карманам.

Магазин находился в самом конце деревни и от других хат отличался лишь вывеской да решетками на окнах. Отряд Верблюда успел побывать здесь, о чем красноречиво свидетельствовали пустые бутылки со свежим запахом и вскрытые консервные банки. У дверей громоздились товары, приготовленные к отправке за речку: решетчатые ящики с водкой, фанерные с сигаретами, мешок мыла, стопка вставленных друг в друга жестяных ведер, куча одеял и всякое другое галантерейно-гастрономическое барахло. Оставалось неясным, что помешало смелым квартирмейстерам доставить груз по назначению.

Первым делом Зяблик закурил и минут пять усердно пыхтел дешевой, но забористой «Примой». Когда от души немного отлегло, он выбрал мешок почище и стал набивать его самыми необходимыми вещами. Не возвращаться же назад с пустыми руками.

От этого увлекательного занятия его оторвал раздавшийся на улице громкий звук, живо напомнивший Зяблику о родной тюремной камере. Так храпел во сне его сосед по койке – болезненно-полный бухгалтер-растратчик Мокроусов, особенно если переедал перед сном. Глянув в пыльное окошко. Зяблик сразу понял, что столь специфические звуки на сей раз издает не человек, а неразумная скотина, обликом весьма напоминающая лошадь, но какая-то уж очень лохматая, приземистая, с не по-лошадиному злобным, взыскующим взором.